«Серебряная кошка», или Путешествие по Америке
— Положим, — согласился профессор. — Но какой резон человеку от хорошего лезть в плохое?
— Есть чувство долга.
— Я не думаю, что с этим чувством можно сделать очень много.
— Конечно, не все. Но если есть техника, силы государства, поддержка народа. Ведь то же самое говорили о советских людях, когда они начали строить Магнитку и Турксиб, Московское метро и Караганду!
Но профессор сделал вид, что он уже ничего не слышит, а я понял, что бесполезно спорить с ним, и мы оба замолчали.
И здесь я не могу не вспомнить наш последующий визит в Калифорнийский университет, где нас также принимали только профессора и преподаватели. Всех нас крайне удивило, что в Калифорнийском университете считается одним из главных «специалистов» по русской советской литературе Глеб Струве — сын небезызвестного предателя Петра Струве. Этот сухонький человек пытался испортить нашу встречу с профессорами. Он не молчал ни минуты, все время источал потоки желчи. На страницах американских газет и журналов «спец» выступает с лживыми и одиозными статьями, которые насквозь проникнуты ненавистью ко всему русскому.
Перед нашим приездом в известном своими антисоветскими статейками журнале «Тайм» Глеб Струве опубликовал развязное и наглое «заявление» о том, что, дескать, в Советской стране не уважают… Чехова. Он обнаружил, что среди опубликованных чеховских писем нет двух-трех малоизвестных, незначительных записок Чехова. Бия себя в грудь, Струве завопил: «Караул, не печатают Чехова!» Этот «спец» ни словом не обмолвился, что как только было закончено печатание двадцатитомного полного собрания сочинений писателя, начало издаваться новое, что в нашей стране не только русские, советские писатели, но и западные литераторы, в том числе и американские, издаются огромными, невиданными ни для какого другого государства тиражами. Но «профессор» Струве «зарабатывает» хлеб предателя. И жалко нам не его, а тех американских парней и девушек, которые вынуждены глотать подобную стряпню и делать выводы о советской жизни на ее основании.
Борис Полевой все никак не мог отвязаться от прилипчивого Струве. Наконец он сказал ему:
— Вы разбираетесь в советской литературе, как евнух в вопросах любви.
Струве икнул от злости и замолчал. На следующий день появилось его интервью в газетах. Между прочим, там было сказано, что он (Струве) не удовлетворен ответом Полевого.
После беседы с преподавателями русского института мы попросили познакомить нас с деятельностью факультета журналистики Колумбийского университета. Прошли зеленым бульваром, или, вернее, парком, в котором и расположены невысокие, трех-четырехэтажные корпуса университета. На дорожках парка шли занятия по военной подготовке. Несколько групп студентов обучались шагистике. Поднялись на этаж, где находится факультет журналистики. Декан г-н Акерман рассказывает нам о факультете.
Как выяснилось, учение здесь вместе с пансионом обходится в две тысячи долларов в год, и мы снова вспомнили про себя о дочерях Брукса.
Зато дети богатых родителей получают всестороннюю и солидную подготовку. Срок обучения на факультете всего один год. Студент прежде получает высшее гуманитарное образование в этом же университете и уже затем подает заявление с просьбой принять его на факультет журналистики.
Таким образом, как выразился г-н Акерман, Колумбийский университет предпочитает академической подготовке журналистов профессиональную, с резко выраженной специализацией.
Здесь готовятся журналисты-международники, спортивные обозреватели, специалисты по промышленности, по полицейским новостям, радиообозреватели, работники телевидения.
Интересна система приема студентов. Кроме обычных экзаменов, студент пишет литературное сочинение на избранную тему. Это сочинение направляется опытным журналистам для оценки. Кроме того, поступающий обязан представлять рекомендации двух-трех видных журналистов.
В дни учения будущие репортеры работают с опытными корреспондентами. В небольшой типографии университета они подробно изучают типографское дело, сотрудничают в небольших газетах Нью-Йорка, приобретают навыки выпуска газет. Они серьезно занимаются стенографией, машинописью, фотографией.
