Теперь я стеллинг! (СИ)
Кстати, система расщедрилась на целое сообщение:
Внимание! Вами обнаружено новое личное свойство: «Под звездой ненастья…», подробную справку можете посмотреть в разделе личной информации.
Шестая, посмотрев мне в глаза, кивнула, после чего отвела взгляд, точно бы устыженная.
— Ну, и ладно, — махнул я рукой, отметив, впрочем, что, вероятно, моя вожатая в чём-то себя винит. Во всяком случае, она заметно расслабилась, когда я не стал заострять на этом факте внимание. Заметно повеселев, та внезапно произнесла:
— Вторая тебе не простит такой издёвки, Пятница-кун.
— Издёвки? — дёрнулась у меня бровь вверх.
— Она… ужасно готовит, ненавидит уборку, а ещё у неё всегда случаются казусы. Я понимаю, что ты хотел её подбодрить… но лучше бы промолчал… — улыбаясь и хихикая, произнесла та, покуда я, внутренне чувствуя пробегающие по спине мурашки, зарекался сам перед собой влезать в местные разборки, предварительно не ознакомившись с раскладами. Та же, окончательно вернувшись в прежнее, доброе расположение духа добавила: — Да и тем более, Вторая не привыкла к тому, что ты можешь быть смелой. Прежняя Тринадцатая вжалась бы в мою спину, но никогда бы не позволила себе влезть в наши разборки… так что, ты её очень напугала, Тринадцатая…
Знаете, изучая быт стеллингов, я всё больше приходил к странной мысли, что ребята таки познали дзен, то есть, конечно же, построили коммунизм. Не верите? Во-первых, общая столовая. Это раз. Во-вторых, отсутствие денег, банка, рынков, а так же вообще всякого намёка на пенитенциарную систему. Натуральный обмен, добрососедские отношения, а так же бесплатная медицина и образование (местная школа для детворы). И практически полное отсутствие частной собственности! Да даже была библиотека, бесплатная и без читательских билетов!
А заправляли порядком нашей общины — старейшины, о которых здесь говорят с почтением и осторожностью. Короче, это либо очень развитый первобытный строй, либо голубая мечта социалиста. Да даже с тунеядством боролись — вон, система местных дежурств и нарядов только об этом и говорит! Кстати, самый «непопулярный наряд», даже не чистить сортиры (в местном варианте — чистить выгребные ямы), а… угадайте? Нет, ни кухня, хотя Двойку, как мне сказала Шестая, туда определили в качестве наказания за какую-то провинность. Самый непопулярный наряд здесь — идти на поверхность в город торговать. Почему? Хе, а вы думаете, я тут один такой красивый страдаю социофобией и косноязычием?
Чуть ниже по популярности была охота. Ну, тут уже дело в том, что стеллингам глубоко отвратительна идея убивать другое существо, опять же, со слов моей проводницы. Даже ради мяса и меха… но приходилось, потому что ничего иного предоставить на обмен мои сородичи не могли. Третий в этом списке «непопулярных» работ — стоять «на воротах». Ну, то есть сторожить один из нескольких выходов на поверхность. Надеюсь, объяснять не надо, почему?
Собственно, к одному из таких выходов меня сейчас и тянула Шестая. Как она сказала, мне его знать — полезно, ну а так же, между делом, там должна стоять ещё одна из моих товарок. На этот раз Первая.
Ещё не подходя к поверхности, я уже издали ощутил сквознячок и поток свежего воздуха. Он приносил ароматы трав и деревьев, земли и пыли… знаете, я, конечно, никогда не жаловался в прошлой жизни на обоняние, но здесь оно стало, пожалуй, сверхчувствительным. Особенно, как уже понял, по части различной травы и цветов. Удивительно сказать, но запахи, попадая мне в нос, не смешивались, а точно бы раскладывались на невидимые глазу инструменты, из которых и состоял этот «оркестр». Пусть я и не ориентировался в местных растениях, вот ни капли, но ощущение мне понравилось.
