Через Урянхай и Монголию (Воспоминания из 1920-1921 гг.)
В монгольских шубах, крытых цветным шёлком и чесучой, в меховых капюшонах или монгольских шапках бригада утрачивала черты регулярного войска. При этом степные кони не умели ходить в строю; часто случалось, что какой-либо всадник вырывался в степь, за ним же, побуждаемые примером, мчались другие жеребцы. Порой нужно было долго гоняться по степи за непослушным верховым конём, который, сбросив наездника, мчался на свободу с развевающейся гривой и раздутыми ноздрями. Однако не удавалось ему ускользнуть от казачьего аркана и вскоре, обузданный, покрытый пеной, возвращался он на службу в бригаду. И коней нам теперь хватало, благодаря встречаемым в степи табунам. Без лишних церемоний мы выбирали наилучших коней, оставляя взамен своих измученных и покалеченных животных. Только кляч оставляли конюхам, потому что уважающий себя монгольский наездник не сядет на кобылу, даже если ему пришлось бы нести седло в руках.
Монголы не косят траву на сено, но пасут свои табуны зимой и летом в степях. Кони, отыскивая пропитание, раскапывают копытами снег и щиплют пожелтевшую траву. Кроме того, табуны не всегда находятся под присмотром конюхов, порой они ходят свободно, имея в качестве вожаков жеребцов, заслуживших у стада безусловное повиновение. Самым большим врагом коней зимой являются волки. Защищаясь от них, кони образуют кольцо, в середине которого стоят жеребята с матерями. Жеребцы копытами и зубами сокрушают нападающих волков, бросая покалеченных хищников на растерзание жеребятам, которые затаптывают их своими маленькими копытцами.
Успех табуна зависит от хорошего и бдительно жеребца. Поэтому конюхи дают коням свободу в выборе жеребца-вожака, потому что полностью доверяют их инстинкту.
Наконец мы добрались до реки Керулен, которая берёт своё начало в местности Карабуилун, проходя широкой лентой через безлесные, но очень плодородные степи. Эти степи не пустынны. Множество улусов и юрт пестрят белыми пятнами среди моря трав. Кругом пасутся стада крупного рогатого скота и баранов, насчитывающие более десятка тысяч голов. Табуны коней с небольшой головой и широкой грудью стерегут коней в длинных шубах и бараньих капюшонах, держа арканы или урги [27].
В ограждениях выпасаются двугорбые верблюды, предназначенные для продолжительной транспортировки. Хозяева часто осматривают подошвы их копыт, проверяя, выдержат ли они острый гравий и песок дальней дороги. Ранней зимой выходят эти животные, навьюченные шерстью, слитками серебра и шкурами, до Калгана, Пекина или Тентсина, откуда возвращаются только в марте, с чаем, шёлком, чешуёй далембой и табаком.
До Тибета караван идёт три-четыре месяца, а купцы, торгующие с сартами, возвращаются домой только спустя двенадцать — восемнадцать месяцев. Верблюды, предназначенные для этих путешествий, остаются целое лето на выпасе в степи, без присмотра. Их горбы, свободно свисающие весной, осенью торчат как холмики, а длинная мягкая шерсть обильно покрывает тело. После выпаса верблюды на восемь дней загоняются в ограждение, где стоят без питания и питья. Это время надо выдержать до такого огрубения подошв, чтобы нельзя было их разрезать даже острым ножом. Других животных нельзя брать для перевозки груза, потому что спустя несколько дней они сдирают мягкие подошвы и нужно оставлять их в степи на произвол судьбы.
Окрестности Керулена очень благоприятны для разведения скота и земледелия, поэтому здесь полно хуторов бурят и российских колонистов. Возделанные поля покрывает просо и другие зерновые культуры. Однако монголов не привлекает земледелие, они предпочитают кочевую жизнь пастухов.