Во время беседы г-н Акерман показал нам несколько номеров выпущенных студентами газет, учебные страницы, подготовленные в университетской типографии.
…На Бродвее мы очутились уже под вечер, когда улица резко меняет внешний вид и не узнаешь даже тех мест, где был днем. Передохнув в гостинице, решили посмотреть ночной Бродвей.
В часы, когда по всей улице вспыхивают огни, зажигаются фары автомобилей, подвозящих богатых бездельников к подъездам увеселительных заведений, и раскрывается подлинное лицо Бродвея. Сверху льются потоки света: красного, зеленого, золотого, синего. Шуршат тугие шины «кадиллаков» и «линкольнов». Дамы в роскошных туалетах приезжают «коротать» ночь за столиком ресторана. Разносчики вечерних газет завлекают покупателей сенсационными новостями:
— Последние дни личной жизни Гитлера! Достоверный рассказ его слуги!
— Трумен публикует свои мемуары!
— Гангстер Питер найден мертвым в номере отеля!
Все смешивается воедино, создавая мятущуюся, пеструю картину, и вы не можете уловить никакой подробности, будто только что сошли с лихой карусели и земля все еще вертится перед вашими глазами.
Вы стоите на углу Бродвея, видите, как в несколько рядов несутся перед вами люди, автомобили, и какой-то особый, свойственный именно Бродвею гомон царит над всем: это шумит ночной Бродвей, главная улица города «Желтого Дьявола», ненасытная, дорогая, поглощающая за несколько часов своего ночного сияния тысячи и тысячи зеленых долларовых бумажек из тугих кошельков преуспевающей публики.
Мы посетили лишь один театр на Бродвее, который называется «Музыкальная шкатулка». Шла современная американская пьеса под названием «Остановка автобуса». Театр был полон.
Мы не разочаровались, что побывали именно в этом театре, хотя он далеко не самый модный. Мы знали, что много на Бродвее дешевых, кричащих постановок. С афиш кинотеатров смотрят на вас лица перепуганных героев с пистолетами в руках. На сценах ночных клубов идут ревю, где немного подлинного искусства, а больше порнографии.
Правда, в Нью-Йорке принят закон, по которому артисты не имеют права выступать в «костюме Адама и Евы», но прозрачные найлоновые сеточки мало что изменяют. Таким «искусством» и пытается сделать свою славу Бродвей.
Спектакль, который смотрели мы, несколько отличался в лучшую сторону. Шла, может быть, чуть-чуть безысходная и грустная пьеса о любви. Любят друг друга содержательница небольшого ресторанчика и шофер автобуса, ковбой и актриса варьете. Беспросветно пьет доктор, который видит, что жизнь вокруг него скучна, а люди с их страстями уже не волнуют его. Правда, для того чтобы пьеса «имела сборы», доктор ко всему еще старый ловелас и соблазнитель молоденьких девушек. Выручала спектакль довольно реалистичная, с хорошим вкусом сыгранная актрисой Ким Стенли главная роль. В пьесе все кончается благополучно. Все, кому положено, женятся, и только пьянчужка и развратник доктор под занавес, в конце спектакля, говорит, что он уходит потому, что все осталось попрежнему, и вечерком он заглянет снова, чтобы выпить свой стаканчик вина с молоденькой девицей.
После спектакля мы прошли за кулисы и поблагодарили г-жу Ким Стенли за интересную и талантливую игру. Она сказала нам, что старается держать себя на сцене в духе системы Станиславского и что, пожалуй, самой большой ее мечтой был бы визит в Советскую страну и встречи с нашими артистами и режиссерами.
Ким Стенли задумалась на секунду и сказала:
— Искусство призвано возвышать человека, и я думаю, что это в нем главное.
Мы попрощались. Придя в номер, я решил еще раз перечитать программу спектакля. Только тут я заметил, что большими буквами в ней было написано: «В случае воздушного нападения все зрители обязаны остаться на своих местах и выполнять указания комиссара по гражданской обороне…»