Подлунное Княжество (СИ)
— Мне, как повару двоих, — предупредил Беовульф, разложив перед остальными гусиные туши. — А ты, красавица, ещё бы к пиву приложилась… Сидишь как на похоронах.
Света послушно поднесла к губам заботливо наполненную Ратибором кружку.
— До дна! До дна! — северянин упёрся пальцем в донышко, не позволяя девушке оторваться от края посудины. — Теперь и мы за компанию! — горлышко баклажки очутилось между губ воина. Он лихо запрокинул голову. Пиво отозвалось громким бульканьем.
— Эээх! — крякнул Беовульф, протягивая опустевшую наполовину баклажку Ратибору. — И как это некоторые дурни от жареного мяса и от пива отказываются?! — он разломил гуся пополам и через мгновение послышался треск костей перемалываемых крепкими зубами северянина.
— Учитель мой — Всевед, — Ратибор приложился к баклажке, однако его глоток не шёл ни в какое сравнение с поглощением хмельной жидкости Беовульфом, — мяса не ел. Говорил, что обильная пища и хмельное питьё мешает работе мозга.
— От большого ума — большая печаль! — северянин наставительно ткнул половиной гуся в звёздное небо. — Мы вон с тобой живём ни как разум велит, а как левая нога захочет, и ничего — весёлые такие, румяные. Не есть мяса и не пить бражки — великий грех перед богами. Асы и сами не дураки закусить и выпить! Всем этим умникам уготовано место рядом с Хель. Помяни моё слово! Они и живут оттого долго, что помереть боятся! А ты, дочка, никак в мудрецы решили податься? — он глянул на Свету, которая отщипнула от гуся лишь клочок кожицы и теперь тщательно его пережёвывала. — Не зевай, а то Валькирия уже на твой ужин поглядывает!
Собака, поняв, что от хозяина подачки не дождёшься, теперь переместилась поближе к Ратибору, который подкидывал ей кости, и время от времени бросала откровенные взгляды на лежащего перед девушкой гуся.
— Может не надо ей больше пива? — заволновался Ратибор. — Оно у тебя крепкое.
— Я всегда в походы выдержанное беру, — северянин довольно улыбнулся. — И согреться можно, и сон хороший. Зря волнуешься, герой. От хорошей чарки вреда не будет. У красавицы наоборот голова проясниться. Наливай, не бойся!
Ратибор плеснул пива на самое донышко крышки-кружки и протянул Свете. Девушка приняла посудину, сделала глоток, отломила крылышко от лежащего перед ней гуся, двумя пальцами принялась отделять волоконца мяса от кости. Беовульф только поморщился от такого обращения с едой, однако промолчал, увлёкшись поглощением второй порции.
— Карма, на! — Света протянула тонкую косточку собаке. Щелчок мощных челюстей был гораздо громче хруста гусиной косточки. Валькирия воровато глянула на Беовульфа. Хозяин доедал гуся. Подозрительно посмотрела на Ратибора. Всадник, запрокинув голову, пил пиво. Не тратя времени, собака схватила лежащую перед Светой птицу и скрылась в темноте. Через секунду из зарослей послышался треск раздираемого гуся и довольное рычание Валькирии.
— Ай, да псина! — захохотал северянин. — Молодец! С голоду не помрёт!
— Возьми, — Ратибор протянул девушке гусиную ногу. — Ты почти не ела.
— Спасибо, — Света переводила сверкающие хмельным блеском глаза со всадника на северянина. — Я больше не хочу… Какой странный сон, — она допила содержимое кружки. — Всё… Всё… словно… настоящее, — теперь она не сводила глаз с Ратибора. — Ты… странный. Не хочется… просыпаться.
Голова девушки склонилась. Пальцы, сжимающие крышку от баклажки, разжались.
— Что с тобой?! — Ратибор едва успел подхватить тело Светы, заваливающееся на траву. — Где больно?!
— Обычная пьяная женщина, — Беовульф вытер жирные ладони о штаны. — Я не мудрец, конечно, но могу сказать точно — мужчина после первой чарки начинает врать и хвастаться, женщина, выпив последнюю, говорить правду. Можешь не волноваться — завтра тебе от неё снова достанется! Странный! Ха! Почти в любви призналась!
— Не говори глупостей! — ноги Ратибора затекли, но он не менял положения, боясь потревожить Свету. — С ней, правда, всё в порядке?!
