Илиннарэ
Илиннарэ
Нибин Айро
Альке «Киллсир» Карибской, лучшей из мам
© Нибин Айро, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Жизнь первая:
Imagine all the people
1
На Театральной площади, немножко театрально…
«Комбик» в этот день подложил Даньке свинью. Дохлую и тухлую. Поработал, вредитель, минут двадцать, выдавая дребезжащую минусовку, а потом вообразил, что он тоже саксофон: завыл так, что люди на другой стороне площади подпрыгнули. Счастье, что поблизости не случилось прохожих, а то уложил бы наповал какого-нибудь пенсионера, точным попаданием в миокард… Пенсионерку, говорите? Да фиг вам, пенсионерка бы самого Даньку в асфальт палкой заколотила. Вместе с инструментом и комбиком. Пенсионерки – они твари живучие, хуже тараканов.
В общем, остался Даниил в самом начале аска 1… без ансамбля. Постучал на всякий случай по дурному ящику кулаком, интеллигентно выругался, подумал – да и продолжил играть так. Сам, как говорится. Один. Не уходить же, в самом деле, домой из-за такой ерунды? Сакс – инструмент сольный, звучит громко, а что виртуозности у исполнителя не в избытке – так «чуйством» скомпенсирует!
От непривычной уже свободы «чуйство» и вправду разлилось, как весенняя Волга. Начав с неизбежных «Strangers in the night» (вернее, продолжив, ибо они-то и прикончили комбик), Данька очень скоро обнаружил, что играет джобимовский «Wave» и пытается импровизировать. Это его так напугало, что он чуть не выронил инструмент, спозорил на прощание какую-то кошмарную фразу, и умолк, смущенно сопя и озираясь – не услышал ли кто.
Услышали, к сожалению. Три девчонки, как раз остановившиеся послушать, разочарованно переглянулись. Первая улыбнулась, вторая поморщилась, третья полезла в сумку и достала кошелек. Физиономии всех трех были Даньке уже знакомы – впрочем, как и большинства остальных мучениц и мучеников районной музыкалки, расположенной неподалеку. Они регулярно бегали мимо его «рабочего места», иногда принося в клювиках скромные копеечки (собрат по несчастью, как-никак). Бегали, разумеется, в числе прочего музконтингента, а равно и хорео-, худ-, театрального и множества прочих: район был культурный. Не смотрите на дворы, пожалуйста. Не надо нюхать подъезды! Сказано вам – культурный! Только бедный. Вот наш герой почти час играл, выкладывался, как мог – а в «шляпе» опять одни копеечки. Из клювиков. Хотя и немало.
«Надо все-таки в центр перебираться», – с тоской думал герой, сняв мундштук и вытрясая из сакса воду. – «Опять вся байда заново! Место искать, договариваться, ругаться, рисковать инструментом… Почему, блин, нельзя по-человечески? Город им маленький?»
Продолжая мрачно размышлять о скотской природе человека (а также о том, чем бы таким заправить вечерние макароны, чтобы не стошнило), он выбрел на угол проспекта Декабристов – и обнаружил там давешнюю троицу, оживленно о чем-то спорящую. Пока сближался, наконец-то рассмотрел их поподробнее: та, что улыбалась – маленькая пухлая блондинка, в яркой куртке и светлых брючках; та, что кривилась – высокая брюнетка, в темном пальто до пят и стильной шляпке, несколько лупоглазая и с преувеличенной мимикой; и та, что дала десятку – рыжеватая, кудрявая, светлолицая, ярко, но умело накрашенная, в коротком расстегнутом плащике и таком же коротком платьице. Самая хорошенькая, однозначно, из всех трех… хотя и блондиночка весьма ничего…
Данька мысленно отвесил себе пенделя. Что за мысли?! Думать надо не об этих ссыкухах, а о Таньке, о послезавтрашнем сборище, о том, что туда притащить, и – schließlich und endlich 2 – о том, где это притащение взять. А то уже неприлично, чесслово. Еще надо комбик ремонтировать, как бы самому не пришлось… или попросить кого-нибудь со старшей группы? Кстати, и об универе тоже неплохо бы подумать – но это не сейчас, ибо и так мерзко…
– Эй? – окликнули сзади. – Мрачный молодой человек? У вас вся спина желтая!
