Ленинград-28 (СИ)
Юрий выругался. Ладно, пора убираться из гостеприимного киоска. Он осторожно приоткрыл дверь. Выглянул в полоску света — никого. Вперед!
Он выбирался на свет, на встречу пустоте. Где-то вдалеке метались тени в сполохах огней, безуспешно выискивая среди множества людей одного, единственного, но здесь, возле ставшего родным киоска, Панюшин чувствовал странное умиротворение, как будто неземная благодать спустилась на землю, неся радостный покой.
Юрка направился к вокзалу, поминутно оглядываясь, отмечая, как меняется походка, словно тело само вспоминало, как ему лучше двигаться. Шаг стал мягче, увереннее, дыхание ровнее, и только голова отдавалась болью, словно внутренности черепа до половины были заполнены ею, жидкой, тягучей гадостью.
До привокзальной площади добрался совсем другой человек. На ходу Юрок сбросил потрепанный ватник, оставшись в трениках и разорванной клетчатой рубахе. Носки кроссовок просили каши, и Панюшин ощущал осеннюю прохладу большими пальцами ног. Скоро похолодает, и придется искать теплое убежище. Теплотрассу у путепровода давно облюбовали вокзальские… Стоп! Панюшин даже остановился на миг. О чем он думает сейчас? Звонок по известному номеру оборвал плавное течение жизни, следовательно, с сегодняшнего дня начнется новый этап.
Ему нужно в Славянск, и ближайший путь в этот богом забытый городок начинается здесь, у первой платформы. А там, как будет угодно проказнице судьбе. Панюшин выбрался на перрон, мышкой юркнул к главному входу, буквально просочился вовнутрь. В небольшом зале ожидания было людно — сидели на скамейках все те же монструозные тетки с баулами, цыгане рыскали глазами, в поисках наивных простофиль, прогуливалась парочка осназовцев без оружия да прочий простой люд. Юрий просочился к стене, укрывшись за дебелой теткой, которая сосредоточенно жевала пирожок, купленный тут же, в буфете. Расписание поездов радовало простотой — разбитые пластмассовые буковки сулили поездку в землю обетованную ближе к вечеру. Юрий запомнил время, бросил косой взгляд на округлый циферблат часов над дверью — те показывали ерунду, остановившись, по-видимому, еще в старые допереломные времена.
Тетка проглотила остатки пирожка и бросила подозрительный взгляд на Панюшина. Ее челюсть пришла в движение, очевидно собираясь поспособствовать зарождающемуся утробному рыку. Юрий не стал мешкать, памятуя про патрулирующих вокзал осназовцев, прижал пальцем сонную артерию, с трудом продавив валики жира, подержал немного, и плавно, без лишних движений, помог опуститься рыхлой туше на предательски скрипнувшее сиденье. Присел ненадолго, сохраняя дыхание, выглянул из-за плеча угомонившейся тетки. Осназовцы разделились — один отправился к кассам, другой вернулся к выходу. Панюшин приглушил взгляд, сделал его сонным и безразличным. Это как поиски кота в темной комнате — все, что требуется от мяукающего, просто затаиться и ждать, все остальное сделает темнота.
Черная, гуще сажи.
Бесконечная и безразличная, словно тьма преломляется в зеркалах, выставленных друг против друга…
Панюшин потер голову, застонал.
Часы над выходом засияли овальным солнцем, а сам выход казалось, провалился в бездну. Темнота задрожала, и широкоплечий парень, с неправильно широкими запястьями сбился с шага, чувствуя что-то странное.
— Иди, иди… — подсказал Панюшин. — Иди, не сомневайся…
Осназовец дернул головой. Остановился.
«Иркутск» или «Челябинск»? — мысли в голове Панюшина превратились в рой разъяренных пчел.
— Иди же… Вперед, навстречу свету. Из темноты сырого помещения в яркий осенний день. — Панюшин уже шептал, не в силах выдерживать больше.
Темнота задрожала, отставая мягкими невесомыми хлопьями. Еще немного и рассеется, растечется по полу, пропадая в мельчайших щелях, и тогда…
Осназовец прислушался к чему-то и начал оборачиваться. Он был без оружия, но к чему оно тому, кто сам оружие. Страшное и неумолимое.
