Собор без крестов

своим капиталом, лишимся его...
— Волков бояться, тогда не надо и в лес ходить, — недовольный таким разговором заметил Борода, нервно
гася в пепельнице сигарету.
— Константинович, я могу хотя бы завтра открыть еще один сейф, чтобы доказать тебе, что я не трушу, но
будет ли в нем такая добыча, как сегодня — неизвестно. Преждевременно засветиться — не геройство, а
глупость.
— Зачем ты мне говоришь прописные истины, я же не ребенок? — язвительно заметил Борода с вновь
пробуждающимся недовольством Сарафаном и уже начиная терять терпение.
— Константинович, ты наш руководитель, я являюсь активным исполнителем, поэтому мы с тобой сейчас
должны подумать о тех последствиях, которые нас ждут, когда поймают.
— И какие последствия нас ожидают? — прищурившись и уже догадываясь, куда клонит Сарафан, спросил
Борода.
— У нас с тобой по потолку верхняя планка, тогда как остальные отделаются приемлемыми сроками.
После паузы Борода, скрывая волнение, пошутил:
— Веселую картину ты мне нарисовал и, что обидно, она правдивая.
Сарафан, задумавшись, молчал. Борода, потерев ладонями виски, поинтересовался:
— Какие предложения у тебя на этот счет?
— Никаких! — закуривая сигарету, не спеша ответил Сарафан.
— Ты, зятек, не крути. Если начал говорить, то говори до конца. Сказанные тобой слова возникли в твоей
голове не сейчас. Они есть плод долгих размышлений.
— Ты прав, Константинович, я думаю не только о своей шкуре, но и о твоей. У нас деньги есть, другие пускай
думают о себе сами.
— Меня не поймут, если предложу кодле разбежаться, — соглашаясь с Сарафаном, выдохнул Борода.
— Тебе не надо будет ничего говорить. Такой разговор я беру на себя. Ты только завтра, когда я с ними буду
беседовать, сильно не спорь со мной, — попросил Сарафан.
— А если нам понадобятся деньги, тогда как быть? — выкинул свой последний козырь Борода.
— Деньги достать мы сможем с тобой вдвоем, тогда нам не придется делиться ими, как сегодня.
— Уговорил окончательно, чертяка! — откидываясь на спинку стула, согласился Борода.
— Другого решения не должно и быть, — обрадованно заметил Сарафан, так же психически расслабляясь.
На другой день вечером вся дружеская компания вновь собралась дома у Бороды. После оживленного
разговора и состоявшегося вновь застолья Сарафан поднялся, закурил и подошел к подоконнику. Присев на него, он сказал задумчиво, привлекая к себе внимание присутствующих:
— Вчерашним провернутым делом мы все подвели себя под высокую статью. Еще одно подобное дело, и мы
все можем подойти под вышку. — «Вероятнее всего, вы подведете меня», — ему хотелось сказать это, но он
сдержался и продолжал: — А поэтому нам надо о нем забыть и разбежаться. В будущем каждый будет отвечать
за свои промахи сам и не тянуть за собой никого из нас. Не мне вас учить осторожности и что говорить
следователю, когда придется...
За все время разговора Сарафана Борода не произнес ни одного слова.
— Чего молчишь, Борода? — спросил тревожно Валет.
— Мне нечего говорить. Как решите, так и будет, — ушел от ответа он.
— Руки у Сарафана золотые, но они не только его, но и нас могут привести к стенке, а поэтому пока не
поздно, при наличии такой кучи денег у каждого, лучше всего разбежаться, — поддержал Сарафана осторожный
Диспетчер, который был самым грамотным среди присутствующих, а поэтому иногда позволял себе роскошь вы-
сказывать свое мнение ранее других. Диспетчер решился высказать свое мнение еще и потому, что среди
присутствующих для него был один авторитет — Сарафан, сделавший его богатым, поэтому мнение других его
не беспокоило.Кроме того, он знал, что если будут новые дела, то ни Сарафан, ни Борода без него не обойдутся.
— Цыган, чего в молчанку играешь? — подогнал Диспетчер соседа за столом.
— Я, как все, — неопределенно пробурчал Цыган. — Только присосались к жиле, и вот теперь разбегаться, —
разочарованно пробасил в заключение он.
