Рейс «Ориона» (Рассказы)

Он был очень удивлен, что маленький Алька, которого можно положить на лопатки одним мизинцем, умел рисовать такие вещи.
Через пять минут костер снова начал угасать.
— Сходите за ветками, — сказал Димка. Но Владик и Вовка не ушли, потому что им тоже хотелось смотреть, как рисует Алька. И чтобы костер горел, они бросили в огонь свои автоматы. Тогда и Димка бросил в пламя автомат и меч. И маленький художник наносил на рисунок красные отблески сгоравшего оружия. А на бортах космолета, только что опустившегося на почву неизвестной планеты, дрожали блики таинственного огня.
— Здорово получилось, — сказал Владик, когда шагали домой. — Ты сам так научился, да?
— Может, совсем не здорово, — смущенно сказал Алька. — Надо еще днем посмотреть, как вышло.
Потом заговорил Вовка:
— Витька Сафонов говорит, что Тунгусский метеорит совсем даже не марсианский корабль, а так… ну просто метеорит и все… Врет, да?
— Ясно, врет, — отрезал Димка.
Они обошли пруд. Среди сосен, над городскими огнями, горели зеленоватые созвездия…
  
 
 
 
КРЫЛЬЯ
 
На маленьком досаафовском аэродроме мальчишку знали все: планеристы, инструкторы, шоферы и хромой сторож дядя Костя.
Первый раз его увидели весной, когда начались пробные полеты. Мальчик стоял недалеко от мотолебедки и смотрел, как длинными крыльями рассекают воздух зеленые «Приморцы». С тех пор он приходил почти каждый день. Сначала его прогоняли: просто так, по привычке, как гоняют любопытных мальчишек, чтобы не мешали серьезному делу. Потом к нему привыкли.
Он помогал курсантам подтаскивать к старту планеры, пристегивать парашюты, расстилать и свертывать белые полотнища посадочных знаков.
Вечером вместе со всеми мальчик сидел у костра. Над аэродромом висело, опрокинувшись, темно-серое, с синим отливом, небо. На северо-западе приподнимала сумерки желтая закатная полоска. Крикливые поезда проносились за темной рощей, и от их железного гула вздрагивали одинокие звезды. Курсанты пекли картошку, накопанную на соседнем огороде, инструктор Григорий Юрьевич рассказывал о своей службе в полярной авиации.
А мальчик ни о чем не говорил. Он только слушал и постоянно думал об одном и том же.
Долгое время мальчик не решался попросить, чтобы его взяли в полет. Когда он, наконец, сказал о своем желании, ему, конечно, отказали. В этот день он больше ни о чем не просил. Назавтра он сказал Олегу — одному из наиболее опытных планеристов:
— Даже собаку катаете, а меня нельзя?
Он имел в виду Мирзу, маленького шпица, на счету которого было не меньше десятка полетов.
— За собаку отвечать не придется, — ответил Олег.
Через неделю, сломленный ежедневными просьбами, Олег сказал Григорию Юрьевичу, что хочет прокатить мальчишку. Тот разрешил.
На следующее утро мальчик пришел на аэродром так рано, что даже дядя Костя еще спал. Только через три часа появились планеристы. Еще через полчаса пришел моторист лебедки. Потом вывели из ангара недавно полученный планер. Каждый был занят своим делом и никто не замечал, как вздрагивал голос мальчишки, когда он старался подавить волнение.
— Сначала я полечу один, — сказал Олег, надевая парашют. — А тебя возьму во второй раз.
На другом конце аэродрома загудела лебедка, трос натянулся, и планер взмыл по крутой траектории.
И вдруг кто-то очень спокойно, как показалось мальчику, произнес:
— Не может отцепиться.
Планер был уже над самой лебедкой, но трос все еще удерживал его. Мальчик представил, как в кабине Олег судорожно дергает черный рычажок, чтобы освободиться от троса. На другом конце поля заметалась фигурка моториста. Он хотел обрубить трос и не мог найти топор. Планер вошел в крутое пике, затем у самой земли сделал штопорный виток и как-то наискось врезался в огородные гряды за аэродромом.
Мальчик стоял с побелевшим лицом, стоял неподвижно и слышал, как отовсюду наваливается тишина, плотная, словно ватное одеяло. И только когда, взревев, промчались мимо него мотоциклы с инструктором и курсантами, он очнулся и побежал. Впервые мальчик почувствовал, какой все-таки огромный этот маленький аэродром. Когда мальчик, задыхаясь, подбежал к упавшему планеру, Олега уже увезли в больницу.
На следующий день мальчик не пришел на аэродром.
Он появился через четыре дня и сказал планеристам:
— Я в больнице был. У Олега ребра сломаны и рука. И сотрясение мозга было. А сейчас ничего…
— Ничего? — усмехнулся Григорий Юрьевич, который тоже был в больнице.
Мальчик потупился. Потом тронул инструктора за рукав.
— Олег долго пролежит, — тихо сказал он. — Можно мне с кем-нибудь полететь? Можно, а?
Григорий Юрьевич долго смотрел на мальчика, слегка наморщив лоб. Потом он сказал:
— Можно. Со мной.
  
