Да поможет человек (Повести, рассказы и очерки)

В свинарнике за барьером на свежей соломе грузно лежала выхоленная матка. Она лениво повела щетинистым ухом, приоткрыла заплывшие жиром глазки и требовательно хрюкнула.
— Потерпи минутку, — сказала Ксения.
Она нагнулась, вытащила из корзины за задние ножки поросенка, похлопала его по гладкой спинке и поднесла к соску матки. Матка откинула голову, заурчала. Одного поросенка за другим вынимала Ксения из корзины; они визжали, дергались, но сразу же успокаивались, как только тыкались носами в живот матери. Чистые, упитанные, с блестящими молочно-розовыми спинками, они копошились так умилительно, что Ксения невольно улыбалась, ласково приговаривала:
— Маленькие вы мои, глупенькие!
К раскрытым воротам свинарника подъехал грузовик, из кузова его свисали длинные трубы для автопоилки. Открылась дверца кабины, и оттуда выпрыгнул шофер. Ксения сразу узнала в нем Алексея из Сосенок, который вчера заходил к ним во двор.
— Привет, девчата, — весело крикнул он, — принимайте груз!
Мимо Ксении стрелой пронеслась к воротам Валька, поправляя на голове платок.
— Ой, батюшки! — кричала она. — Лешка Ченцов вернулся. А я сегодня незавитая.
Ксении совсем не нужно было выходить во двор, по она вышла, прихватив ведро, и стала чистить его песком. Она слышала, как Алексей, окруженный девушками, спрашивал Зину:
— Нет, в самом деле, чего ты похудела?
— Это она от любви, — засмеялась Валька, а Зина смутилась.
— Ну тебя… Это от экзаменов, Леша. Я ж за десятилетку сдаю, измучилась. Вот английский готовлю…
— Смотри ты! — удивился Алексей. — Ну скажи, сколько будет по-английски дважды два?
— Дважды два? Ой, как сказать?! — Зина даже покраснела от напряжения. — Не знаю, — наконец смущенно сказала она.
— Ученая! Четыре будет! — под общий смех проговорил Алексей. Он обернулся, увидел Ксению и в какое- то мгновение растерялся от неожиданности.
— Ну, здравствуй, — сказал он и подошел к ней, — вкусной ты меня водой напоила вчера, до сих пор помню.
— Обыкновенная вода. — Ксения покраснела, ушла в свинарник, так и не дочистив ведро.
Он смотрел ей вслед, она чувствовала это и не хотела оборачиваться, но обернулась.
Нет, он не был похож на того человека, который приснился ей. И волосы у него не русые, и не так высок он, и голос другой. Но когда он уехал, Ксении показалось, что на ферме стало непривычно тихо.
Ченцов приезжал почти каждый день. Он бродил по двору, шутил с девчатами и все будто искал кого-то глазами. Иногда Ксения встречалась с ним и торопливо отворачивалась.
— И как это я тебя раньше не приметил? — преградив ей дорогу, однажды спросил он. — Удивительное дело!
— Не мешай, — сказал она, — дай пройти.
Но он не двигался с места.
— Нет, вправду, где мои глаза раньше были?
— Ну, пропусти, — сказала Ксения. — Делать тебе нечего, что ли?
— Ага, нечего, — весело согласился он, — лентяй я здоровый.
Ксения с упреком смотрела на него, и Алексей смутился, отошел в сторону.
Всякий раз, как он появлялся на ферме, Ксения цепенела: она боялась, что люди увидят, как он глядит на нее. И ей не нужно было смотреть на него, но Ксения не выдерживала, поднимала голову и всегда встречалась с его взглядом.
«И откуда ж ты взялся, такой глазастый?» — думала она.
С нетерпением ждала Ксения в эти дни того человека, который должен приехать из Сибири. Она даже по ночам просыпалась от шума ветра: ей все казалось, что скрипит калитка, что слышит она шаги во дворе.
Однажды в городе после собрания общины брат Василий познакомил Ксению с худым, болезненным юношей, шепнув ей на ухо, что это и есть долгожданный гость, что зовут его Михаилом. Бледный, с ввалившимися серыми глазами, с большим кадыком и впалой, узкой грудью, он вызвал у нее только жалость.
— Ты не смотри, что он такой, — утешил ее брат Василий, — пришлось ему приболеть продолжительно, а так парень что надо.
Брат Михаил глядел на Ксению преданно, просяще. Потупившись, она покраснела и пригласила его в гости.
