Граница вечности
Хотя Ребекка была сестрой Валли, он не мог не видеть, что она бесподобна. У нее была великолепная фигура, а прелестное лицо выражало доброту и силу. Но сейчас она выглядела так, как будто кто — то умер. Он перестал играть и спросил:
— Что случилось?
— Меня уволили с работы, — сказала она.
Бабушка Мод положила газету.
— Что за чушь? — не сдержался Валли. — Мальчики в школе говорят, что ты у них лучшая учительница.
— Я знаю.
— Почему же тебя уволили?
— Я думаю, это месть Ганса.
Валли вспомнил реакцию Ганса, когда тот увидел, как разлетелся его макет, как тысячи спичек лежали, разбросанные на мокром асфальте. «Ты пожалеешь об этом», — завопил Ганс, глядя вверх через струи льющегося дождя. Валли подумал тогда, что это пустые угрозы, но потом сообразил, что агенту тайной полиции ничего не стоит выполнить такую угрозу: «Ты и твоя семья», — выкрикнул Ганс, и это проклятье распространялось и на Валли. Он вздрогнул.
Бабушка Мод сказала:
— Разве они не испытывают острую потребность в учителях?
— Бернд Гельд в отчаянии, — пояснила Ребекка. — Но он получил указание сверху.
— Что ты будешь делать? — спросила Лили.
— Найду другую работу. Это не будет трудно. Бернд дал мне блестящую характеристику. И в каждой школе Восточной Германии не хватает учителей, потому что многие уехали на Запад.
— Тебе тоже надо ехать на Запад, — заметила Лили.
— Нам всем нужно ехать на Запад, — поспешил поделиться своим мнением Валли.
— Мама не поедет, ты же знаешь, — возразила Ребекка. — Она говорит, мы должны решать свои проблемы, а не бежать от них.
Вошел отец Валли в темно-синем костюме с жилетом, старомодном, но элегантном.
— Добрый вечер, Вернер, дорогой, — обратилась к нему бабушка Мод. — Ребекке нужно выпить чего — нибудь, ее уволили с работы. — Бабушка часто говорила, что кому — то нужно выпить. Тогда она тоже выпивала рюмочку за компанию.
— Я знаю про Ребекку, — коротко сказал отец. — Я разговаривал с ней.
Он был не в духе, а как могло быть иначе, если ему предстоял неприятный разговор с тещей, которую он любил и которой восхищался. А Валли недоумевал, что могло так расстроить старика.
Вскоре ему все стало ясно.
— Пойдем ко мне в кабинет, Валли, — сказал отец. — Я хочу с тобой поговорить.
Через двойную дверь он вышел в маленькую гостиную, сок жившую ему рабочей комнатой. Валли пошел за ним. Отец сел за письменный стол. Валли знал, что ему полагается стоять.
— Месяц назад мы беседовали с тобой о курении, — заговорил отец.
Валли сразу почувствовал себя виноватым. Он начал курить, чтобы выглядеть старше, но ему это понравилось, и теперь стало привычкой.
— Ты обещал бросить, — напомнил отец.
По мнению Валли, отца не касалось, курит он или нет.
— Ты бросил?
— Да, — соврал Валли.
— Но то, что остается запах, ты знаешь?
— В общем — то, да.
— Я сразу заметил, что от тебя пахнет, как только вошел в гостиную.
Валли почувствовал, что оказался в глупом положении. Его поймали на детской лжи. Это не очень способствовало дружескому расположению к отцу.
— Значит, ты не бросил.
— Зачем тогда спрашивать? — Валли не понравился раздраженный тон в его голосе.
— Я надеялся услышать от тебя правду.
— Ты надеялся подловить меня.
— Понимай как хочешь. У тебя сейчас в кармане, наверное, есть пачка.
— Есть.
— Положи ее на мой стол.
Валли достал пачку из кармана брюк и со злостью бросил ее на стол. Отец взял ее и небрежно швырнул в выдвижной ящик. Это были сигареты «Лаки страйк», не худшая в Восточной Германии, к тому же пачка была почти полная.
— Ты будешь по вечерам оставаться дома в течение месяца, — сказал отец. — По крайней мере, ты не будешь ходить по кафе, где играют на банджи и курят.
От отчаяния, охватившего Валли, у него защемило в животе. Он старался изо всех сил оставаться спокойным и не терять головы.