— В таком порядке, что нам с тобой и не снилось. Укладывай-ка её и потолкуем дальше о делах наших… Или ты моментом хочешь воспользоваться. Пока она, так сказать…
— Да как ты смеешь! — возмутился Ратибор. — Как такое…
— Пошутил я, — усмехнулся Беовульф. — А то вялый ты какой-то стал. Прямо и не герой словно. Ты возьми-ка в мешке у меня тюфячок. Дарю. Уложи свою зазнобу… Да, верёвка есть?
— Есть.
— Конского волоса?
— Естественно.
— Вокруг своей спящей красавицы разложи. Здесь змей много… Ты, кстати, гуся доедать будешь?
— Да я вроде сыт.
— Ну, тогда я съем, чтобы добро не пропадало.
* * *Каждый остался со своим: Беовульф завладел половиной гуся, Ратибор бережно взял Свету на руки. Девушка что-то побормотала во сне и положила голову на плечо всадника. Ратибор вдохнул аромат её волос, у него закружилась голова. Он застыл, не отваживаясь сделать шаг. Мысль о том, что он может потревожить спящую, казалась кощунственной.
— Неужто такая тяжёлая? — кусок мяса остановился в волоске от крепких зубов Беовульфа. — У тебя вид — словно вот-вот пупок развяжется!
— Разбудить боюсь, — признался Ратибор. — Она такая… Хрупкая.
— Когда спит зубами к стенке! Кончай дурить, парень! Для тебя эта девчонка — хуже отравы! Вроде на нормального человека походить начинаешь, а как только заприметишь свою красавицу — ни дать, ни взять — глухарь на току.
Всадник смутился и, не говоря ни слова, отнёс девушку туда, где, по его мнению, ей будет удобно спать. Пока Беовульф хрустел костями, чавкал и бубнил что-то об ошалевших дурнях, кои дальше своего носа ничего не видят, Ратибор расстелил на земле набитый высушенным мхом тюфяк, затаив дыхание, уложил на него девушку, укрыл плащом, окружил верёвкой, немного подумал и, бормоча заговор от ядовитых тварей, начертил с разных сторон несколько рун, отпугивающих оных. Проделав всё это, всадник ещё раз глянул на Свету. Девушка до самого подбородка натянула плащ, заменивший одеяло. Она спала, подложив ладонь под разбитую щёку. Ратибор почувствовал что-то странное внутри, словно лопнула тонкая струна. Этот звук, не слышимый остальными, как-то по-особому оглушил всадника, убрал из-под его ног землю, заставляя ощущать себя летящим неизвестно куда и неясно зачем. Этот полёт не имел ничего общего с леденящим кровь путешествием на спине змея. Всадник не чувствовал ни страха, ни холода, наоборот, он не хотел, чтобы его парение прекращалось. Тёплые струи чего-то чуть более плотного, чем воздух ласкали тело, в ушах звучала волшебная музыка, мысли кружились в неторопливом танце, впервые за многие годы, складываясь в рифмы, которые нельзя выразить словом — человеческий язык слишком груб и неуклюж для тех стихов, что рождались у Ратибора в данный момент.
Два не похожих, но и не спорящих друг с другом ощущения наполнили всадника. Оба они зародились где-то в том месте, что волхвы называют душой и растеклись по всему телу, заполняя каждую частичку Ратибора. С одной стороны, всадник чувствовал, что сейчас для него не существует преград ни в одном из Миров. Он готов был сражаться с огромными войсками, добывать самые немыслимые диковинки и совершать самые безрассудные подвиги. И всё ради того, чтобы на губах той, что сейчас спала на набитом мхом тюфяке, появилась хотя бы тень благожелательной улыбки. Но как только взгляд Ратибора падал на лицо спящей, он чувствовал себя самым беззащитным и самым слабым человеком во всех Мирах. Его бросало в дрожь при мысли, что её веки сейчас дрогнут, откроются и он увидит в бездонно-чёрных глазах насмешку, что с пухлых губ, к которым его тянуло с невообразимой силой, слетит обидное слово…
* * *— Ты там уснул, что ли, или живот прихватило?! — недовольный голос Беовульфа вернул всадника в реальность. — Смотри, после себя землёй закидай, а то или собака вываляется, или сам впотьмах наступишь!
Ратибор ещё раз взглянул на Свету и направился к северянину, который, судя по звукам, скрашивал ожидание остатками пива.