— Когда пересосешь г...на, лопнуть можно, — пошутил Диспетчер, вызвав смех присутствующих.
— Я не возражаю против предложения Сарафана, — сказал свое слово Валет.
Только тогда заговорил Борода:
— Я, как никто другой, вас всех понимаю и хотел бы возразить, но не имею права. Вы все знаете мое мнение
по вопросу сохранения «семьи». Вы, наверное, не забыли мою беседу с Сарафаном? А сейчас его доводы
убедили меня в необходимости передышки. А теперь, дорогие мои соучастники, давайте выпьем за посетившую
нас удачу, за нюх Станислава Генриховича, за золотые руки Сарафана, за вас...
Когда Борода с Сарафаном вновь остались вдвоем, Борода удрученно выдавил:
— Неделю тому назад кто бы мог подумать, что я прогоню от себя своими руками хлопцев.
— Ты слышал, что сказал Цыган? Только присосался к золотой жиле, и его от титьки оторвали, а то, что эта
жила может для меня кончиться вышкой, его не щекотит. А меня их судьба не щекотит, тем более мы их не
обидели, — успокаивая себя, выдавил Сарафан.
— Если бы я тебя не понял, если бы ты мне был чужим, беседа сегодня была бы с другим результатом, —
похлопав Сарафана по плечу, согласился Борода.
— Есть разговор, правда, не на мильон, но на круглую сумму, — изменив тон, заговорил Сарафан. — Мой
учитель, выдавая мне «диплом», поставил условие, чтобы я с первой своей добычи на его сберкнижку срочного
вклада с дополнительными взносами подкинул деньжат.
— С какой стати мы теперь будем делиться с Лапой? — удивленно возразил Борода, не желая расставаться
с оставшейся долей. — Я ему за твою учебу заплатил сполна.
— Лапа сказал, что как отбудет свой срок, то новый ни отбывать, ни тянуть не собирается — завяжет с
прошлым. Не хочет умирать в зоне, а поэтому просил меня оказать ему на первое время помощь. Я обещал ему.
— Хитер бродяга! Научился сосать молоко сразу из двух титек, — восхищенно произнес Борода, позавидовав
предусмотрительности Лапы.
— Сколько думаешь ему отвалить? — настороженно поинтересовался он.
— Думаю, кусков пять, — решительно заявил Сарафан.
— Жалко расставаться с деньгами, но не уважить Лапу, конечно, грешно нам при такой добыче. Меньше не
пошлешь, обидится, — согласился с Сарафаном Борода.
Глава 14
Белозерский тяжело переживал утрату своего капитала. Потрясение было до такой степени сильным, что его
едва не хватил удар.
Он несколько дней болел, ни с кем не желая говорить. Из объяснений тети он понял, что она стала жертвой
электрика, в соучастии с которым ее он заподозрить никак не мог.
Обнаружив кражу, он от горя хотел повеситься. Все рушилось, все жертвы оказались напрасными, ему
хотелось все крушить и ломать. Он, наверное, дал бы волю своей ярости, но боли в сердце сдержали его. А
поразмыслив, удивился, что такие глупые мысли могли прийти ему в голову.
«Я шестнадцать лет всего себя отдавал работе, в совершенстве изучил производство. Мой учет охватил
движение каждого килограмма мясопродуктов в холодильнике. Я не похищал у государства ни килограмма. Я
брал то, что смог сэкономить в результате своих знаний, и вот какой-то шулер одним махом раздел меня до
нитки.
Сколько моего труда, нервов, здоровья было вложено в похищенное, и все оказалось зря. Для чего дальше
жить и как?..
На электрика в милицию не заявишь, своими силами я его не найду, а поэтому плакали мои денежки. Не
сомневаюсь в одном: электрик не случайно вышел на меня, его кто-то направил, но кто? Кто мог подложить мне
такую свинью?» — в отчаянии думал Анатолий Борисович.
Перебрав всех своих знакомых, он пришел к выводу, что, кроме Фахрата, так с ним поступить больше никто
не мог.
«Он мне угрожал в ресторане прямо в глаза и теперь таким подлым способом привел свою угрозу в