Пепел на сердце (СИ)

А там вместе с Анатольевичем пребывал всё тот же следователь из комитета. Как же его звали-то? Я взял себя в руки и сказал:
- Доброе утро, Егор Анатольевич. Вызывали?
- Проходи, Гиляров. Садись, - щедро распорядился Баринцев, неопределённо махнув рукой, а потом обратился к своему гостю:
- Вы именно его хотели видеть, Степан Валерьевич?
О, точно! Я, наконец, вспомнил его фамилию – Егоров. А следак как-то нехорошо смерил меня взглядом водянистых серо-голубых глаз и сказал:
- Раз уж Семибратовы захотели его в сиделки к собственному сыну, должен же я познакомиться с человеком, которого мы будем охранять наравне с Иннокентием.
- Охранять? – я даже немного растерялся. – Зачем?
Егоров холодно скривил губы, явно не собираясь отвечать на глупый вопрос. А вот Баринцев несколько торопливо объяснил:
- Судя по всему, покушались на Семибратова. Просто убийца не мог знать, что Иннокентий поменяется койками с Лопатниковым. А ночью все кошки серы. Воткнул нож и вышел.
Лопатников? Я растерялся. А, точно, это же фамилия нашего убитого крокодилолова.
- Убийца точно знал, кого идёт убивать, - добавил следователь. – В свете последних сведений, полученных нами от родителей вашего пациента, и факта покушения мы вынуждены поставить в вашей клинике пост охраны. А Семибратова прошу перевести в отдельную палату. Думаю, не надо объяснять, почему? Примерно через час мой помощник, Пётр Ильиченко, вернётся к вам сюда и займёт пост в коридоре. В идеале, надо бы ему обеспечить стол и стул прямо возле двери в палату, куда вы переведёте Семибратова.
Мне стало до безобразия интересно, о каких таких сведениях проговорился комитетчик. Но спрашивать следователя, подумалось мне, бесполезно. Похоже, есть за Кешкой и его семьёй что-то такое, отчего у Следственного Комитета нет сомнений, что покушения вполне могло состояться. А уж охрана… Э, так получается, будут и ещё покушения? Вот тут я напрягся. И безапелляционно заявил Анатольевичу, вызвав у следователя экстренный взлёт бровей:
- Тогда палату надо двухместную. Чёрта с два я оставлю пацана одного.
Главврач усмехнулся, переглянулся с Егоровым, словно говоря «А я что вам твердил?», и сказал, вернув своё внимание к моей бренной персоне:
- Совсем оборзел, Гиляров. Всё, иди, готовь палату на втором этаже. Возьмёте двадцать вторую, угловую слева. Ясно?
Я покивал, не торопясь срываться и бежать исполнять. Вдруг ещё чего скажут. Но Баринцев прикрикнул:
- Иди, я сказал. Твоя задача – нянчить пациента. И ничего более.
Делать нечего. Пришлось со смиренно-деловым видом выйти из кабинета, а на безмолвный вопрос в глазах Леськи – просто развести руками, типа «сам не знаю, отчего пальмы иголками покрылись, а у грибов лапы выросли». Но вообще, вся эта ситуация мне категорически не нравилась. А раз так, то сначала переводим Кешку в безопасное место, дожидаемся копа из Следственного Комитета, и валим на улицу подышать свежим воздухом. Главное – не забыть телефон. Вот и программа-минимум.
Я снова поднялся на второй этаж, свернул налево и бодро проинспектировал крайнюю левую палату, на белой двери которой синей краской было намалёвано «22». Решётки на двух окнах были крепкими, стёкла в рамах – целыми, две кровати – в меру скрипучими. И, главное, изнутри на двери стоял засов. Сейчас он был заклинен, чтобы никакой чудик не смог забраться в палату и закрыться в ней. Обычно двадцать вторая использовалась для отлёжки невротиков. У нас же всё-таки психоневрологический диспансер, а не узкоспециализированная «дурка». Но за последние полгода никто добровольно к нам не ложился поправить нервы. Засов – это хорошо. Обязательно стрясу с сестры-хозяйки запчасти.
Кешка встретил меня затравленным взглядом. Трупа в палате уже не было. Успели отправить в городской морг? Ну и чёрт с ним. Обидно только, крокодила Гену теперь некому прикрывать от конкурентов. Чёрт, в глазах как-то поплыло. Не будет больше Максим Иванович гонять рептилий по стенам и делиться планами на «после выписки». На душе стало тоскливо. Тряхнув головой, я взял себя в руки и сказал, глядя на беса:
- Мы переезжаем в другую палату, пацан. Двухместный номер со всеми удобствами в виде меня и полицейской охраны.
