Союзник (ЛП)

Он пренебрежительно отмахивается, а его раздражение проявляется в румянце на лице, заметным даже под телесной краской.
— Да-да, я знаю твои причины. По правде говоря, дело совсем не в спектории. Дело в том, что ты хранишь от меня тайны. Меня очень трудно обмануть, но я знаю, Сепора, что ты более чем способна на это.
Я бы возразила, что очень трудно даже просто находится рядом с Тариком, а из-за его таланта иногда это даже утомляет. Всё же я не могу удержаться и принимаю вызов.
— Задай мне конкретный вопрос, пока я не сошла с ума!
— Ты хранишь от меня какие-то секреты? — орёт он в ответ. Он щипает себя за переносицу и резко выдыхает. — Прошу прощения, принцесса. Я не хотел кричать. Просто я знаю, что ты что-то скрываешь от меня. Я даже знаю, что это. Возможно, я даже знаю, почему. Но важно то, что ты что-то скрываешь, а я этого не потерплю.
— Святые Серубеля, если ты так много знаешь о моей тайне, то почему мы вообще говорим об этом?
Я поворачиваюсь и спрыгиваю с колесницы, а затем осознаю, что часть моей одежды осталась позади, застряв в щели между двух досок. Не изящный уход, конечно, и Анку разозлится, что я порвала её творение, но этот нелепый разговор в таком измученном состоянии и в такой непосредственной близости от зачинщика — больше, чем я смогу вынести сегодня ночью. Я оставляю следы на песке, заставляя усталые босые ноги идти по еще теплому песку в сторону каравана и, надеюсь, в сторону дворца. Сознавая, что меня охватил приступ гнева — чего мать никогда бы не одобрила — я кричу через плечо:
— Подумать только, что ты задержал меня здесь, не дав лечь в постель, только чтобы сказать, что знаешь мои секреты! Это так по-детски…
Но рука хватает меня за плечо и разворачивает. Я даже не услышала, как он спрыгнул с колесницы. И все же, он рядом, возвышается надо мной, заслоняя собой луну, отчего его лицо скрыто тенью, а выражение невозможно прочитать.
— Немедленно отпусти меня!
К моему удивлению, он отпускает.
— Как пожелаешь. Но попробуй сдвинуться с места, и я свяжу тебя в колеснице твоим же собственным нарядом.
Я верю ему. Отчаянный гнев в его голосе рисует четкую картину того, как он забрасывает меня на плечо и несет обратно к колеснице. Мои руки упираются в бока. Он не понесет меня обратно, но перед лицом угрозы я все равно чувствую себя обязанной проявить строптивость.
— Поторопитесь, Ваше Величество. Задайте мне вопрос или вечно мучайтесь без ответа.
Он качает головой.
— Доверие так не работает. У тебя есть от меня секрет. Я возлагаю на тебя бремя поделиться им со мной.
— Неужели жара пустыни лишила тебя разума? Конечно, у меня есть секреты. Каждый имеет право на секреты, Тарик. Я не стану раскрывать свои, только чтобы ты мог выбрать, что так хочешь услышать.
Он напрягается.
— У тебя больше одного секрета?
— Они есть у всех!
Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не топнуть ногой.
— У меня нет.
— Ах нет? Тогда ты единственный такой.
— У Рашиди тоже нет. Я бы знал.
— Рашиди когда-нибудь любил?
— Что? Откуда мне знать?
— Ты когда-нибудь спрашивал его?
— Конечно нет.
— Тогда вот тебе секрет, который Рашиди скрывает от тебя. Он не рассказывает об этом прямо, а ты не спрашиваешь. Так что это — секрет.
— Почему ты должна быть самым упёртым человеком во всех пяти королевствах?
— Ты действительно хочешь задать мне этот вопрос? Если нет, то просто тратишь моё время и испытываешь моё терпение.
Он молчит. Я перевожу взгляд влево и вправо, куда угодно, лишь бы не смотреть на его скрытое тенью лицо. Я не хочу слышать этот вопрос; я знаю это также хорошо, как своё имя. Да и что это может быть? Что, если он спросит, что я на самом деле чувствую к нему? Что, если он спросит, понравился ли мне наш вчерашний поцелуй? Или, если спросит, что теперь, когда мы проехали через все королевство, рада ли я править, как его королева? Он мог бы задать бесконечное количество вопросов, на которые мне будет неловко отвечать. И если он сформулирует их конкретно, мне не удастся скрыть свои чувства.