— Иди же… — чуть не заплакал Юрий, и парень с широкими плечами и запястьями послушался. Постоял немного, и пошел к выходу, навстречу тускнеющему солнцу.
Панюшин последовал за ним, загребая ногами, словно пьяный. В голове звенели колокола, в глазах двоилось, троилось и черт знает сколько еще «илось», во рту поселился отчетливый вкус крови.
Убраться отсюда, как можно быстрее, но сначала узнать время. Пробираясь осторожно за врагом, Панюшин успел высмотреть блеснувший циферблат на руке у какого-то мужика в мятом костюме. Тот стоял у выхода, всматривался в темноту вокзала, словно там творилось что-то неподвластное его уму. Панюшин не стал разубеждать его, обдав напоследок облаком успокоения, отчего задергался левый глаз, но дело было сделано — Юрий выхватил положение стрелок на часах, и запустил в голове секундную стрелку, которая резво побежала по кругу, показывая время.
Осназовец пер прямо к перрону, Панюшин же взял много левее, двинулся вдоль путей. Сразу за зданием вокзала начиналась стена мастерских депо, он брел, считая шаги, облупившийся кирпич проплывал мимо. Потом пошли живописные развалины каких-то зданий, Панюшин ускорил шаг, с трудом сохраняя равновесие, добрался к заросшему мхом провалу, нырнул в спасительную темноту. Внутри пахло сыростью и дерьмом. Юрок привалился к грязной стене, и отдался холодному безмолвию сна.
Секундная стрелка в голове Панюшина на мгновение остановилась, но затем, словно решившись, продолжила свой размеренный бег. Она отмечала время до прибытия поезда.
* * *Под благодатным солнцем, весной украшенный цветением абрикос, летом, обильно припорошенный пылью, вольготно раскинулся мелкопоместный городок. Славянск — так он обозначен на картах, хотя кое-кто называет его совсем по-другому. Это название известно не многим, хоть и встречается во множестве любопытных документов. В этих же документах при желании можно найти много чего интересного, особенно часто упоминается некий «Объект-4».
Жители города угрюмы и злы. Их лица серы и невыразительны, — ведь они не знают, в каком интересном месте живут. Панюшин вот тоже не знал до поры до времени, и даже не подозревал, как это знание изменит всю его долгую жизнь.
А как все просто начиналось…
* * *Барахтаться в пустоте не бог весть какое занятие. Но выбираться наружу, в яркий свет фонарика Панюшину не хотелось. Он попробовал прикрыть глаза, но чьи-то пальцы раздвинули набрякшие веки.
— Интересный ход… — еще один знакомый голос. — Ну, прямо вечер встречи друзей.
В глаз посветили. Удовлетворенно хмыкнули.
— Живой. Я думал по проекту давно тебя в утиль списали, а гляди ж…
Пальцы задрожали и убрались из зоны видимости. Панюшин заморгал.
— Я эту гадину давно знаю. Сбрось его, падлу, с крыши, так он в полете белье с балконов воровать будет! — в голосе командира отряда слышалось твердое убеждение в собственной правоте.
— Ну-ну, товарищ Козулин, не будем обижать старого приятеля.
Голоса смолкли, и Панюшин, наконец, осмелился открыть оба глаза.
Они по-прежнему находились в гостях у старухи. Воняло страшно, Панюшин опустил глаза, и увидел на штанах темное пятно. Надо же, обоссался как дите.
— Поднимай — скомандовал смутно-знакомый голос.
Панюшина подняли. С трудом он уперся спиной в стену, неожиданно ощутив приятную прохладу. Осень, что и говори, — скоро облетит листва и деревья будут беспомощно тянуться к серому небу голыми ветвями, похожими на…
Додумать Юрке не дали. Мощный кулак командира отряда врезался в живот Панюшина.
— Ишь ты, глазенки закатил опять. Давай, чудо, оживай уже, это пока так — профилактика вензаболеваний.
Голоса наплывали откуда-то из-за границы света и тьмы. Юрий дернулся, было в спасительный упокой, но чужие руки резко и требовательно встряхнули его за шиворот.
Снова удар, еще…
И еще…
И…
Панюшин улыбнулся разбитым ртом.
— Ребята, не нужно… Я ж свой…
Командир спецотряда «Челябинск» потер кулак.