Одинокий колдун (СИ)
Димка, младший брат, сам учился на «четверки», с редкими «тройками» по русскому языку, и совершенно не понимал энтузиазма и гордости студента-переростка. Кое-чего не понимал и отчим, особенно отказ Егора вступать в ряды комсомола. В институте над этим же фактом скорбел их курсовой комсорг.
— А ежели я в Бога верю, во всякие небесные и земные силы, то какой из меня комсомолец? — спросил придирчиво Егор у комсорга.
Но комсорг видел таких «умных» и раньше.
— И на здоровье, — хладнокровно кивнул Егору. — Чудак человек, нынче все верят, потому как модно. И никого не колышут твои верования, не при Сталине живем. Одно дело, твои внутренние воззрения, а совсем другое — твоя общественная нагрузка. Я сам как никогда близок к Кришне, блюда из риса люблю, благовония люблю. И песни индийские люблю. И тем не менее, как видишь, продолжаю служить обществу. А за тебя, за неохваченную работой единицу, мне в райкоме по шапке бац!
— Денег на взносы жалко, — сказал грубо Егор.
Комсорг скривился, буркнул «жлоб!» и ушел. С отчимом разговор о том же был труднее:
— Сейчас ленятся идее служить, — горестно и желчно сетовал Гаврила Степанович. — Выгоды ноль, даже гляди, в дураках останешься. Вся эта перестройка, хренотень, уже диссидентов обратно зазывают, с Рейганом заигрывают. А на чем страна стоит? На ленинизме и советской власти! Расшатаете — все в клочья разнесет. Так что увиливать от гражданской позиции — это предательство, я так могу расценить.
— Вот я и хочу сознательно подойти, — кивнул серьезно Егор. — Когда изучу марксизм, изучу Ленина, изучу остальные теории, тогда займу свою позицию.
Отчим покрутил головой, повздыхал и отстал. А Димка, подслушивающий разговор из соседней комнаты, смeхом зашелся.
— Ты чего? — спросил Егор.
— У Маркса сотня толстенных томов сочинений, у Энгельса и Ленина столько же. Тебе жизни не хватит, чтобы их теории изучить. Вот и удивляюсь, силен ты трендеть, оказывается! — заявил Димка.
Перевалил за середину декабрь 86-го, малоснежный и морозный. В один из дней, когда на одну лекцию не пришел профессор (по договоренности раз в месяц он позволял себе загулять), а на другой царила спячка: пожилая старушка читала на трибуне главы из устаревшего учебника, шумно прихлебывая чаек из термоса и ничего не замечая вокруг, — Егор ушел из аудитории. День был свободен, он побродил по институту и решил отправиться на поиски студенческого театра.
Театр функционировал в Корабелке пару лет, а год назад в нем появился новый худрук по фамилии Петухов, режиссер с профессиональным образованием и яростью за потраченные в простое годы учебы в московском ГИТИСе. Он круто раскочегарил убогий кружок: собрал постоянный состав, выбил солидные суммы на оформление спектаклей, полностью обновил репертуар. Вместо капустников к датам, к Новому году и к 8 Марта, Петухов за полгода поставил: «В ожидании Годо» Беккета, «Скамейку» Гельмана (оба спектакля имели средний успех), затем «Взрослую дочь молодого человека» и «Серсо» Славкина — успех слегка возрос. Помимо своих студентов, стали приходить интеллигенты и тусовщики со всего города. Ради славы и признания со стороны ректората сам Петухов накатал пьеску из жизни института — представление «Корабелка» выдержало сорок показов, и все еще продолжало с августа свое победное шествие. Петухов получил благодарность от деканатов, парткома, вознегодовал на свой конформизм и решил смыть позор суперспектаклем, таким, чтобы небу стало жарко. Вывесил объявление, что театр набирает новых актеров к постановке «Гамлета»!
Впрочем, режиссер предпочитал не ждать, а действовать, целыми днями носился по этажам института, разыскивая нужные ему «рожи» (как он сам выражался). Егор столкнулся с ним в буфете, когда ел на обед салатик из тертой свеклы с крошечным яйцом. Нервный тощий парень почему-то придирчиво изучал, как Егор ест, сильно смущая того. Внезапно взвыл, двумя прыжками подсел за столик Егора, схватил за руку с вилкой, двигавшуюся ко рту (ошметки свеклы осели на одежде обоих), завопил шепотом:
— Старик, у тебя есть глаза, взгляд есть! Это сногсшибательно, это то, что мне надо. Давай шуруй ко мне в театр, даю роль классную и офигительную. Тиран, отец, призрак! Чуешь, куда клоню?