Однако, из всех вариантов, я совершенно не ожидала тот вопрос, который он задал мне в конечном итоге.
— Как давно ты знаешь о мальчике-Создателе, Бардо?
Моя челюсть отвисает, когда все становится на свои места. Мы посетили кварталы низкорождённых. Мы тесно общались с местными жителями. Должно быть он видел Бардо. Но откуда он мог узнать, что я знаю о его существовании? Возможно, он и не знает. Может это его способ спросить, так ли это на самом деле?
И, Святые Серубеля, почему родители Бардо позволили ему приветствовать короля? Может быть они и не позволяли. Может Бардо непокорный ребенок и не мог упустить шанса встретиться со своим фараоном. Но все это не имеет значения. Важно то, что теперь от вопроса короля-Сокола не уклониться.
Он скрещивает руки на груди.
— Ты хотела конкретного вопроса. Теперь он у тебя есть, принцесса.
— Мой… отец видел его?
А что насчет остальных? Но задавать такой обличающий вопрос не в моих интересах. Я чувствую себя такой уязвимой. Я не уверена, в чем стоит признаться, а что сохранить в секрете.
Мой ответ — мой вопрос — озадачивает его.
— Значит, твой отец не знает?
— Нет.
В лунном свете я вижу, как его плечи расслабляются. С большим облегчением он говорит:
— Я позаботился о том, чтобы он остался незамеченным и провел остаток времени, отвлекая твоих родителей от толпы.
Я знаю, что это правда. Он ждал меня в колеснице, когда я в квартале низкорождённых со своей стороны дороги закончила раздавать сокровища Теории. Неудивительно, что он хотел встретиться со мной наедине. И не удивительно, что это произошло так скоро. Еще один Создатель — много Создателей, по словам моей служанки Кары — в пределах досягаемости моего отца. Это не то, к чему можно отнестись легкомысленно.
Тарик знает это. Я знаю это.
Но, а что насчет еще одного Создателя в пределах досягаемости Тарика? Должна ли я бояться за мальчика?
— Твоя мать знает о мальчике?
Я качаю головой.
— Я еще ей не рассказала.
— Но собираешься.
Я киваю. Нет смысла отрицать это. Я хотела посоветоваться с матерью насчет других Создателей. Я хотела посоветоваться с матерью обо всем. А чего он ожидал? Что я вдруг проникнусь любовью к Рашиди, приглашу его на сладости и медовое молоко и начну болтать о нуждах королевства? Скорее в Теории пойдёт дождь. А больше никого нет, с кем я могла бы посоветоваться в вопросах королевства, особенно в вопросах, в которых я не согласна с Тариком. Это должна быть мать.
Тарик хватается руками за голову.
— У тебя было много секретов от меня. Я прошу, чтобы этот один ты сохранила вместе со мной.
Легкая боль предательства заставляет сжаться мой живот.
— Мы можем доверять моей матери. Она никогда не расскажет отцу.
Он обдумывает услышанное и я знаю, что он ищет правду.
— Это то, во что веришь ты, — наконец говорит он. — Мне нужно провести с ней больше времени, прежде чем в это поверю я. Ты, конечно, это понимаешь.
Я понимаю, но мне это не нравится. У меня есть талант уклоняться от вопросов Тарика. Мама умеет задавать неотвратимые вопросы. И у нее есть шпионы. Что она подумает, когда — когда, а не если — узнает, что я скрыла от неё этот секрет? Откажет ли она мне в помощи в будущем? И, помимо вышесказанного, хотя мы с Тариком оба согласны, что не можем рассказать моему отцу о Бардо, я все еще в неведении, что будет с мальчиком теперь, когда Тарик знает о нем.
— Как ты поступишь с Бардо?
— Как я с ним поступлю?
— Заставишь ли ты его создавать?
Он снова напрягается и расправляя плечи, качает головой. Я благодарна, что темнота в этот момент скрывает его лицо. Я знаю, что оно выражает презрение.
— Запру ли я его во дворце, украду ли у него детство, накажу ли его за несчастье, иметь такой дар? — он язвительно смеётся. — Если спрашиваешь о таком, тогда ты совсем меня не знаешь.