Trust me (СИ)

Как оказалось, самоуверенных, как Ньют, в группе было немало, потому что преподаватели не единожды услышали, что никто не будет искать эти книжонки по всему городу и зубрить их. В ответ всем объяснили, что за шесть месяцев обучения зачетов будет несколько и шанс завалить их будет только один (над чем Ньют долго потом усмехался: заведение продолжало строить из себя нечто серьезное). После второго провала (если, конечно, это не произойдет по уважительной причине) учащегося попросту исключают без возврата денег. И присмирило многих именно второе замечание. Ньюта, впрочем, тоже.
Тот самый парень, который подошел к Ньюту вчера, сидел в противоположном конце кабинета и только пару раз поднял на блондина глаза. Виноватые, слегка прищуренные и как будто близорукие. В поведении светловолосого британца что-то, видимо, показалось ему неправильным, и поэтому он решил не трогать не только его самого, но и никого вообще. Блондин только брови вскинул на эту резкую смену поведения и продолжил отвлекаться на все вокруг, а не слушать как можно внимательнее (ничего дельного им все равно больше не говорили).
Организаторы задали вопросы некоторым осмелившимся поднять руки (и снова кто-то позади фыркнул, бурча что-то про школу), после чего выяснилось, что многим курсы нужны были даже не ради профессиональной деятельности в будущем, а просто так. Им хотелось занять себя чем-нибудь во внезапно образовавшееся свободное время. Ньюту это показалось забавным, потому что лично он ни за что бы не пришел сюда, не будь у него на то веской причины, но голос решил не подавать, чтобы лишний раз не высовываться и не привлекать к своей персоне ненужного внимания.
***
Ньют честно пытался найти требуемые пособия. По крайней мере, на первые два дня его терпения хватило, а дальше он попросту плюнул на все и решил, что поспрашивает что-нибудь у начальника, а на зачете выкрутится. Ему конечно же сказали, что все не так просто и относиться ко всему нужно серьезнее, но Ньют не горел желанием прислушиваться: он отчего-то был уверен, что справится, несмотря на то, что в мозгу у него было совсем пусто. «В этой забегаловке, — объяснял он насмешливо глядящему на него начальнику, — сдать зачет сможет даже ребенок. У меня нет времени читать заумные книжки по вечерам».
Но самоуверенность не всегда играет людям на руку. Первый зачет оказался поистине мозговыносящим, но завалить его умудрился только Ньют, потому что остальные, как оказалось, противиться покупке пособия не стали. Это было унизительно, в какой-то мере несправедливо и неприятно, но ему дали еще одну неделю на поиск и заучивание уже двух пособий, и на зачет в следующий понедельник пообещали выделить немногим больше времени. Ньют готов был забрать документы и отказаться от этой затеи, но босс, который чересчур хотел на пенсию, его даже слушать не стал. Вечером после рассылки результатов учащимся на электронную почту он пригласил подчиненного в гараж на пару слов.
— Знаешь, парень, — он тщательно пережевывал кусок мяса, заедая его хлебом и запивая пивом. — Эта мастерская, может, будет кормить тебя и того, кто уготован тебе судьбой, до конца ваших жизней. Не упускай такой шанс!
Ньют, что сидел напротив мужчины, закинув ногу на ногу, закатил глаза и даже не думал это скрывать: надеялся, что хотя бы босс, чья судьба сложилась не слишком радужно, не будет говорить об этом. Он благодарно принял протянутую ему банку с пивом, сделал пару глотков и прокашлялся, как будто собираясь рассказать длинную интересную историю.
— Я думал, мистер Гилмор, что в вашем…эм… случае о таком не вспоминают, — он поморщился, улавливая запах чего-то несвежего с улицы и прислушиваясь к городским шумам.
В гараже, где они частенько беседовали, обедали и бесцельно проводили свободные от ремонта минуты, чувствовался стойкий запах сигарет. Допотопный телевизор в углу шипел, как змея, которой наступили на хвост, и мерцал экраном с черными микроскопическими точками. Ему в такт похрипывало радио, пытавшееся воспроизвести какую-то трактирную музыку из фильмов о Техасе конца двадцатого века. Мастерская закрылась полчаса назад, завтра наступал долгожданный выходной (только их заведение, кажется, не работало среди недели по неизвестной причине), но ни хозяин, ни его подчиненный уходить не спешили: Ньют жаловался на неудачу на зачете, мужчина его высмеивал за это, но по-доброму. По-отечески.
