Ленинград-28 (СИ)
За мгновение до того, как Панюшин решил, что ему крышка, труба оборвалась. Панюшин открыл глаза, и увидел свет. Свет шел сверху. Панюшин осмотрелся — вокруг, насколько позволяла видеть мутная вода, тянулось дно озера, покрытое все тем же илом. Оттолкнувшись от него, Юрий взмыл вверх, и только вынырнув на поверхность, разрешил, наконец, самому себе сделать вдох.
Он выплыл на середине Михайлова озера. Труба, по всей видимости, была водозаборным каналом, и когда-то вода из этого резервуара после грубой очистки подавалась на насосную станцию, чтобы снабжать мастерские железнодорожного депо.
Панюшин лег на спину, отдыхая. Вода неприятно холодило тело, но Юрий не мог заставить себя пошевелиться.
Голос ошибся. Не было ничего здесь, и все старания оказались напрасными. Придется возвращаться в старухин дом, и ждать следующего сеанса связи. Быть может голос сумеет ответить на вопросы.
Глава 2
В начале была тьма. Много тьмы. И была она пустой и беспомощной. Маленький разум носился в ней бесплотной мыслью, теряясь в пустоте, трепеща от осознания собственного ничтожества.
И длилось это вечность. Одну стандартную, ничем не примечательную вечность.
Затем был свет. Много света — еще больше чем тьмы.
Свет бил в глаза, его было слишком много, и он казался ярче себя самого.
Он обтекал стены, многократно отражаясь от грязного кафеля, преломляясь в тонком стекле пробирок и колб. И даже облупленный никель медицинских зажимов поблескивал, словно признавая его светлое величие.
Из света раздавались голоса. Они лениво спорили, и смысл произносимых слов ускользал, растворяясь в ярких лучах, бьющих из лампы над головой.
— Операция не даст стопроцентную гарантию…
— Ну, так что теперь?
— Имейте в виду — я настаиваю на полной санации. Полной!
— Не будьте кровожадным доктор, ни к чему губить превосходный материал…
— Вы никогда не соглашались со мной. Когда я говорил, что все пойдет прахом, тогда…
— Полноте, профессор. Я сам не сторонник полумер, но в данном случае есть маленький шанс на возврат.
— Вы шутите?
— Вовсе нет. Перелом еще не означает потерю всего. Считайте это временным изменением курса. Более того, скажу по секрету, — есть мнение, что перелом это что-то вроде оздоровления.
— Ну да, ну да… А всеобщий крах — проявление этого мифического оздоровления? В общем, свое мнение относительно материала я донес до руководства, что там считают наверху не мое дело, это в общем, а что касается этого конкретного сукина сына в частности — сделаю согласно решению. Но, как я уже сказал, результат не гарантирован.
— Короче, профессор. Не будем терять время. Работайте…
* * *От воды знобило. Панюшин держался на плаву, устремив в небо безумный взгляд. Мысли взъерошенными воробьями носились где-то поодаль. Он прокручивал вчерашний вечер в голове, пытаясь определить причину неудачи.
Голос лгал. Или ошибался. Так или эдак — время покажет, хотя от настоящей причины будет зависеть многое. Со стороны Юрия ошибки быть не могло. Голос точно указал место первой контрольной точки. Панюшин четко следовал указаниям, не задавая лишних вопросов, о чем теперь, впрочем, пожалел.
Ладно, разберемся. Панюшин рывком перевернулся на живот, и быстро поплыл к берегу, рассекая холодную воду. Выбрался на сушу, попрыгал на ноге, вытряхивая воду из уха. Оглянулся и побрел в кусты. Пробираться босиком по колючему кустарнику оказалось намного неприятнее. С трудом добравшись до поляны с резервуарами, он подобрал одежду.
Возвращаться к старухе себе дороже, но и выхода другого нет. Вряд ли Бугай действовал сам по себе, но тогда почему заявился один? С другой стороны, если Таракашка узнал, что Панюшин в городе, то не исключено, что подобное знание стало достоянием еще пары тройки человек, по сравнению с которыми покойный Пашка был сущим ангелом.
Юрий поежился. Выхода не было — возвращаться всегда плохо, но плохо выполненная работа не оставляет других возможностей для самореализации. Вперед и с песней!
