Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)

– Что тебе известно о моем брате?
– Только то, что рассказали мне духи. Твой брат был слабым и завистливым человеком, он ненавидел тебя и мечтал о твоей гибели. Но духи благоволят тебе. Ты в своей мудрости убил брата. Он пал от твоей руки, слабый дух его давно уже в царстве мертвых, ибо никто не способен встать на пути такого властителя, как ты.
Глаза Элимера опасно сверкнули, он медленно поднялся со стула.
– Хватит! Ты льстишь мне. И льстишь неумело. Неужели твои правители были настолько глупы, чтобы доверять тебе предсказания?
Лицо провидца исказилось от злости, но через мгновение вновь приняло угодливое выражение.
– Их разум, конечно, не может сравниться с глубокой мудростью властелина Отерхейна, – пропел он.
– Ничего не говори. Лучше послушай. Я всегда выполняю обещания. Деньги у тебя. И только что ты выдал мне первое предсказание. Значит, и мое второе обещание исполнено. Но ты забыл о самом главном, человек. Ты не просил сохранить тебе жизнь.
Побледневший прорицатель в ужасе сделал несколько шагов назад и, пытаясь что-то вымолвить трясущимися губами, промямлил:
– З-за что?
– Ты попросил слишком многого, а я не настолько глуп, чтобы держать при себе предателей и лжецов.
– Я… я больше ничего не прошу. Я и деньги отдам, дай мне только уйти!
– Увы, ты слишком поздно об этом подумал.
Кхан краем глаза посмотрел на Видольда. Бывший разбойник с полувзгляда научился понимать желания своего господина. Единственный стремительный взмах изогнутого меча, и голова провидца покатилась по каменному полу. Тело тяжело рухнуло следом. Элимер провел рукой по лицу, вытирая попавшие на него капли крови.
"Не зря духи предсказывали ему гибель при взятии Антурина" – пронеслась мысль.
Видольд отер меч, вложил обратно в ножны и вслед за кханом двинулся к выходу. Элимер быстро прошел мимо стражи, а телохранитель на мгновение обернулся, лениво бросив:
– Там тело. Уберите. Пусть его похоронят по здешнему обряду.
Стражники недоуменно переглянулись. Заметив это, Видольд задумчиво произнес, скорее для самого себя:
– Порой Пересмешник выдает злые шутки.
Затем, будто что-то вспомнив:
– Деньги, что при нем, трогать не смейте! Прокляты они!
***
Когда шаги кхана затихли вдали, стражники вошли в комнату и склонились над телом.
– Ну, что будем делать, Бридо?
– Что-что… Сказали же тебе: тело убрать надо.
– А деньги?
– А что деньги? Сказано тебе – прокляты они! Ты как хошь, а я к ним не притронусь, я, знаешь ли, во все эти штуки колдовские еще как верю.
– И то верно. Слушай, давай его вон в то покрывало замотаем, что ли?
– Можно и так. А внизу отдадим кому-нибудь из местных, пусть сами хоронят.
Второй стражник в ответ только равнодушно пожал плечами и начал заворачивать тело в расшитое золотом покрывало. Бридо ринулся ему помогать, одновременно продолжая разговор.
– Мы-то потом с тобой куда, а, Ларун?
– Да кто ж его знает куда? Не здесь же пустую комнату сторожить. А нового приказа не поступало.
– Может к десятнику? Он скажет.
– Он-то скажет, да только нам больно это надо, что ли? Может лучше того, на пир? Никто и не заметит. Ну, так ты как, Бридо?
– Не-а. Нельзя. Это ночью не вспомнят, а как с утра пьяный валяться будешь, так мигом. Не, давай лучше к десятнику.
– Ну, к десятнику, так к десятнику, – разочарованно вздохнул Ларун на выходе из замка.
