Альбинос. Финал (СИ)

========== Часть 1. ==========
Ему уже осточертело мотаться из города в город. Как только в голову приходила мысль, что привык, сразу же возникало внутреннее отторжение, организм отказывался признавать, что два часа заунывной трассы могут стать привычкой. И ни один комфорт не смог бы заменить в дороге человеческое общение. А что самое страшное, каждый раз возвращаясь в свой родной город, он окунался в проблемы, которые там оставил. Пытался даже не представлять, что произойдет, но мысли, они такие, они навязчивые.
А ещё и эта удушающая своей хворью поздняя осень. Когда белоснежные пушинки превращаются в грязь и лужи. Всё тускло, всё уныло. Трасса с опустевшими деревьями, серой дорогой, черными от грязи отбойниками и слякотью выглядела как дорога в ад.
В городе, который яркими огоньками мелькал в зеркале заднего вида, он оставил все важные дела своему помощнику. А кроме работы и важных дел оставил там свое «сердце». Так он думал. Ему казалось, что он ещё не вышел из игры, и решение есть, его не может не быть. Всё лежит на поверхности, и ему нужно только чуть больше времени, чтобы выловить нужные козыри. А пока… а пока он ехал к себе домой. И слово «дом» за последние два года превратилось в отвратительную ассоциацию.
Обида. Обида и злость. Чувство вины. Страх. Разочарование. Вот верные спутники, которые ехали в машине вместе с ним. Может быть, он боялся не людей, может он боялся самого себя? Внутреннего диалога, который бьет по самым больным точкам? И поэтому дальняя дорога превращалась в пытку?
Перед своей квартирой, элитной квартирой в центре города, он стоял минуты две-три. Чесал шею, руки, подбородок. Мало кто знал, но когда его брала нервная лихорадка, то он становился чесоточником. По телу будто гуляли сотни мурашек, которые нужно прогнать. В одной руке держал свой портфель с документами и ноутбуком. В другой сумку с вещами. Наверное, стоило оставить её в машине. Неизвестно, сможет ли он остаться дома. Но он надеялся. В последний раз потер лицо и поправил пластырь на носу. От вопросов невозможно будет отвертеться. Точно.
Дверь открылась, и из кухни он слышал голос старшей дочки.
— Мама, я не хочу уже… Не хочу-у-у-у….
— Я сказала рот открывай! Завтра как в садик пойдёшь? — рявкала мать. — Открывай!
— Не хочу-у-у-у…. — и ребенок заплакал.
Он тихо опустил сумку на пол, разделся. Прошел по коридору направо, туда, где была детская комната. На мягком ковре играла маленькая девочка, с яркими пластиковыми игрушками. Совсем малютка, одну игрушку она рассматривала в ручонке, а другую пробовала на вкус.
— Сонечка, привет! — сказал он, и в душе немного кольнуло.
Девочка, конечно, сразу повернулась к нему, поползла в его сторону, отбросив игрушки. Как же она выросла! Он поднял её на руки и поцеловал в щёку.
— Папа пришел, да? Папа? — спрашивал он ребенка, хотя тот всего лишь лихорадочно молотил ручонками в разные стороны. Девочка радовалась тому, что была на руках, и поэтому весело улыбалась мужчине, который её держал.
— Пришел. — констатировала женщина, которая секунду назад вошла в комнату.
— Папа! — закричала девочка постарше и бросилась к нему, обнимая за ноги.
— Привет, Свет, здравствуй, Лерочка, привет, родная моя. — одной рукой он обнимал девчушку за плечико, а на другой руке у него сидела малютка.
— Нагулялся? — так же грубо спросила женщина.
— Я работал. — оправдался он.
Эта женщина была его женой. Матерью детей. Любимицей его родной матери. Головной болью. Язвой. И ошибкой.
Она подошла и резко выхватила ребенка из его рук.
— Иди зубы чистить. — женщина грубо рявкнула приказ девочке постарше.
— Мама! Папа приехал! — не обращая внимания, отвечала ей девочка.
— Я сказала зубы чистить и спать! — прикрикнула та.
Он постарался ничего не говорить. Если сейчас сказать что-то, она будет орать ещё сильнее.
— Бегом! — снова крикнула та.
— Света, давай поговорим.
— С тобой? О чём нам с тобой разговаривать?! — едко ответила та.
— Успокойся, пожалуйста. Ты что, не можешь просто поговорить?
— Что? Получил по морде наконец-то? Хоть кому-то удалось тебе пиздюлей отвешать! Скотина! — взъелась она, при этом лихорадочно качала ребенка на своей руке.