На замечание Ньюта мужчина откинул обглоданную кость на газету, расстеленную на высокой бочке, что заменяла тумбочку, и принялся вытирать руки о заляпанные машинным маслом рваные трико.
— Если у тебя произошло что-то печальное, это не значит, что нужно перестать улыбаться. И желать другим счастья, которого ты был лишен — тоже, — несмотря на довольно оптимистичные слова, в глазах его словно бы что-то померкло. Ньют знал причину этой чужеродной серости: дата на руке мужчины перечеркнулась жирной линией в тот же день, когда к дню и месяцу добавился год. И блондин искренне не понимал, почему мистер Гилмор ни разу не пытался бороться с одиночеством за прошедшие тридцать с хвостиком лет. Но и обсуждать это не хотел: кто знает, как это могло повлиять на состояние мужчины.
— Это сейчас ты отнекиваешься. Помяни мое слово, Ньют, когда ты встретишь того самого человека, многое для тебя будет казаться совершенно иным. Ты напрасно избегаешь этого. Чужие несчастные случаи не должны тебя отталкивать, — казалось, мистера Гилмора настигло то состояние, когда его мысли говорят сами за себя, а он их даже не контролирует.
У Ньюта в горле застрял ком. Он не любил разговоры о соулмейтах, и босс это прекрасно знал, но, казалось, не всегда помнил. От неловкости Ньюту хотелось выйти и отдышаться, как после долгого бега с препятствиями, но пара выцветших из-за старости глаз посмотрела на него так пристально, что бедра лишь сильнее прижались к обивке кресла.
— Не вам решать это, сэр, вы уж простите, — Ньют нервно теребил рукав кофты кончиками пальцев обеих рук. — И не вам осуждать меня.
Мужчина виновато потупил взгляд, понимая, что, возможно, перешагнул границы дозволенного, которые у Ньюта оказались чересчур узкими. Он медленно кивнул куда-то в пустоту и начал покачивать головой в такт знакомой песне, сквозь шумы прорывающейся в помещение из динамиков. Другой бы, наверное, обиделся на его месте или впал в некое подобие ступора, как тот парнишка с курсов, но начальник настолько привык к парню-иммигранту, что на его временами проскакивающую в словах резкость не обращал внимания.
— Ты даже не помнишь, когда последний раз смотрел на дату, — безэмоционально заметил мужчина. — Неужели не интересно, поменялась она или нет?
Ньют помотал головой.
— Я прячу ее под чем-нибудь, когда прихожу домой. Татуировки, сами знаете, не помогают, — казалось, он рассказывал о чем-то, о чем жалел миллион раз за свою короткую жизнь, — у меня все предплечье ими забито, это так убого смотрится, но дурацкая дата проявляется сквозь них. Причем вокруг нее целый прямоугольник выцветает, как будто я чернила вообще под кожу не вгонял.
Мистер Гилмор посмотрел на свою дату, словно сомневаясь, что она на месте, провел пальцем по жирной черной полосе, пересекающей цифры, и вздохнул снова. Это было в какой-то мере раздражительно.
— Не отказывайся от того, что может сделать тебя счастливым, парень.
Ньют был не в силах разговаривать об этом дольше. Он выбросил банку в корзину для мусора и выскочил из отведенного ему второго кресла, отданного им владельцем одного фургона, который приезжал на ремонт. Босс от внезапного грохота даже не вздрогнул и поднял на подчиненного встревоженные глаза. Ньют подумал, что дозу пива мистеру Гилмору надо уменьшить на следующий раз.
— Что-то я ни разу не сближался с людьми, которые были от этого счастливы, сэр, — Ньют накинул рюкзак на плечи, переминаясь с ноги на ногу. — Мне пора. Завтра поеду искать это сраное пособие. Спасибо за компанию. До свидания.
Он выплюнул фразы отрывисто, одну за одной, вышел на обвалявшуюся в сумерках улицу, и поймал первое увиденное такси. В груди неприятно щемило: странно было жить в мире, где ты отклоняешься от чего-то принятого всеми вокруг, даже если находишь своим отклонениям достойное объяснение. И если раньше он свыкался со своей неординарностью, то сейчас, когда ее ставили под вопрос везде, куда бы он ни сунулся, это было гораздо сложнее.