— Это не банджи, а гитара, и я никак не могу оставаться дома целый месяц.
— Не говори глупости, будешь делать как я сказал.
— Хорошо, — в отчаянии сказал Валли. — Только не сегодня.
— Начиная с сегодня.
— Но я должен вечером идти в «Миннезингер».
— Как раз в такое заведение я не хочу, чтобы ты ходил.
Невыносимый старикан!
— Я буду оставаться дома целый месяц, но с завтрашнего дня, пойдет?
— Условия твоего карантина не будут приводиться в соответствие с твоими планами. В противном случае, он не достигнет своей цели, состоящей в том, чтобы доставить тебе неудобства.
Сейчас, когда отец в таком дурном расположении духа, он останется непоколебимым в своем решении, но Валли был в таком отчаянии, что продолжал стоять на своем:
— Ты не понимаешь, сегодня я выступаю на конкурсе в «Миннезингере» — это уникальная возможность.
— Твое наказание не будет откладываться, чтобы позволить тебе играть на банджо.
— Это гитара, бестолковый старый глупец! Гитара! — пошел в наступление Валли.
Три женщины в соседней комнате, очевидно, все слышали и посмотрели на него широко раскрытыми глазами, когда он появился в дверях.
— Валли, — укоризненно произнесла Ребекка.
Он схватил гитару и выскочил из комнаты.
Когда он сбегал по лестнице, у него не было никакого плана, лишь гнев переполнял его. Но оказавшись перед парадной дверью, он уже знал, что делать. Сжимая гитару в руке, он вышел из дома и хлопнул дверью так, что задолжал весь дом.
Открылось верхнее окно, и до него донесся голос отца:
— Вернись, ты слышишь меня? Вернись сию минуту, или тебе будет хуже.
Валли продолжал удаляться от дома.
Сначала его просто одолевал гнев, но потом он вдруг оживился. Он не послушал отца и даже назвал его бестолковым старым глупцом! Он держал путь на запад, идя легкой походкой. Но вскоре его эйфория стала проходить, и он задумался о последствиях. Отец серьезно относился к непослушанию. Он командовал своими детьми и рабочими и требовал, чтобы они слушались и подчинялись. Но что он сделает? Валли уже вырос из того возраста, когда его можно было отшлепать. Сегодня отец попытался не пускать его из дома, словно это была тюрьма, но у него ничего не вышло. Иногда отец грозился забрать его из школы и заставить работать на производстве, но Валли считал это пустой угрозой: отцу не понравилось бы, чтобы обиженный подросток болтался по его любимому заводику. Все-таки у Валли было чувство, что старик что-нибудь придумает.
Улица, по которой он шел, на перекрестке переходила из Восточного Берлина в Западный. На углу, покуривая, стояли трое восточногерманских полицейских. Они имели право остановить любого, кто пересекал невидимую границу. Но разговаривать с каждым они не имели возможности, потому что тысячи людей ежедневно переходили туда и обратно, в том числе Grenzänger, жители Восточного Берлина, которые работали на Западе ради более высокой зарплаты, выплачиваемой в ценившихся немецких марках. Отец Валли был Grenzänger, но он работал не на зарплату, а чтобы получить прибыль. Сам Валли по крайней мере раз в неделю переходил границу, чтобы с друзьями пойти в Западной Берлине в кино, где показывали американские фильмы с эротикой и насилием, более увлекательные, чем поучительные басни коммунистического кинематографа.
На деле полицейские останавливали каждого, кто привлекал их внимание. Если границу пересекала целая семья — родители с детьми да еще с багажом, их останавливали обязательно из подозрения, что они намереваются эмигрировать на Запад. Еще полицейские любили цепляться к подросткам, особенно к тем, которые одевались по западной моде. Многие молодые люди в Восточном Берлине были членами различных неформальных групп, которые отвергали принципы, навязываемые правящей верхушкой: «техасские ребята», «любители джинсов», «общество поклонников Элвиса Пресли» и другие. Они ненавидели полицию, и полиция ненавидела их.
Валли был в обычных черных брюках, белой майке с короткими рукавами и светло-коричневой ветровке. Ему казалось, что он держится непринужденно, немного как Джеймс Дин, но не как член какой-нибудь группировки. Однако гитара могла привлечь к нему внимание. Это был основной символ так называемой «американской культуры» — даже хуже, чем комикс о Супермене.