Обратно Панюшин вернулся другим путем. Некоторое время шел вдоль путей, пока вокзал не остался позади, затем пересек рельсы и выбрался на тропинку, что выходила на асфальтированную дорогу. Улица тянулась дугой, обрастая неказистыми зданиями. Юрий брел по тропинке, пытаясь вспомнить что-то важное связанное с этим местом. Так, здесь налево, затем прямо, мимо кладбища, обнесенного высоким бетонным забором, и вот он, обмазанный глиной домик старухи.
Сразу заходить Юрий не стал. Прошел мимо, не задерживаясь, тем не менее, внимательно осмотрелся вокруг, отмечая взглядом каждую мелочь. Завернул за угол, постоял, пытаясь унять трепыхающееся сердце.
Вроде бы все в порядке.
Все в поряд…
Стоп!
Все да не все!
Панюшин закрыл глаза, и еще раз прогнал перед внутренним взором увиденную картину. Забор из плохо оструганного штакетника, покосившаяся калитка. Так, стол и скамья под ним — все как он оставил вчера. Крыльцо — не разобрать, слишком плохой угол обзора был. Дверь в сарай… ага, уже ближе. Точно — щель между дверью и стеной сарая стала шире. Кто-то открыл ее, а затем закрыл, пытаясь скрыть следы своего пребывания.
— Панюшин, ты параноик… — пробормотал Юрий.
В самом деле, причина могла быть весьма прозаичной — ну, например ветер…
— Черта с два! — тут же мысленно парировал Панюшин. — Доски, из которых сбита дверь, сильно прогнили, отчего закрыть или открыть ее оказывалось на самом деле весьма нелегким занятием. Никакой ветер не смог бы сделать это…
Вот черт. Панюшин втянул голову в плечи. Была, не была.
Он вернулся к калитке. Вошел во двор, каждую секунду ожидая нападения.
Вроде никого.
Юрий потоптался по двору, пытаясь привлечь внимание незваных гостей, если они затаились в доме. Затем, решившись, открыл дверь в сарай.
— Вот суки! — возмущенно произнес он, тем не менее, чувствуя, как отлегло от сердца.
За время отсутствия Панюшина, кто-то забрался в сарай и спер пятидесятилитровый алюминиевый бидон. Побродив по двору, и не заметив следов похитителей, Юрий зашел в дом.
Как бы там ни было, воры побоялись забраться вовнутрь — первым делом, Юрий бросился к дивану.
Уф, все на месте!
Ему было начхать на бидон. Меньше всего он собирался заниматься старухиным промыслом, гораздо больше беспокоил сам факт того, что неизвестные хозяйничали во дворе, и, следовательно, вполне могли заглянуть и в дом. А вот этого уже допускать нельзя ни в коем случае.
Хорошо, хоть Панюшин догадался забросать тело работяги разными тряпками. Он еще раз прокрутил запись — нет, все в порядке. Тряпки остались нетронутыми, если отбросить сомнительную возможность того, что расхитители цветного и не очень металла при виде трупа удосужились укрыть его обратно, вернув все на место с микроскопической точностью.
Панюшин с тоской покосился на телефон.
Как быть? Ожидать нового сеанса связи, или пробовать самому? Вопросы, вопросы…
— Алло…
Потрескивание и тихий гул, словно где-то, вдалеке работает двигатель автомобиля.
— Алло, ответьте.
И как вознаграждение за долгие ожидания:
— Чего тебе, Панюшин?
— Там, в резервуаре… Ничего не нашел…
— Мля…
Панюшин обмер. Голос замолчал, очевидно, обдумывая услышанное.
— Я это…
— Заткнись!
Юрий послушно заткнулся. Пауза ширилась, обрастая мхом, заполняя пространство внутри Панюшинского черепа. Он явственно ощущал ее внутри, словно голова вмиг стала пустой от испуга. Больше всего Юрий боялся того, что голос замолк навсегда, и он, Панюшин, больше не услышит знакомых интонаций. Интересно, кстати, будет поразмыслить на досуге, кто тот невидимый собеседник. Судя по голосу, наверняка кто-то очень знакомый.
— Алло? — Юрий не выдержал первым.
— Панюшин, сука, ты дебил! — сорвался голос. — Заткнись, мать твою. Дай сообразить.