В окопах, или Явление Екатерины Великой
Война продолжалась. И теперь, очнувшись, придя в себя, я понял, что должен пойти и догнать её в потустороннем мире, куда она ушла преждевременно и без меня. И я лез в самое пекло, в самую жуткую жуть войны, чтобы меня поскорее убило. Но удивительное дело: меня не убивало. Я стал почти героем. На меня посыпались боевые награды. Особо ценились на фронте медаль «За отвагу» и солдатский орден Славы. Я их тоже получил. Но полным героем я так и не стал. Тут и война подошла к концу. И меня не успели убить, как она закончилась. Правда, перед самым концом войны меня ранило. Нет, не убило, как я хотел, а только ранило. Перебило осколком нос. Рваный след остался. В левое плечо ранило. В левой руке сухожилия перебило. Победу встретил в Москве, в тыловом госпитале. Выжил, инвалидом третьей группы стал.
Вернулся домой, в Ханты-Мансийск. Участок дали, дом построил. Потом женился. На хорошей, доброй женщине. Она мне двух сыновей родила. Потом она умерла.
После войны одно письмо от неунывающего Лёвы приходило. Писал, что жив и здоров, на писателя собирался выучиться. После моего ранения он до Берлина дошёл, логово фашистское брал. Как взяли столицу третьего рейха, так командование дало армии три дня на отдых. Три дня творили всё, что хотели. Лёва, как теперь говорят, оттянулся по женской части. Немки, пишет, слабы на передок. Особо не сопротивляются, только все говорят «кранк да кранк». А для солдата-победителя какой там «кранк», давай-давай скорей в какой-нибудь закуток. По этой части он заразился известной солдатской болезнью, вернулся домой, долго лечился. Я так и не ответил ему. Житейские заботы и дела замотали, не до писем было.
В последние годы я в педучилище работал, лаборантом кабинета физкультуры. Лыжи на уроки выдаю. И другой спортивный инвентарь. Тут в основном девчонки учатся. Молодые, красивые. Смотрю на них, вспоминаю свою фронтовую подругу. Которая из них похожа на неё?! В ком она снова вернулась на нашу землю?! Вернулась ли? Может, навеки в том мире осталась, ждёт меня. Ждёт меня, неразумного, не сумевшего погибнуть вслед за ней на той проклятой войне.
А то, бывало, приснится, что лежу в воронке-окопе и зову свою подругу. Чувствую, что она тут, где-то совсем рядом, а прикоснуться к ней не могу. Становится мучительно больно. Жуть меня берёт. И проснуться не могу, и до неё дотянуться не могу. И она ко мне тянется, тянется. Да тоже дотянуться не может. Вот так и живём в разных мирах, мучаемся.
Впрочем, все мы в окопах живём…
* * *Поздним сентябрём он попросился со мной на рыбалку на слияние Иртыша и Оби. Подышать воздухом и посидеть у костра. Мы посидели, выпили, вспомнили его фронтовую жизнь. Потом он лёг на покатый склон поросшей мелкой травкой сухой ямы-промоины, похожей на воронку-окоп военных времён, подставил скупому осеннему солнцу лицо и будто задремал. И потом тихо умер. Я закрыл ему глаза и подумал, что наконец-то он воссоединился со своей подругой, встречу с которой ждал почти полвека. Теперь он счастлив, ему светло и покойно.