Влюбленная Пион

Деревья голы.
Вдалеке я слышу
Печальный крик гусей.
О, если б только кровь моя и слезы
Окрасили сливовые цветы...
Но я бы запретила им цвести.
Нет смысла в жизни, в сердце пустота.
И каждое мгновение — море слез.
Это стихотворение было одним из самых мрачных, сочиненных в эпоху Переворота, и оно коснулось сердца каждой из собравшихся в саду женщин. Вторая тетя, которая все еще думала о перебинтованных ногах своей дочери, вновь заплакала. И не только она. Сад напол­нили высокие чувства цин. Мы разделяли горе отчаяв­шейся и, должно быть, давно погибшей женщины.
Вдруг я почувствовала, как вонзились в меня глаза моей матери. Ее лицо сильно побледнело, и на щеках, словно следы от пощечин, выступили румяна. Она едва слышно сказала:
— В этот прекрасный день моя дочь обрушила на нас печаль.
Я пе понимала, что ее так расстроило.
— Она плохо себя чувствует, — объяснила мама жен­щинам, стоявшим рядом с ней. — Боюсь, она забыла о приличиях. — Она опять посмотрела на меня. — Ты проведешь в постели весь сегодняшний день и вечер.
Мама имела надо мной власть, но неужели она собиралась запретить мне смотреть оперу из-за того, что я прочитала грустное стихотворение? Мои глаза наполнились слезами. Я заморгала, чтобы не заплакать.
— Но я не больна, — жалким голосом пролепетала я.
— Ива думает по-другому.
Я покраснела от гнева и разочарования. Должно быть, когда Ива выливала содержимое ночного горш­ка, она увидела, что меня вырвало, и рассказала об этом матери. И теперь мама знала, что я опять потерпела не­удачу и плохо показала себя в качестве будущей жены и матери. Но эта мысль не усмирила меня. Напротив, она только укрепила мою решимость. Я не позволю, чтобы она помешала мне встретиться с незнакомцем в беседке Любования Луной. Я поднесла палец к щеке, наклони­ла голову и постаралась изобразить хорошенькую, не­винную и послушную девушку из Ханчжоу.
— Ах, мама, думаю, тетушки правы. В тот день, когда мы устраивали праздник в честь Ткачихи, я позволила моим мыслям унестись далеко-далеко, к небесному мо­сту, который соединит сегодня двух возлюбленных. На­верное, на мгновение меня посетили весенние чувства, но меня не лихорадит, у меня ничего не болит, у меня нет никаких жалоб по женской части. Моя ошибка сви­детельствует о неопытности, но ни о чем больше.
Я казалась такой невинной, что все другие женщины очень благожелательно посмотрели на меня, и матери пришлось бы нелегко, вздумай она отослать меня прочь.
Она довольно долго молчала, а потом спросила:
— Кто может процитировать стихотворение со сло­вом гибискус?
Все события — как это обычно происходит в женс­ких покоях — представляли собой своего рода испыта­ние. И каждое испытание напоминало о моей неумело­сти. Я ни в чем не добилась успеха — ни в бинтовании ног, ни в вышивке, ни в рисовании, ни в игре на цитре, ни в чтении стихов. Как я смогу выйти замуж, ведь я потеряла голову от любви? Стану ли я достойной же­ной своего мужа, которую он будет считать нужной и желанной? Моя мать строго следила за выполнением правил, и тем не менее ей не удалось родить отцу сына. И если она не сумела выполнить свой долг, то как же это удастся мне? Что, если мой муж отвернется от меня, будет оскорблять на глазах свекрови, искать удовольствий в обществе девушек, поющих песни у озера, или возьмет в дом наложниц?
Я вспомнила, как мама часто повторяла: «Наложни­цы — это часть нашей жизни. Важно, что ты сама их выбираешь и как ты к ним относишься. Никогда не бей их сама. Пусть это делает твой муж».
Я не хотела, чтобы моя жизнь была такой.
Сегодня был мой шестнадцатый день рождения. Сегодня Ткачиха и Пастух вновь соединятся на небе. Ли­нян в нашем саду воскреснет благодаря силе любви Мэймэя. А я встречусь с незнакомцем в павильоне Лю­бования Луной. Наверняка я не самая прекрасная девушка в Ханчжоу, но когда он смотрел на меня, мне казалось, что это именно так.