Брат Михаил не заставил себя долго ждать. Он приехал на следующий же день. Ксения сидела с ним во дворе под черемухой. Из окна на лицо Михаила падал свет электрической лампочки, ночные бабочки бились о стекло, над ухом нудно ныл комар. Ксении было зябко и неуютно. Она молчала. Молчал и Михаил. Он тыкал носком ботинка в землю, вскидывал на Ксению глаза и улыбался. Наконец сказал:
— Вот, сестра, отгадай, что это будет такое: у человека взяли и ему же отдали?
— Не знаю.
— А ты отгадай.
— Не могу.
— Ну ладно, скажу, — великодушно проговорил Михаил. — Это ребро, сестра. Бог ведь взял его у Адама, а потом ему же и возвратил в образе Евы.
— Ишь ты, — сказала Ксения, — и много ты таких загадок знаешь?
— Знаю. Я вообще много чего знаю. А особенно я люблю кушанья разные готовить…
— Зачем тебе? — удивилась Ксения. — Это наше, бабье дело.
— Вот уж не думал, что ты такая отсталая. Другая женщина так не сготовит, как я. — Михаил обиделся, но сейчас же заговорил увлеченно: — Это, сестра, целая наука — еду готовить. У всякой нации свои кушанья. Вот китайцы с древности воспрещают смешивать мед и лук.
Ксения с недоверием покосилась на него:
— Отчего же?
— Нельзя, вредное будет соединение в желудке…
— Что ж ты поваром не работаешь?
— Я ведь все постиг самоучкой, образования специального нет.
Ксения помолчала, сорвала с черемухи лист и, разглаживая его на ладони, спросила:
— А вот ты знаешь, брат, сколько по-английски дважды два?
Михаил засмеялся, погрозил ей пальцем:
— Хитрая. На всех языках будет четыре. Математика.
Ксения бросила лист на землю:
— Ты и впрямь умный.
Они снова молчали. И снова Михаил мучительно подыскивал тему для разговора.
— Вечер вроде холодный, а жарко чего-то, — наконец выдавил он, но Ксения ничего не ответила, и Михаил приуныл. Скосив глаза, Ксения разглядывала его. Он был не то что некрасив, нет, в лице его была даже некая «приятность», как сказала Прасковья Григорьевна, но Ксении он почему-то напоминал Дармоеда: такой же костлявый и так же смотрит жалко, заискивающе, будто выпрашивает кусок хлеба.
Неожиданно Михаил хлопнул себя по щеке — это он комара убил — и обрадованно сказал:
— Ишь комар какой, крови-то насосался.
Ксения хихикнула.
— Чего ты? — спросил Михаил.
— Да так…
— Нет, причина была, скажи.
— Ты ж обидишься.
— Не обижусь, скажи.
— Худой ты очень, брат. Вот я и подумала, какая ты добыча для комара.
Михаил не обиделся, засмеялся.
— Это правда. А раньше я знаешь какой был? Во, — Михаил надул щеки, — не то чтобы толстый, а упитанный.
— Как поросенок, да?
— Ты не смейся, — с упреком сказал он, — это я ради веры таким стал. Бог меня от страшного греха спас. Я ведь сирота — ни отца у меня, ни матери. Один. Вот бог меня и жалеет, приглядывает за мной. Как что мне захочется, — помолюсь, и господь обязательно исполнит мою просьбу. Это уж точно. Вся наша община знает, вот мне и уважение. Вчера я об одном деле молился, — Михаил многозначительно посмотрел на Ксению, — чтоб мне счастье было с одним человеком, и не сомневаюсь, бог все сделает, как прошу.
Ксения поняла его намек, и сердце ее сжалось.
— О каком это человеке ты говоришь? — спросила она.
— Так, есть один человек.
— А может, этот человек другую молитву к господу вознесет?
— Это уж чья молитва сильнее, ту господь и услышит.
— Твоя, что ли, сильнее?
— Моя. Тут и сомнения нет никакого.
Тоскливо стало Ксении: не врет Михаил — ведь и брат Василий говорил, что пользуется он особым расположением бога.
— А все одно, не болтай зря, — сказал она, — не искушай господа.
— Это ты верно говоришь, — согласился Михаил. Он повеселел, заметив смятение Ксении. — Ты вот спросила, отчего я сильно похудел. Мне весной повестку из военкомата вручили — в армию, значит, призывают. А если вера нам не позволяет ружье держать — им наплевать. Вся община за меня молилась. Пророку брату Тимофею видение было: господь сказал, чтоб я заперся на чердаке и целый месяц молился, да не ел ничего, так только хлебушка чуть-чуть да водички. Вот я и исполнил волю божию, сестра. Сейчас уж поправился, а то совсем был тощий, еле на ногах стоял. Врачи и смотреть не стали, по слабости моментально освободили. Я поправлюсь, сестра, не бойся.