Одинокий колдун (СИ)

— А я тебе говорю в третий раз. Ты не можешь отказаться от долга, от судьбы. Ты не мог не вернуться в Ленинград. Если бы ты сел на поезд в Рязань или в Киев, то ночью рухнули бы все мосты. Заклинило бы все стрелки на рельсах. И поезд все равно пришел бы сюда. Но скорее всего, при этом погибли бы люди, произошли катастрофы, остались разрушения. Нельзя уклониться от этого. Есть люди с невнятной и смутной судьбой, есть куклы, болтающиеся на нитях. Твой рок жесток, определен, направлен. Поверь и прими это, иначе судьба тебе докажет это, и доказательства предъявит ужасные.
— Ладно, не скажу, что согласился с вами. Пока чисто для проформы расскажите мне: чего вы от меня ждете, что я должен сделать?
— Беда в том, что пока ты не со мной, всего я не могу сказать. Я не уверен в тебе. Давай разберемся с тем, чего ты не имеешь права делать. Иначе загнешься сам, погубишь близких людей и не выполнишь предначертанное. Ты слаб, ты глуп...
— О моих достоинствах вы уже распространялись, — перебил его Егор с раздражением.
— Мальчишка! Щенок! — вспылил старик. — Заруби себе на носу, что здесь ты молчишь и запоминаешь. Я схоронил десятки людей, схоронил друга, на которого ты, слышишь, ты навел ведьму! Меня самого через день-другой прищучат, а придут они сюда по твоим следам. Ну так потрудись не выпендриваться. Помни, помни главное — ты белый колдун, и ты не имеешь права использовать свою силу во зло. Иначе ты будешь перерождаться, перекрасишь душу в черный цвет. И даже нечисть не примет тебя черным, будет презирать и гнать. Может показаться, что к тебе придут могущество, владычество, что все вокруг окажется в послушании. Но запомни: это иллюзии, игры лукавого с твоими злыми помыслами. Они не примут и не оставят тебя ни белым, ни черным. Единственная гарантия для них — твоя смерть. Не используй силу во зло, это должно стать твоей первой заповедью.
— Но у меня нет никакой силы! — крикнул с отчаянием Егор.
— Есть, тебе лишь нужно ее познать. Вторая твоя заповедь — ты не имеешь права ни с кем сближаться, не можешь любить, дружить, просто покровительствовать или помогать. Всем, кого ты приблизил и полюбил, грозит гибель. Никогда иначе, всегда так. У истопника на протяжении всей его жизни гибли друзья и родственники. Беги от людей, прячься, спасай их, потому что твое присутствие метит их черной меткой. Думаю, в словах ты этого не поймешь. Но вспомни услышанное сразу после первых смертей, и начнешь исполнять советы: прячься и таись. Когда твои друзья будут погибать, ты сам ослабнешь, а тогда тебя легко поймают и уничтожат. А ты не имеешь права умирать. Таись, живи в норе, ищи знание и понимай, в чем твои возможности. Научись распознавать, когда ты делаешь зло, когда тебя манят в силки. Овладей инстинктом дичи, помни, что за тобой идет непрерывная охота.
— Я живу в Питере больше года. И никакой охоты не было, — сварливо огрызнулся Егор, хотя внутренне он уже смирился, но больно неприятен и самоуверен был старик.
— Не ври себе же, — отрезал старик. — Почему ты пришел ко мне сегодня, а не осенью, не летом, не в прошлом году? Ты ведь хотел прийти сюда, но не смог. Пока что город, сама местность и силы, ее образующие, они пока что вспоминали тебя, узнавали и опробовали. А охота началась исподтишка, убыстряясь, она идет. Даже я ощущаю это, когда хожу по городу. И дата, дата близится...
— Какая еще дата?
— Дата Исхода, — после паузы сказал поп. — Пока не бери в голову. Если ты не скурвишься и не умрешь, ты сам все узнаешь.
— Можно конкретно узнать, кто эта нечисть? Кто именно желает меня поймать и убить? — спросил Егор, решив больше не нервничать; понимал, что разговор важен, в первую очередь, ему самому.