Запачканные туфли
Конфуций писал: «Относитесь к духам и призракам почтительно, но держитесь от них на расстоянии». В день Двойной Семерки люди забывали о предках и привидениях. Все хотели на­сладиться праздником, поучаствовать в играх и увидеть представление оперы. Я переоделась в тунику из тон­чайшего шелка, на которой были вышиты две птицы, летящие над летними цветами. Я хотела пробудить ра­дость, испытанную мной, когда мы с незнакомцем были рядом. Под тунику я надела белую юбку из шел­ковой парчи. На ней была вышиты белоснежные цве­ты дикой яблони. Юбка привлекала внимание к моим крошечным шелковым туфелькам цвета фуксии. В моих ушах звенели золотые сережки, а на руках висе­ли тяжелые золотые и яшмовые браслеты, которые в течение многих лет дарили мне члены моей семьи. Но я не была одета слишком вычурно. Куда ни кинь взгляд, я видела прекрасных женщин и девушек: покачиваясь на своих «золотых лилиях», они шли по залу, чтобы приветствовать друг друга, а украшения звенели и брен­чали в такт их шажкам.
В этот день в зале Цветущего Лотоса поставили ал­тарный столик. В бронзовых треножниках горели бла­говония, наполняя комнату сильным восхитительным ароматом. На блюдах из перегородчатой эмали лежали горы фруктов: апельсины, дыни, бананы, карамболы, плоды «глаза дракона». В конце стола стояло белое фар­форовое блюдо, наполненное водой с листьями поме­ло. Вода символизировала ритуальное омовение невес­ты. В середине стола лежал круглый поднос почти в метр от края до края. Он был разделен на шесть секторов. В середине были нарисованы Ткачиха и Пастух, и его бык, который переходил течение неподалеку. Эта картина напоминала о том, как богиня сидела в воде, пытаясь спрятать свою наготу. На соседних секторах были изображены сестры Ткачихи. Мама подзывала девушек по одной, чтобы они положили свой дар каждой из сестер в соответствующее отделение.
После церемонии мы все уселись на свои места, и нам подали роскошное угощение. Каждое блюдо обладало особым значением. Например, мы ели «ногу дракона, которая посылает сыновей»: это была свиная нога, об­жаренная на медленном огне с десятью разными приправами. Считалось, что это блюдо помогает зачать сына. Слуги принесли к каждому столу «цыпленка нищего». Испеченная глина громко хрустнула, и комната наполнилась ароматами имбиря, вина и грибов. Одно кушанье следовало за другим, и каждое обладало собственным ароматом, способным усладить любой вкус. Вкусные и невкусные блюда, благоуханные и с резким ароматом, сладкие и кислые, соленые и горькие. На де­серт слуги принесли солодовые пирожные, приготовлен­ные с использованием клейкого риса, красных бобов, грецких орехов и травы, растущей на берегах озера. Они способствуют перевариванию, и это позволит нам оста­ваться стройными и дожить до старости. Пирожные были восхитительны, но я так волновалась, что не могла есть.
После банкета начался последний конкурс. Фонари потушили, чтобы каждая незамужняя девушка попро­бовала протянуть нитку в иголку при свете единствен­ной зажженной курительной палочки. Если ей это уда­валось, это значило, что вскоре после свадьбы она ро­дит сына. Женщины выпили немало вина из Шаосин, и потому каждую неудачную попытку сопровождали громкие взрывы смеха.
Я тоже старалась хохотать как можно громче, хотя сама в это время уже думала о том, как мне встретиться с моим незнакомцем, чтобы мое отсутствие не заметили. Я предположила, что внутренние помещения повторя­ют окружающий их сад, и решила руководствоваться этим представлением. Мне оставалось только надеять­ся и догадываться и стараться предусмотреть каждый шаг, как я делала это, когда играла с папой в шахматы.
Теперь, в отличие от первого вечера, мне уже не хоте­лось сидеть в первом ряду. Конечно, там я была ближе всего к сцене, где показывали оперу, но в то же время все женщины могли меня видеть. Но я не могла опоздать и сесть сзади, как вчера, потому что мама могла бы что-нибудь заподозрить. Она знала, что я слишком люблю оперу и не допущу того, чтобы опять опоздать. Мне нуж­но было вести себя так, как будто я стараюсь задобрить ее, особенно после того, что случилось сегодня днем. Я продолжала судорожно раздумывать о том, что мне делать, как вдруг мой взгляд упал на Тан Цзе. Я проиг­рала в уме всю партию. Да, я могу использовать этого ребенка, чтобы придать моим действиям невинный вид.