Лицо Егора выражало, что он пока ничего не чует.
— Представь, есть такой маленький хлипкий парнишка принц, которому страшно без папашки. Но кто на самом деле был его папашка? Ага, это корень, это выясним, ты и покажешь. Да, ты сможешь! Верю и вижу. Что, не берешь информацию?
— Не беру, — осторожно согласился Егор.
— Ты откуда такой?
— Из Новгорода, — мрачно сказал Егор, который не любил расспросов.
— Ништяк, в точку я попал. Значит, ты и сам из города предков, великих и кровожадных. В общем, слушай, новгородский дурень, — Петухов отечески потрепал Егора по плечу. — Играешь Призрака, отца Гамлета. И этот папаша был Сталиным, сатрапом и тираном. Как я тебя раньше не нашел? Ты первокурсник? Ну вот и хорошо, нечего скучать с недорослями на одной скамье, иди ко мне в труппу. Я не жадный, сразу главную роль отдаю. Решено, согласен, точка! Завтра после обеда сбор в репетиционной комнате... — крикнул Петухов и выскочил из буфета.
Егор так понял, что его уже куда-то завербовали. Слегка оглох от криков худрука, но протеста внутри себя не обнаружил. Ему понравилось, что кто-то им заинтересовался, что-то в нем увидел. И очень захотелось в чем-то таком ненормальном поучаствовать, всунуться, вмешаться, не заботясь о последствиях. И получить полное удовольствие от общего дела.
Для начала он впервые в жизни прочитал в библиотеке института пьесу Шекспира. «Гамлет» и понравился, и озадачил. Егор не понимал смысла поступков и особенно рассуждения самого принца Датского. И решил: просто-напросто хитер принц, прикидывается сумасшедшим, чтобы гасить всех вокруг без сопротивления, а для этого каждому успевает лапшу на уши щедро развесить. Еще поразмыслив на сон грядущий, Егор даже вывел определение для Гамлета — принц есть такой суперубийца для своей эпохи. Кругом принца, философа и говоруна, находятся простые, искренние во всем (в достоинствах и пороках) люди, у них слова и дела никогда не расходятся. А принц думает одно, говорит другое, делает совсем третье. Бормочет, взывает, плачет, и как только кто уши развесит, чтобы понять, о чем речь, он того слушателя вмиг накалывает на шпажонку. Вроде ловко, но слегка коробит, тем более что этот хитрый и умный убийца не имеет никакого отпора, не имеет достойного противника. Разве что резко отличается финал с ядом, так Егору казалось, там Гамлет сам себя, устав от злобы и хитрости в себе, уничтожает...
Театральная комната располагалась в подвальном этаже, рядом с кабинетом военной подготовки (где в тире оглушительно палили из малокалиберных винтовок). Когда Егор вошел, кланяясь и говоря «здрасьте!», там сидело человек десять — всем входящим выдали по экземпляру текста пьесы. Петухов, не позаботившись перезнакомить новичков, сразу приступил к работе. Предложил каждому высказать, как они понимают пьесу, о чем она, и как актеры видят своих персонажей.
Егор послушал остальных, никто его собственные мысли не воспроизвел, поэтому сам сказал что думал, про суперубийцу. Сидевшие вокруг дружно захохотали, едва он кончил речь. Егор остался невозмутим. И сам мэтр Петухов пришел ему на выручку:
— Вот что я скажу, граждане, — солидно начал он, прерывая гогот. — Может быть, слишком просто, а скорее заковыристо, парень сформулировал. Но в его прочтении «Гамлета» есть готовая идея, есть концепция, под которую дважды два слепить готовый спектакль. А что другие? Вот ты, Светуля, говоришь, будто Гамлета убивают противоречия между его любовью, возвышенностью и холодом, который царит вокруг, среди других героев. Любовь — это твоя Офелия, вижу, ты уже готова начать изображать ее распрекрасной блондиночкой с губками бантиком. Да? Но почему тогда сам Гамлет начхал на нее?
— Он не начихал, а был вынужден таить свое чувство. Для своей и ее безопасности. Ну и долг перед убитым отцом заслонил, в какой-то степени, его личные переживания, — упрямо сказала Света-Офелия, миловидная и пухленькая блондинка, она была из «старых» звезд театра.