Щуплый Кешка показался мне деревянной статуей, когда пересаживал его на соседнюю кровать. Он был чудовищно напряжён, и это мне не понравилось. Скатав матрац вместе с постельными принадлежностями, я взвалил «рулон» на плечо и ещё раз глянул на парня:
- Сейчас вернусь и пойдём. Не скучай, бес. А то хвост отсохнет.
Иннокентий вскинулся, гневно раздув ноздри, но промолчал. Я же потащил ношу в «двадцать вторую». Потом вернулся, бесцеремонно отобрал у Кешки покрывало и поставил парня на ноги со словами:
- Ходить тебе теперь надо всегда. Так что давай, ножками, ножками, убогий мой.
- Достал, - процедил парень и неуклюже поковылял к выходу из палаты. Через пару шагов его повело, и Кешке ничего не оставалось, как опять вцепиться в разнесчастного меня. Правда, судя по тому, как во мне тут же проснулся внутренний жар, от его «хваталок» я становился вовсе даже не разнесчастным. Скорее, наоборот. Я тут же подхватил моего хилого красавца, и мы пошли на новое место жительства. В новой палате, где я уже успел раскидать его постель на одной из кроватей, той, что подальше от двери, оставалось только приземлить на скриплую койку парня и спросить:
- Что случилось, Кеша?
Семибратов немного отмер, испуганно посмотрел на меня и вжался спиной в стену. Я присел на корточки, взял его холодные ладони в свои и тихо повторил вопрос. Кешка побледнел ещё больше, вырвал руки и отвернулся. Но тут же пробормотал в никуда:
- Всё нормально.
- Ты уверен? – я встал и упёрся ладонями в стену, оцепив кешкины плечи.
Он затравленно уставился на меня и очень неуверенно кивнул, после чего громко сглотнул и сказал:
- Всё в порядке, Тимур.
- А по-моему, нет, солнце, - прошептал я уже ему в левое ухо, которое тут же зарделось. – Ты просто что-то от меня скрываешь. Но ты ведь расскажешь мне, пусть и не сейчас?
Семибратов стремительно упёрся руками мне в грудь и, что было сил, толкнул. Я такого отпора не ожидал, поэтому буквально отлетел на метр. Но спортивные навыки не дали позорно приземлиться на пятую точку. А Кешка злобно прохрипел:
- Не приближайся ко мне…
Он явно хотел что-то добавить, но заметным усилием воли удержался. Да что такое происходит? Обязательно докопаюсь, но, блин, не сейчас. Надо ещё кучу дел сделать. Я резко развернулся, гася в себе лёгкую детскую обиду. Делаешь тут для него, стараешься… Ну точно, дитё малое. Я усмехнулся давно забытым чувствам. Всё-таки Кешкина близость действует на меня не лучшим образом. Так и нытиком могу стать. А вот хрен тебе, бес ты мой бледнолицый. Ничего, мы ещё поговорим о том, что происходит. Какая муха посмела укусить моего «спящего красавца»? Поймаю, крылья обломаю. А пока… В этот момент в палату заглянул Егоров, окинул взглядом помещение, кивнул каким-то своим комитетским мыслям и сказал:
- Ильиченко уже здесь.
Степан Валерьевич исчез из двери, пропуская к нам невысокого парня лет двадцати пяти, одетого в серые джинсы, цветастую рубаху а-ля «китайские гавайи» и красные кроссовки. На голове его искрился русый ёжик модельной причёски. Хитрые серо-зелёные глаза так же оценили обстановку, и чуть вытянутое лицо расплылось в довольной гримасе. Помощник следователя пристально осмотрел Семибратова и сказал:
- Очень, я бы сказал, приятно, но не в такой ситуации. Я Пётр. Вы, я так понимаю, Иннокентий Семибратов?
- Да, это я, - растерянно промямлил бес, чуть порозовел и мгновенно укутался в простыню. Я одобрительно хмыкнул, вызвав ещё один настороженно-сердитый кешкин взгляд в свой адрес. Ильиченко тут же уставился на меня и сказал:
- А вы Гиляров Тимур Олегович? Насколько я понимаю, мне и вас пасти надо?
- Вроде того, я в палате присмотрю за Кешкой, а уж вы за нами обоими приглядите, - усмехнулся я в ответ.