— Света, не будь дурой, положи ребенка.
— Ты ещё мне указывать будешь?! Тварь! — она что есть силы дернула в него рукой. Хотела попасть по лицу, но он успел отклониться.
— Ты больная?! У тебя ребенок на руках!
— Это ты больной! Ты больной ублюдок! Который месяцами гуляет непонятно где! Спит со шлюхами и развлекается как может! Тебе на детей насрать!
— Ты ребенка пугаешь, идиотка! — маленькая девочка более не веселилась, она внимательно смотрела на мать, которая кричала уже во весь голос.
— Зачем ты пришел? Показать, что ты типа такой отец хороший?! Да?! Да, ты — скотина, вообще не отец! Когда ты последний раз с детьми был рядом? Сука! Тварь! Ненавижу тебя! — она кинулась на него с кулаками, при том, что маленькая девочка всё ещё была у неё на руках.
— Ебанутая! Ты что делаешь?! — начал кричать он в ответ, попутно сдерживая её руку.
В дверях, с ужасом в глазах, со слезами, застыла старшая девочка — Лерочка. Которая не смогла почистить зубы. Паста кончилась. Она стояла там и смотрела, как родителей освещает тусклая лампа, как они кричат, как плачет на руках у мамы её сестренка. Как кричит отец.
— Хоть бы ты сдох! Тварь! Хоть бы ты сдох! Зачем ты опять приехал?! — не унималась Света и кидалась оскорблениями и проклятиями в него, в отца.
Плакала Лерочка — девочка пяти лет, плакала Сонечка — девочка десяти месяцев от роду, плакала Света. А вот он не плакал, он злился, ненавидел себя, винил во всём, но и не мог иначе. Её он не любил уже давно.
Чтобы не доводить всё до ещё большего скандала, он уехал. Уехал под плач и под крики. Дом его матери находился буквально в трех шагах. Так было задумано изначально. Со Светой они специально выбирали квартиру по соседству, чтобы будущей бабушке было удобно приходить к ним в гости и нянчить детей. И бабушке было удобно. Она часто бывала у Светы, выслушивала о том, какой плохой у неё сын. Как он спит со шлюхами, как проматывает их деньги. Хотя работал в семье только он, и деньги были не «их», а его. И его родная мать потихоньку, не сразу, а потихоньку встала на сторону жены. Часто она звонила и укоряла его в том, что он не приезжает домой, что не видится с ней, с матерью, что не видит жену и детей. Иногда она даже говорила, что дети растут будто сироты. И без матери, и без отца. Хоть Света и была мамой, но была совсем не той мамой, которую дети будут вспоминать с любовью.
Когда его мать открыла дверь, то не упустила возможности сказать ему о том, что он ещё больше поправился. Да, он потолстел. Это всё стресс. Эти уебки и стресс.
— Света звонила… Сказала, ты опять довел её до истерики.
— Мама, не начинай или я уеду в отель.
— Миша, так нельзя! Нельзя так! Ты посмотри, что ты творишь!
— Как вы меня достали, стервы! — зашипел он.
Она даже пяти минут не могла подождать, уже с порога начала выливать на него свой эмоциональный фон.
— Твой отец никогда таким не был! Пока жил — тебе помогал! Во всём! Во всём, Миша! У тебя две дочки, две лапочки дочки, два солнышка. Неужели может быть что-то дороже этого, дороже семьи?!
— Нет у нас с ней семьи! Она мне даже нормально сегодня с детьми повидаться не дала. Истеричка тупая! Сама там, поди, трахается со всеми подряд….
— Так это ты её довел! Ты! И посмотри на себя, как ты можешь такое говорить?! Не стыдно?!
— Хватит, я устал. Поеду в отель. Что ты, что Света — обе с ума посходили! — когда его в чем-то обвиняли, он обвинял в ответ.
Дослушивать нотации от матери он не захотел. Уехал. Нужно было подготовиться к завтрашней встрече. Хотя бы поспать. И как назло поспать не удавалось. Пол-ночи ему мерещились его образы. Секс. Губы. Руки. То, как он с ним обошелся и как потом обошлись с ним. Но ничего… ничего… Он так сильно хотел отомстить, добить всё, разрушить, что скрипел зубами, вспоминая последнюю встречу. Бил подушку от злобы и радостно смеялся, понимая, что ещё может помериться с ними силами. Когда он злился и ненавидел, тогда чувство вины отходило на второй план. И в этом он всегда находил спасение.