 
 
 
МИННОЕ ЗАГРАЖДЕНИЕ
 
Влажный юго-западный ветер за несколько дней согнал с горных склонов серый тающий снег. Сейчас его нет даже в ложбинках. Вместо снега там стоят маленькие синие озера. В них плавают желтые солнечные облака и чуть заметно качают вершинами перевернутые сосны.
Между озерами, между соснами и теплыми камнями проходит государственная граница. Она отмечена флажками. Много бумажных флажков осталось после недавней спартакиады. Они пачками лежат под деревьями в серой прошлогодней траве. Подмокли немного, но для дела годятся: красными флажками со значком спартакиады отмечена граница, синими — с эмблемой «Труда» — минные поля. Минных полей много, и попадать на них нельзя.
Сашка лежит среди маленьких сосенок. Он держит под рукой вырезанный из доски автомат, и прижимает к земле пограничную дворнягу Куцего, которую сегодня переименовали в Дозора. Сашка и Дозор ждут нападения дикой вражеской конницы. Она рыщет где-то в лесу по ту сторону границы.
Солнце уже высоко, оно припекает спину часового. Надо бы снять тужурку, но могут заметить, как он возится в своей засаде. Поколебавшись, Сашка все же переворачивается на бок и начинает отстегивать пуговицы. Дозор рад. Освободившись, он мчится от хозяина. Его совсем не интересует охрана границ.
— Дозор! Куцый! Дезертир несчастный! — громко шипит вслед ему Сашка. Потом хватает автомат и мчится за сбежавшей собакой. Если не поймать, выдаст «дезертир» пограничный пост.
К счастью, Куцый учуял что-то, остановился и, шумно втягивая воздух, старается подковырнуть носом замшелый камень. Сашка хочет ухватить пса за загривок и вдруг останавливается. Среди плоских камней, серой прошлогодней травы и сухой бурой хвои он видит желтоватый цветок с пушистыми лепестками. А потом замечает второй, подальше, и третий, у самого своего ботинка. Сашка садится на корточки, осторожно проводит пальцем по мягким лепесткам и, оглянувшись, замечает на поляне еще несколько подснежников…
Из-за деревьев слышатся голоса. «Дикая конница» бродит совсем неподалеку, ищет место, наверно, где можно обойти часовых. Может быть, она здесь захочет перейти границу?
Ветер пробрался между коричневых стволов, качнул сухие стебли, шевельнул желтоватые лепестки подснежников. Маленькие цветы, давни такой каблуком — и все.
Пригибаясь, чтоб не заметили, собрал Сашка пучок синих флажков и огородил ими полянку…
Потом он ухватил за шиворот зазевавшегося Дозора, и оба они покинули новое минное поле.
Снова Сашка лежит за молодыми сосенками и вслушивается в далекие крики вражеских кавалеристов… Высоко, в очень синем небе плывут с юго-запада наполненные солнцем облака. Негромко стуча мотором, опускается к аэродрому маленький ПО-2. Коричневая бабочка рывками пролетает невысоко над землей.
На «границе» спокойно…
  
 
 
 
РЕЙС «ОРИОНА»
 
Для посторонних это были просто пять бревен, сколоченных тремя поперечными досками. Но Сережка и Гарик знали, что это корабль. Нужно было лишь поставить мачту с парусом из старых мешков и укрепить вместо штурвала тележное колесо с ручками, примотанными проволокой.