– «…сказала Эллочка граммофонным голосом», – машинально процитировал Данька. За спиной прыснули.
– Нет, ну реально желтая!
– По чесноку!
– Прислонились где-то!
«Тьфу ты блин!», – ругнулся Данька про себя. Остановился и попытался отряхнуться, не снимая футляра. Сзади заржали, не стесняясь, на три голоса:
– Молодой человек, вы гимнаст?
– Он йох!
– Идите сюда, йох, мы вам поможем!
– Спинку почешем! Чтоб вас потом не развязывать!
Стараясь не обращать внимания и держаться к мелким падлам спиной, Данька кое-как стянул куртку. Естественно, она была чистой. Повелся, как школьник.
– Молодой человек? – кокетливо спросили из-за спины. – А как вас зовут?
– А тебе что за собачье дело? – сорвался Данька, развернувшись и с опозданием увидев, что «задирает» его рыженькая, а не блондинка, как он ожидал. Впрочем, ответила ему как раз последняя, пока первая поджимала губки в обиде:
– А мы, может, хотим с вами поиграть!
И так она это сказала… А рыжая так стрельнула глазками… Мгновенно представил: пухляша сверху, «наездницей», рыженькая тоже сверху, но над лицом, а третья… ну пусть сбоку, прижимается… Блин!!! Да там прижиматься нечем! Этим дурам лет по четырнадцать! Они ж не то в виду имели, псих озабоченный!
Девочки, между тем, сами оценили двусмысленность предложения, и попытались наперебой исправить ситуацию.
– Да вы не так поняли!
– На инструментах поиграть! Музыку!
– На кларнете! Вот! Я знаете как умею!
– А я на рояле!
«Да,» – отстраненно подумал Данька, – «ты бы хорошо на рояле смотрелась. Белая на черном. А подружка – с кларнетом. Во рту.»
– А то у нас нормальных сексофонистов… – с разгону выдала блондинка. Третья девчонка – до того молчавшая – выпучив до предела и без того выпученные глаза, звучно треснула ее по затылку.
– Зойка, блин! Заткнись уже!.. Слушайте, ну правда, – обратилась она к стоящему в полном обалдении Даньке. – Мы вас давно слушаем, нам нравится, как вы играете. Мы ансамбль хотели… предложить. Элька на кларнете, я на басу, эта дура – на клавишах… и вы на секса… кскс… ксексо… Ззойка, бблин, тебя убить мало!
– А ты кого дурой назвала?!
Воспользовавшись начавшейся между девчонками потасовкой, несостоявшийся ксексофонист повернулся и побежал со всех ног.
Не было бы счастья, как говорится, да несчастье помогло. Возвращаться на «свою» точку он, разумеется, не рискнул, а в поисках новой набрел на никем (почему-то) не занятый скверик на площади напротив Русского музея. И пока охрана окружающих площадь бизнес-центров и отелей подбирала челюсти от такой наглости – в чехол от сакса успели спорхнуть пара серо-зеленых Грантов, несколько цветных еврофантиков и экзотическая азиатская монетка с дыркой и нечитабельной надписью. А в довесок к экзотике – вполне приличная стайка родимых деревянных, в «серебре» и в бумаге. Теперь не стыдно было и в гости идти.
2
Это был дом-дом, и не тесно было в нем…
Дверь «Танькобазы» официально считалась народным достоянием. На ней так и было написано – высокохудожественным Танькиным почерком, масляной краской замечательно лазурного цвета, между традиционным растаманским пацификом снизу и веселой морской звездой о семи лучах – сверху. Правда, последние две буквы вскоре оказались перееханы прибывшим без предупреждения длиннопоездом-разноцветнокошковозом, из-за чего надпись приобрела несколько армянский акцент – почти сразу, впрочем, одобренный и зафиксированный лично Танькой путем исправления еще не перееханного слова. И, понятное дело, открывать на стук этот «народный достоян» имел право любой из народа, кому случилось оказаться внутри и поблизости. И кому не в лом 3, конечно.