Тихонько балдея от всей этой симфонии жизни, я продолжал следовать за Шестой. По мере приближения, становилось всё светлее и светлее, и, неожиданно, мы вышли наружу. В первое секунды мои глаза ослепли, отвыкнув от яркого палящего солнца, и, только спустя пару секунд, проморгавшись, мне открылся величественный вид на долину. Да, самую настоящую долину. С высокими деревьями, чьи макушки уходили к вершинам гор, с бурными реками, сраставшимися вместе в один журчащий поток… Место, вид на которое мне открылся, было столь девственно прекрасно, той красотой дикой, ничем не отравленной природы. Птицы, в обилии голосившие и певшие на разные тона свои заливистые трели, какие-то, необычайно яркие насекомые, различные животные… и всё это имело свой неуловимый аромат, отголосок которого донёсся и до меня.
Признаться честно, этот вид настолько захватил моё сознание, что даже не обращая внимания на оклики, я просто подошёл к самому краю, чтобы упереться в обрыв, с высоты которого и мог с восторгом созерцать весь этот сказочный дол. И я настолько оказался поглощён раскинувшимся предомной зрелищем, что очнулся только тогда, когда ощутил на себе крепкую, удушающую хватку, точно бы меня заключил в свои объятия удав.
— Нравится, Тринадцатая? — раздался у меня над ухом низковатый голос с хипотцой.
— Никогда в своей жизни я ничего красивей не видел… — честно признался я, и попытался вырваться из удушающих тисков, обратив внимание на крепкие мускулистые руки, слегка смуглые, которые и сжимали мою несчастную грудную клетку. Наконец, когда мне всё же «позволили» вырваться, я обернулся, и… натурально опешил: передо мной стоял… ла… ло… нечто, не знаю, короче, какого пола оно было, но… это «нечто», очень большое и высокое, с грудой мускулов лучезарно улыбалось глядя на меня, маленького и не на шутку испуганного.
Белые, точно бы пепел волосы, убранные назад при помощи обода, не очень длинные, но аккуратно торчавшие, смуглая кожа, знаете, такого ближневосточного оттенка, слегка в шоколад. Рост — судить не берусь, но, может быть, немного ниже Ара Густаве, который, из всех встреченных мною, был наиболее высоким. В плечах — точно бы они могли бы поспорить, а уж в количестве мускулов, которые так и бугрились замысловатыми скрутками жгутов по всему телу и кубиков на прессе… из одежды — только некое подобие набедренной повязки бурового цвета, которое лишь символически прикрывало наготу; в ушах — две небольшие деревянные серьги, в виде странного прямоугольника. Но удивительнее всего было на контрасте всего этого, его-её, лицо. Оно… выглядело удивительно женственно. Мягкие черты, улыбка до ушей, обнажавшая ровные, белые зубы… Цвет глаз — тёмно-красный, словно текущая из вен кровь.
Я смутился под этим взглядом.
— Что, уже и не признаёшь свою сестру, Тринадцатая? — сказать по правде, я растерялся и даже струхнул в моменте от такого…такой…сестрички и её напора.
Я вырос единственным ребёнком в семье, там, в прошлом мире, поэтому такая… ну, не любовь, но привязанность к своим корням, которую демонстрировали стеллинги, меня вводила в ступор. От нервов я закусил нижнюю губу.
— Ладно, не смущай её, Первая, — хихикнула неунывающая Шестая, выглядывая из-за широкой спины и помахивая мне рукой, — я же тебе говорила, что наша вечная потеряшка лишилась памяти…
— Так услышать одно, а увидеть — совсем другое, — многозначительно скосилась Первая в сторону говорившей сестры. В этот момент, я заметил торчавшую у неё из-за спины ручку; обнаружив мой интерес, та усмехнулась, после, одним слитным движением, выхватила из-за спины настоящий боевой молоток.
— Ого!
Я, знаете, думал, что молотки таких размеров и диаметров — исключительно прерогатива Вахи или каких-нибудь укуренных японских РПГшек. Ну, реально: двуручный меч аля Дункан Маклауд или заточка с длиной как у Сефирота — скорее будут мешать в бою, поскольку пока ты её вытащишь, тот же мушкетёр со шпагой успеет в тебе сделать пару десятков дырочек. Однако… глядя на Первую, я почему-то не сомневался, что когда дело дойдёт до схватки — этот молоточек будет летать как игрушечный, разметая в мясо кости, доспехи и вообще всё, что попадётся на его пути. Так что, я проникся, до самой печени, что говорится. Нервно икнув, я всё же нашёл в себе силы сложить руку для традиционного приветствия: