Практика выбора (СИ)
— У меня пока непонятно, что с выходными. Но я точно буду в академии в первый день квадрика.
— Понял, я пробежался по твоему файлу. Ты задала каркас работе, но мы так и не решили, что будет нашей идеей.
— Знаю, мне надо еще немного времени.
— Тогда, до связи. Звони, не стесняйся.
— Акор, Джексин!
— Акор, партнер.
Планы на выходные были глобальные. Я собиралась в храм и наверстать учебу. Моим правилом было идти вперед по программе, где это возможно. Но неделя была сумбурная, и я потеряла много времени. А Леор так и не объявился. Это ведь хорошо, больше времени на учебу. Не хватало еще отстать. Но сердце так ныло, вспоминая и предвкушая встречи. Что делать, когда мозг несовместим с сердцем?
Глава 11
Счастливую жизнь нужно рисовать легкими мазками
— только так можно поймать красоту неуловимых чувств.
Кисточка легкими мазками скользит по бумаге, оставляя за собой петляющую дорожку глубокого синего цвета. Короткий полёт к баночке с прозрачной водой, а затем прыжок в цвет яркой молодой травы, и вот уже новая линия соседствует со старой. Пара взмахов и дождь из алых капель нарушает чистоту и невинность листа, меняя настроение рисунка на противоположное. Рука тянется к цвету самой глубокой беззвездной ночи, и прозрачный куб с черными гранями обрушивается прямо в центр. Еще некоторое время сижу, созерцая рисунок. К моему удивлению хочется добавить розовый. Несколько маленьких штрихов, напоминающих цветущий миндаль. Рисунок завершен. Наслаждаюсь этим особым состоянием соединения с огнем своей души. Медленно, осознавая каждое свое движение, поднимаюсь с колен. Бросаю удовлетворенный взгляд на свое творение. Ему предстоит подсохнуть, а мне собраться.
Открываю дверь, и мир обрушивается на меня. Братья ползают, устраивая друг на друга засаду. Папа включил веселую музыку и напевая творит на кухне. Мама сидит рядом и, видимо, составляет учебные планы. Перед ней стоит чашка дымящегося ароматного чая и голографическое изображение ярко-розовых пионов в голубой вазочке. Мне кажется, что семейной жизни как и природе свойственна смена сезонов. Только в отношениях велика доля нестабильности, и они не смотрят в календари. Похоже, на смену холоду к ним постучалась весна, которая любит таяние снегов и чувств. Это всегда меня радовало и согревало душу.
— Акор, Агния! — вскинула голову мама.
Я поклонилась и провела левой рукой от ладони до плеча правой. Этот жест означал, что сегодня я иду в храм и соблюдаю обет молчания.
— В храм это хорошо. Давно ты там не была, да и я, пожалуй, тоже. Калон, давай сходим завтра.
— Почему бы и нет. А потом можем куда-то съездить. Агния, ты с нами? — папа откликнулся сразу.
Я отрицательно покачала головой. У меня учебных планов было размером с космический корабль. Если получится, то заскочу в ЦАБ. Давно не видела старика Донована, и кое-какие идеи крутятся в голове. Выпив лишь стакан воды, пройдя полосу препятствий братьев и расцеловав проказничающего Люка, я пошла собираться. Аккуратно свернув рисунок, перевязала его двумя ленточками — серебристой и розовой. Ленты служили выражением просьбы о защите и верного пути у Бога. Серебристый цвет ассоциировался у меня с Леором, а себе я взяла розовый, потому что хотелось легкости. До отправления моего эйрукруза было еще двадцать минсин. Поход в храм не терпел спешки.
Ехать было недолго. Пирамида Верховного Жреца располагалась в шестом районе. Я предельно аккуратно несла рисунок, стараясь не помять. Ведь это дар. Слова могут обманывать и нести пустоту. Древние верили, что в рисунок ты вкладываешь частичку себя, и твоя душа растет. Я вспомнила как Кьескор, ставший впоследствии моим наставником, учил детей правильно ходить в храм и обращаться к Верховному Жрецу. Нас отвели в небольшую комнату для занятий в храме и дали листы бумаги с красками. Что только мы на них не вытворяли! Мы соревновались, кто нарисует самый большой и ровный круг, залезали в рисунки друг другу своими кисточками, пытались изобразить портреты друг друга. Не знаю, сколько длилось наше неудержимое веселье, пока мы, наконец, не устали. Тогда жрец заставил собрать наши работы в огромную корзину. Нам принесли травяной чай с невероятно вкусным печеньем. Жрец начал рассказывать о мироздании, о Боге, о Верховном Жреце. Его рассказы о том, как и зачем заботится о душе, я помнила до сих пор. Мы забросали Кьескора вопросами, а он терпеливо и мудро ответил на все. Помню, как один худой мальчик спросил: «Вы сказали, что рисунок позволяет нам общаться с собой, с той частью себя, о которой мы мало знаем. Как по-Вашему, если мы будем много рисовать и много узнавать о своей душе, то не станем ли мы со временем неинтересны себе?» Жрец рассмеялся и сказал, что мы столь удивительно созданы, что нам не хватит и целой жизни, чтобы разгадать все тайны собственного Я. С тех пор, я воспринимала рисунки не как отражение своего состояния, а как новое открытие еще одной странички из книги «Я».
У входа в храм я поклонилась. Новый узор у порога переполняли голубые и синие круги. Его периодически меняли. Считалось, что склоняясь в почтении, ты приобретаешь. А гармоничные узоры помогали сбалансировать наше настроение. Мои гулкие шаги еле уловимым эхом отдавались в храме. Они перебивали едва слышимые звуки арфы, идущие откуда-то из глубины. Сегодня мне захотелось пойти в дальнюю нишу к Матери Прародительнице. Она казалась такой хрупкой и нежной, но сила переполняла ее. Я не в силах была понять, как можно быть одновременно слабой и при этом способной менять всё и всех. Мой взгляд скользил по тонким чертам лица, и не находил ответа.
— Не помню, чтобы ты раньше обращалась к Великой Матери. — голос, донесшийся слева, прозвучал удивленно. Конечно, это был Кьескор. Только он умел бесшумно ходить по этому полу и вовремя оказываться в нужном месте. А еще его мама была эминейкой, что сказалось на его росте. Но наставник он был потрясающий.
— Акор, Кьескор! Да прибудут силы Верховному Жрецу! — я склонилась в поклоне, преподнеся свой рисунок на ладонях.
— Акор, Агния! Да прибудут силы Верховному Жрецу! — жрец подошел и взял мой рисунок. Молча развернул его и дал знак следовать за ним. В кабинете меня усадили в мягкое кресло, куда я по привычке забралась с ногами. Кьескор сел в свое кресло и развернул мой рисунок. Пока он рассматривал его, я изучала черты лица жреца: волевой подбородок, высокие скулы, прямые темные брови, жесткие волосы в длинной косе.
— О чем ты задумалась? — вкрадчиво спросил наставник.
— У Вас черты воина или повелителя. Но вы кажетесь таким мягким и теплым. Какое-то в этом несоответствие. — в этом кабинете я могла позволить себе многое, соблюдая главное правило: быть честной.
— В этом нет противоречия. Когда любовь первостепенна, все остальное вторично. Но об этом известно лишь таким великим воинам как я, — жрец расплылся в улыбке.
— Любовь к Верховному Жрецу и прихожанам? — не удержалась я.
— Бери шире. Любовь вездесуща и неоспорима. Наполни ею каждый вдох и выдох.
Я закрыла глаза и представила себе любовь в виде яркого белого света. Я начала дышать им. Я открыла глаза, чувствуя, как заблестели глаза, и на душе стало легко.
— Да, это чудесно. Но стоит мне выйти из храма, как вернутся дела и заботы вместе с беспокойством, переживаниями и страхами.
— Все зависит, чего в тебе будет больше — любви или тревоги. Что побеждает, то тобою управляет.
— Так приятно, что можно у Вас расслабиться, побыть самой собой. Позволить себе быть уязвимой что ли.
— Вода тоже мягкая, но никто не упрекнет ее в слабости.
— Что-то в этом есть.
— Подумай об этом. А теперь о твоем рисунке. Хочешь что-то сказать?
— Не знаю. Сама не поняла. Но он точно соответствует мне в данный момент.
— Хорошо, что в твоей жизни происходит сейчас?
— Я познакомилась с парнем — помимо воли выскочило у меня. Практика и Горэг, оказывается, были второстепенны. И тут я вывалила на наставника все: и историю знакомства, и встречи, и собственные сомнения в том, увидимся ли мы еще.