Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров (СИ)

Вечером они с братом совершали молитвенное правило в своей крохотной келье и сразу же погружались в мягкий ласковый сон. По ночам Ариэлю снилось, как он молится то в храме, то в келье, то в саду, то есть душа сутками напролёт не выходила из молитвы.
Наконец пришёл день, когда воды озера вокруг храмовой горы начали понемногу убывать, и вся братия монастыря крестным ходом отправилась на берег. Монастырь святого апостола Андрея Первозванного был ближайшим к спуску в ущелье, которое обычно заполнено водой, и братия этого монастыря первая спускалась на самое дно с тем, чтобы потом начать восхождение. Монахи обычно не дожидались, пока откроется вся лестница, ведущая вниз, они вставали на очередную ступеньку, которая показывалась из-под воды, а потом на следующую, когда она открывалась. Влажные ступени чёрного базальта, выходя из воды, на удивление не были скользкими, братья спускались всё ниже, но вокруг не было видно ни водорослей, ни моллюсков, как будто это ущелье и не скрывалось под водой большую часть года. Вот уже вода ушла полностью, они спустились на самое дно. Здесь было очень свежо и сумрачно, солнце проникает сюда, только достигнув зенита, а пока ещё стояло раннее утро. Когда открывается то, что обычно сокрыто, а вокруг царит таинственный прохладный полумрак, это создаёт в душе особый мистический настрой, полностью овладевший сейчас Ариэлем.
Началось восхождение. Гора была очень высокой, а шли монахи совсем медленно, но не потому что не могли идти быстрее, а чтобы позволить душе раствориться в этом чудесном восхождении. Эта дорога сама по себе была молитвой, она являла собой не только способ достижения цели, но и сама была целью. Здесь никто не мог торопиться, и никто не думал о том, когда же они наконец поднимутся наверх. Шли они, наверное, не меньше суток, не обращая внимания на то, как утро сменил полдень, потом наступил вечер, пришла и прошла ночь, и вот уже опять было утро. Никто не чувствовал усталости, никто не испытывал голода и жажды. Они непрерывно пели древние духовные гимны, протяжные и немного заунывные, их души полностью растворились в этих возвышенных распевах, их тела питала молитва. Это и был праздник, наполнявший души такой радостью, какую ни в каких иных обстоятельствах невозможно испытать.
И вот они поднялись на плоскую вершину горы. Первое время было даже странно идти по горизонтальной поверхности, настолько ноги привыкли к ступеням. Двери огромного храма стояли открытыми нараспашку, оттуда доносилось стройное чистое пение церковного хора. Тональность этого пения была иной по сравнению с протяжными распевами, сопровождавшими их восхождение. Из храма неслась песнь обретённой радости выше которой нет ничего на свете. Крестный ход замедлил движение, понемногу вытягиваясь в цепочку по одному, причём каждого от других отделяло несколько шагов. Вхождение паломников во храм было индивидуальным, личным. Очень личным.
Если бы у Ариэля потом спросили, каким было убранство этого храма, он не смог бы ответить, потому что взгляд его с порога устремился к раке святого апостола Фомы, и больше он ничего не видел. Рака была серебряная, она висела в воздухе на серебряных цепях, которые уходили куда-то ввысь под купол храма. Серебро в царстве использовали редко, золото было практичнее, а потому серебряная рака смотрелась очень необычно, было в ней что-то не от царства пресвитера, и в этом чувствовался свой глубокий смысл.
Паломники по одному подходили к раке, прикладывались и сразу же покидали храм через другие двери. Двигались они очень спокойно, нарочито медлительно, но не останавливались ни на секунду, у них за спиной было неисчислимое множество людей, каждому из которых надо было дать время припасть к мощам.
Когда Ариэль подошёл к раке, он увидел, что напротив лица апостола сделано хрустальное окошечко. И вот он увидел лицо, а точнее — лик апостола Фомы, который казался просто спящим человеком. Седые волосы, бледная кожа, глубокие морщины. Ариэль вздрогнул. Ему показалось, что он видит перед собой пресвитера Иоанна. Впрочем, рыцарю хватило секунды на то, чтобы понять: Иоанн и Фома совсем не похожи, чертами лица они даже нисколько не напоминают друг друга. Но вот эти морщины, происхождение которых было столь таинственно, и скорбь в уголках губ, какую не увидишь ни на одном лице в царстве, удивительно их роднили, как бы выводя за рамки царства. Ариэль сразу понял, чем вызвано это сходство — Иоанн и Фома жили во внешнем мире. Впервые рыцарь содрогнулся от мысли о том, что ему предстоит отправиться в тот мир, который кладёт на лица людей столь непостижимый отпечаток, и понял, что относился к предстоящему путешествию слишком легкомысленно. Рыцарь поцеловал хрусталь над апостольским ликом, приложился к нему лбом и уже направился к выходу, когда услышал у себя за спиной: «Ариэль, задержись».
Обернувшись, он увидел, что к нему обращается старый священник, стоявший рядом с ракой. «Побудь здесь ещё немного», — сказал ему священник. Он взял рыцаря под локоток и подвёл к раке с другой стороны, где можно было стоять никому не мешая. Ариэль снова увидел перед собой апостольский лик и глядел на него, словно пытаясь постичь непостижимую тайну, которая поможет его путешествию стать успешным. И вдруг его озарило: он понял, что пресвитер Иоанн — святой. Ему посчастливилось разговаривать с живым святым. Вот почему так похожи лица Иоанна и Фомы — они оба святые. Они прошли через внешний мир и познали скорбь. Тогда получается, что святость невозможна без скорби? Но в царстве скорби нет, потому что нет для неё причин. И народ здесь живёт праведно. Раньше Ариэлю и в голову не приходило, что в изобильном и счастливом царстве может чего-то не хватать. Но нет у них вот таких лиц, и не хватает у них того, что делает лица такими. Значит, он призван восполнить эту нехватку? Ему вдруг показалось, что на его плечи давит груз чудовищной ответственности. Чудовищной? Откуда в его лексиконе это слово? Очевидно, впервые он его произнёс после схватки с драконом. Не предстоит ли ему теперь ещё много раз произносить это слово?
— Ариэль, пора, — рыцарь услышал голос старого священника.
Они вышли из храма, остановились и священник так тепло посмотрел на Ариэля, что у него сердце сжалось, и он подумал: «Вот и началось». А священник сказал:
— Больше никуда не заходи, ни с кем не встречайся и не разговаривай. Внизу тебя будет ждать сержант, который передаст коня и оружие. Сразу скачи в сторону пограничных гор. Мы собрали для тебя вещевой мешок, там одежда, еда и некоторые полезные вещи. Пресвитер передал карту, на которой обозначен проход через пограничные горы. Не зная этого прохода, горы тебе не преодолеть. Карта необычная, на ней есть красная точка, которая будет менять своё положение, означая то место, где ты находишься. Что ещё?
Сердце Ариэля сжалось. Путешествие ещё не началось, а он уже знал, как сжимается сердце. Рыцарь поклонился священнику в пояс и сказал лишь два слова: «Благословите, отче».
  
Глава VI, в которой Ариэль совершает переход
 
Прекрасный орденский конь за полдня принёс Ариэля к пограничным горам, туда где на карте пресвитера было обозначено начало перехода. Здесь Ариэль увидел небольшую заставу Ордена. Уже смеркалось, и он решил переночевать на заставе, с тем, чтобы отправиться в путь ранним утром. Братья, не задавая вопросов, предоставили ему небольшую келью. Оставшись один, Ариэль впервые заглянул в вещевой мешок, который ему вручили. Собирали его опытные люди, сам он кое-что мог и упустить, а они учли всё. Особенно порадовали Ариэля кожаные штаны, которые называли скифскими, хотя никто не знал, почему они так называются. Без них он быстро ободрал бы ноги в горах, к тому же на перевалах будет холодно, там без штанов — никак. Разложив одежду, которую предстояло одеть утром, остальную уложив в мешок, Ариэль помолился и лёг спать. Проснулся он как всегда с первыми лучами солнца. Помолился, позавтракал и отправился в путь, теперь уже пешком. Потом он часто вспоминал это утро, разделившее его жизнь на две совершенно непохожие части.