Барон Унгерн заключил договор с Богдо-гегеном, чтобы окрестности рек Керулена и Селенги были отданы добровольцам Азиатской Дивизии. Вначале власть должна была обеспечивать этих колонистов семенами, земледельческими орудиями и строевым лесом. В больших колониях планировалось организовать конюшни племенного, а также крупного рогатого скота. Особые, образцово организованные молочные заводы должны были перерабатывать молоки. Урга, благодаря месторождениям каменного угля и железа, как фабричный центр могла удовлетворять потребности жителей. В больших торговых пунктах могли появиться кожевенные заводы и шерстомойные предприятия, фабрики войлока и фетра. Таким образом, Монголия могла бы использовать свои громадные степи, развивая промышленные и горнодобывающие предприятия, экспортируя вместо сырья собственные изделия. Земные богатства, урожайность почвы, полные рыбы озёра и реки, наконец, миллионы голов скота и тягловых животных позволяли верить в гигантский денежный оборот и поднятие культуры этого края.
Китайцы знали и понимали богатства Монголии, поэтому пробирались в самые плодородные её местности как купцы, земледельцы, промышленники. Но ни их орудия, ни их устаревшие способы промысла и земледелия не отвечали потребностям времени. Китайские купцы, благодаря врождённой хитрости, обманывали монголов и вытягивали из этого колоссальные прибыли.
Большевики, завладев Ургой, Ван-хурэ, Дзаин-шаби и Хатхылом, немилосердно грабили страну. Стада баранов, скота и коней, реквизированные без всякого права, шли в Россию. Взамен они кормили туземцев коммунизмом или, в случае сопротивления, пулей. Таким образом, вместо планируемого процветания, Монголия превращалась во всё более разорённую пустыню.
Одновременно здесь разгоралась гражданская война. В княжестве Халха местное население, совместно с отрядами «красных», нападало на хошуны, сжигая и уничтожая их. Богатые и многочисленные «хурэ» оберегали ламы, завзятые противники большевиков.
В резиденции Цецен-хана, полковник К., временный заместитель полковника О., был на аудиенции у хана, во время которой узнал о пребывании в окрестностях Харабуина отряда полковника Казагранди под командованием есаула Шилова, как и о наличии интендантства под командованием хорунжего. Со слов хана мы заключили, что содержатся там более десяти тысяч коней, огромные запасы продуктов и золота. К сожалению, недолго мы тешили себя надеждой воспользоваться в близком будущем этими богатствами. Вскоре пришло известие о размолвке между поручиками Ждановым и Барановым, которая закончилась смертью последнего. Этот случай свёл на нет дисциплину. Разбивали ящики, крали коней и скот, продавая их монголам за бесценок. Таким состоянием дел воспользовались халхасы: они напали на обоз и, вырезав спящих солдат, завладели его имуществом. Только несколько офицеров и солдат сумели убежать, среди них и Жданов, который со значительным запасом золота направился во Владивосток.
Большевистские отряды напали на наш след и преследовали всюду. Поэтому по совету хана направились мы снова в степи. Однако большевики не оставили нас в покое. Однажды мы отразили нападение значительно отряда их кавалерии, но, отступая, должны были снова бороться с ещё большими силами. На этот раз побитые большевики отступили и в течение длительного времени не тревожили наш покой.
Большевистские комиссары мобилизовали коней и сёдла у монголов и, посадив пехоту на коней, начали погоню за нами. Преследование длилось три дня, пока, наконец, мы, утомлённые таким состоянием дел, не загнали наших преследователей в засаду и не выбили их полностью. Потом оказалось, что «красная» пехота натёрла ноги о деревянные узкие монгольские сёдла и никак не могла совладать с полудикими верховыми жеребцами.
Это была последняя наша битва с регулярным советским войском.
XXXV. ЧЕРЕЗ ПЕСКИ ПУСТЫНИ ШАБАРТАЙ-ГОБИ
После Цаган-хурэ попали мы снова в безводные местности, только у трактов попадались колодцы или били струёй маленькие ключи. Поэтому марши, продолжающиеся в течение двадцати часов ежедневно, были мучительными. В довершение всех этих неприятностей, найденная вода была чаще всего испорченной, полной трупов и костей. Приходилось очищать источники и только затем пользоваться водой, несмотря на добытые из них прежде остатки падали.