— Нечисть — это обозначение всего скопленного в городе зла. Ты уже должен ощущать, что злодейств и пакостей здесь накоплено достаточно, столько, что нарушено равновесие. Я не готов достоверно говорить о нечисти, она и материальна, и метафизична, частично она сотворена языческими культами, а для меня все происки Сатаны едины. Для тебя не так, ты можешь ориентироваться и избирательно подходить к каждому порождению нечисти. А персонально против тебя и во имя Исхода живет род ведьм, с Вандой ты был знаком.
— Черт возьми, именно этого я и не хотел услышать, — расстроился Егор.
— Не чертыхайся, гаденыш! — опять вспылил поп, ухватил из-под стола палку и замахнулся на гостя. — В святом месте находишься!
— Я прошу прощения у вас и у вашего господа, — отчеканил Егор, отстранившись от палки.
— Я забываю, что и сам ты из сатанинского мира. Не мне тебя судить, — устало отмахнулся поп, успокоившись. — Тебе предстоит встреча с дочерьми Ванды. Может быть, и с ней самой, если она еще не подохла.
— Со всеми тремя дочерьми?
— Да. Сразу после того, как тебя забрала милиция, они съехали со двора. Исчезла необходимость там жить. Для Ванды и ее потомства Питер — тоже не лучшее место для проживания. Они являются ветвью древнего рода купальских ведьм и ведут отсчет своим родичам и детям из самой глубины славянского язычества. Давно, лет пятьсот назад или еще раньше, до шведов, здесь, на острове, стояла священная для ведьм дубовая роща, были вкопаны идолы, для которых убивали младенцев и устраивались оргии. Каждый год по сотне безвинных божьих созданий убивалось, а те сволочи пили их кровь и не насыщались.
— Кто пил?
— Идолы пили, твари ненасытные. Купальские ведьмы были жрицами. Страх перед ними не сравним ни с чем, их боялись и ненавидели все племена на севере Руси, а значит было за что. Ведьмы из поколения в поколение пытаются возродить свой культ, вернуть на свет божий своих идолов.
— Но если мои предшественники — колдуны, они тоже язычники. Зачем они мешали ведьмам возродить свой культ?
— Они, как и ты — стражники. Культ, проповедуемый ведьмами, был безобразен и неприемлем даже в языческом мире. И со стародавних пор появились люди, охраняющие мир от купальских ведьм. Скажу больше, с семнадцатого века твои предшественники были допущены к некоторым таинствам христианской церкви. Церковь терпела их, потому что враг был общий, и потому что они давали клятву использовать лишь белую магию. Но, борясь со злом на протяжении пяти-шести столетий, они и общались с этим злом, постепенно теряя чистоту средств и помыслов. Истопник к тому дню, когда я его разыскал, был почти конченным черным колдуном. Он помутнел разумом, не брезговал связями с нечистью. Он сожительствовал с Вандой, не заметив, что она ведьма, купальская ведьма!
— С этой жуткой старухой? — поразился Егор.
— В молодости она была еще той девкой. Секс-бомба, прости господи, сейчас так выражаются. Мужиков люто любила. Из истопника все силы вытянула, обсосала да сплюнула, он еще много лет в себя приходил. Поэтому мы с ним ничего не успели.
— А как вы в это дело попали? — тихо спросил Егор, наливая себе и старику по кружке вновь согретого на буржуйке чая.
— Я сразу после войны был назначен настоятелем этой церкви, — поп сильно погрустнел, рассказывая про себя. — Ретивым был, молодым. В войну-то Сталин вроде как к православию подобрел. О Боге вспомнил, когда немцы под Москвой встали. А когда война кончилась, гайки тоже не сразу подтянули, мы так вообще думали, что другая эпоха начнется. И ошиблись. Но церковь тогда открыли, разрешили старушкам молиться о погибших и пропавших детях. А молодежь шугали. Прямо возле входа на посту милиционера поставили, он молодых отгонял. Теперь вспоминать смешно, а тогда я переживал, милиционера чуть ли не матерно хулил, с кулаками на него бросался. Вскоре поперли меня из церкви, в сане понизили, а через десяток лет совсем от церкви отлучили, и оказался я попом-расстригой. В церкви стали кэгэбэшники заправлять, я не особо обижался, что поперли — нельзя было в такой церкви жить и молиться. Но до того, как выперли, я жил здесь, в этом подвале, все летописи и приходские книги изучал. Наткнулся на летопись петровских времен, и там говорилось о захоронении и языческом культе, о ведьмах, ждущих и стерегущих...