Воины несли в руках тяжелый сверток, ухватив его с двух концов. Из него сочилась кровь, оставляя на камнях и земле липкие темные пятна. Выйдя во двор, они тут же поймали двоих служек и избавились от ноши. Те положили тело в телегу, сами впряглись в нее и повезли за ворота. Стражники неторопливо двинулись следом, лениво поддерживая праздную беседу.
– Бридо, а ты понял, что имел  в виду этот жуткий Видольд? Говорил что-то про какого-то пересмешника.
– Э, Ларун, сразу видать, что родом ты не из наших краев. Пересмешник – так Ханке-плута называют.
– Ханке?
– Ну да. Вот, слушай. Мне дед мой рассказывал, когда еще жив был. А ему – его дед…
Первых Богов было девять, а младший среди них – Ханке. Разделили они промеж собою власть над миром.
Но не нашлось дела для Ханке, ибо когда Боги мир делили, он с ундинами на дне морском играл. Вот и остался  ни с чем. Сильно осерчал тогда Ханке. Как же так, – думает  – всем прочим Богам люди жертвы приносят да восхваления поют, а про меня и не вспоминают. И порешил он  тогда людей с Богами рассорить, чтоб самому главным сделаться.
Собрал  Богов на небесный совет. И так им молвит:
– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Слишком добры вы к людям стали, перестали они Богов уважать, жалуются и негодуют. Надоело им воевать и оружие ковать. И солнце им слишком жарко светит, рыбу морскую и речную не желают есть, дожди сыростью им кости ломят. Не хотят женщины более ткать и прясть, проклинают они Наннэ, что ремесло им подарила. За скотом ухаживать люди перестали, на судьбу свою треклятую жалуются, а на смерть и того более.
Возроптали Боги  после слов Ханке. И так порешили: лишить людей неблагодарных всех даров своих.
И исчезло с земли солнце, и прекратили идти дожди, и рыба перестала в сети приходить, леса чахли, скот худел, оружие из рук воинов выпадало, у ткачих и нить рвалась, и ткань расползалась. Никак не могли понять люди, за что же их Боги карают. И костры жгли, и жертвы приносили, однако бедствия не прекращались. Уже начали о конце мира поговаривать, когда явился к ним Ханке, рыжий Бог, и так молвил:
– Потому у вас, люди, жизнь плоха пошла, что не тем Богам вы поклоняетесь. Это я – Ханке Великий – всем в мире заправляю. Долго я ваше непотребство терпел, костров от вас не видел и песнопений не слышал. Иссякло терпение мое, потому и вам жизни не стало – страшен  я в гневе. Но простить вас готов, ибо слабы вы умом и не ваша в том вина. Знайте теперь, люди, кому хваления возносить. Почитайте меня, Ханке, боле других богов, и благодать к вам вернется.
И пали люди ниц, и протянули в отчаянии руки к Ханке, а тот исчез, и был таков.
Исчез Ханке с земли и на небо перенесся, да прямо сразу совет созывать. И так молвит Богам:
– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Опомнились глупые люди, осознали вину свою. И шаманы их сутки круглые в бубны бьют – во славу вашу. И костры возжигаются и не гаснут – во славу вашу. И детям своим о деяниях ваших рассказывается – во славу вашу! Жалко мне людей стало, ведь недолговечен срок их земной, а потому ума они не нажили. Простить бы их надобно.
Посовещались Боги и решили сделать так, как Ханке советовал.
Вернулось солнце на землю, дожди благодатные прошли, рыба в неводы поплыла, леса зазеленели, скот пожирнел, и никогда еще не ковалось столь крепкого оружие и не ткалось столь прекрасных тканей, как в это время. И дети стали здоровыми рождаться, и болезни исчезли. Словно второй золотой век настал. Живут люди, не нарадуются, Великого Ханке благословляют, ему костры возжигают.
Благословляют люди Ханке, да только прочие Боги заметили: что-то не так пошло. Они людям милость свою вернули, но ни дыма костров, ни песен к ним с земли не возносится. Зато Ханке довольный бродит, сытый да румяный, улыбка хитренькая с губ не сходит.