Семейная хроника (СИ)

В жизни все проще. Мы сидели долго, и я как-то незаметно раскрыл мою детскую душу с героическими помыслами и с согласием даже умереть мучени­ческой смертью для счастья людей. Только вот себя жалко - не хо­чется умирать. Вышла мать и позвала нас чай пить, да и ложиться спать пора.
На следующий спектакль я уже шел, неся маленький чемоданчик братьев. Мне разрешили посмотреть, как гримируются артисты. На моих глазах из дяди Боба получился молодой человек, а дядя Рафа превратился в старого еврея.
Дали первый звонок, и я побежал занять свое место у прожек­тора. Ребята меня уже ждали, беспокоясь, куда я запропастился.
Начался первый акт «Уриэль Акоста». С открытием занавеса со мной произошло то же самое, что и раньше- я потерял себя. Я был там, среди действующих лиц. Но, если на первом представлении мне было жаль этих хороших людей, попавших в такое тяжелое положение, то в «Уриэле...», по мере развития действия, мне все больше и больше становилось страшно. Страх так объял меня, так разросся в моей душе, что в антракте я никак не мог успокоиться. Я дрожал мелкой дрожью, стараясь всеми силами заставить себя помнить, что это не Уриэль, а дядя Боб. Я же сам видел, как он переделался в Уриэля. А этот злой старик на самом деле добрый дядя Рафа. Моих сил хватило только на антракт. Поднялся занавес и снова я очутил­ся в объятиях тех чар, что струились со сцены не только на меня, но на всех зрителей. На этом спектакле, как я помню, заплакал, когда происходила сцена <встречи> Уриэля со своей слепой матерью. Не в силах смотреть на сцену, чувствуя подступившие к горлу рыда­ния, я отвернулся и, стараясь отвлечься, поглядел на зрителей. На глаза мне попалась тетушка, комкавшая в руке платок. С судорожно дергавшимися губами, она беззвучно плакала одними глазами. Слезы текли, и она их не утирала. Не стыдясь, забыв об окружающих.
Совсем рядом со мной кто-то всхлипнул, и я не смог сдержаться- заплакал. Ребята стали толкать меня под бока, и я, прихо­дя в себя, сумел скомкать рыдания, преодолеть плач. Драма кончилась. Хоть не со счастливым, но с благополучным концом. Уриэль живой, сломленный, но непобежденный и у него уже есть ученики.
Я ждал братьев у клубного выхода. Через час я увидел их и побежал к ним, крича:
- Дядя Боб, как вы хорошо играли! Как хорошо!
- А я? Разве я плохо играл?- спросил дядя Рафа.
Я не мог сказать ему, что мне хотелось обозвать его, как об­зывают пьяные мужики. Я молчал.
- Вот тебе и барометр,- сказал дядя Боб.- Если Давид не хо­чет с тобой говорить, значит, ты добился своего. Значит, роль про­вел ты великолепно. Держи, Давид, чемодан.
Я молча шагал между ними, пытаясь понять, почему дядя Рафа хорошо играл, если мне он не понравился, да и не только мне. Рас­спросить я их постеснялся.
Придя домой, поужинав, дядя Боб сказал, что завтра целый день будет ловить рыбу. Я лег спать, наказав матери разбудить...»
По- моему очень неплохой рассказ о том, как жили в маленьких провинциальных городках в СССР, в 1933 году. Оказывается, мой отец был кем-то вроде Мишки Квакина, лазил по чужим садам, терроризировал девчонок, дрался с другими парнями, и как губка впитывал искусство и литературные произведения.
Кстати, благодаря современному интернету можно получить ссылку на то, кем были братья Адельгейм, и даже ознакомиться с содержанием разыгрываемых ими пьес. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F_%D0%90%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%B3%D0%B5%D0%B9%D0%BC
В начале 30-х годов в семье Антоновых произошло много событий. Выросший старший сын Анны Ивановны- Саша - закончил школу и даже выучился на бухгалтера. После чего был призван в армию и отслужил срочную службу на Черноморском флоте.
Вернувшись из армии в Грязи, он устроился там бухгалтером на одном из местных предприятий. Парнем он был самостоятельным и под влиянием тогдашней моды вдруг решил сменить себе фамилию на, как ему тогда казалось, более благозвучную и героическую – Дубровский. Выполнив все необходимые формальности, он подал заявление в ЗАГС и с тех пор стал именоваться Александром Васильевичем Дубровским.
Произошли изменения и в судьбе моего деда Антонова Василия Степановича. Сначала его карьера вроде как пошла в гору - его из директоров ресторана железнодорожной станции Грязи перевели на такую же должность, но в город Воронеже. А это был огромный областной центр, никак несравнимый с Грязями, ставшими городом в 1928 году и с населением в 10 000 человек. Но что-то у деда на этой должности не заладилось, то ли образования не хватало, то ли умения ладить с нужными людьми, и его отправив работать на станцию Купянск- узловая. Во время этих переводов Василий Степанович перемещался по новым местам работы один. Семью с собой не перевозил, жена и дети продолжали жить в Грязях. Что, наверное, и способствовало тому, что он сошелся с гражданкой Дубининой.
А в 1936-м в декабре, в Грязях стало известно, что Антонов Василий Степанович погиб при странных обстоятельствах, по официальной версии якобы застрелился из своего наградного револьвера.
Причины этого поступка, да и достоверность его не ясны до сих пор. Сам ли он нажимал на курок, «помогли» ли ему «добрые люди» нам не известно. А через некоторое время - в 1937- умерла от болезни и Анна Ивановна Антонова. Так пятеро ее детей стали круглыми сиротами.
Старший из детей Анны Ивановны и соответственно старший мой дядя- Александр Дубровский жил уже самостоятельно, своей семьей. Он женился на Варваре Васильевне и в 1935 году у него родился единственный сын Юрий. В Грязях Александр проработал до 1937 года и в 1938 году он перевелся работать в Кантемировку в тамошнее отделение "Мосзаготторга".
Уже в Кантемировке он был арестован по подозрению, как враг народа, и просидел полгода под следствием. Но дядюшке повезло. По счастью, он сохранил в загашнике тот самый номер местной газеты, где было опубликовано его официально зарегистрированное ЗАГСом объявление о смене им фамилии. Получалось, что он не враг, пытающийся скрыться от органов, а просто человек, сменивший на волне моды свою фамилию. Да к тому же, видимо, именно в этот момент наркомом НКВД вместо Ежова назначили Берию.
Как известно, эта смена руководства карательных органов сопровождалась "посадкой" тех чекистов, которые пользовались покровительством прежнего наркома, и освобождением части арестованных узников, особенно тех, кому и инкриминировать было совершенно нечего. Александра Васильевича Дубровского тоже освободили и оправдали полностью.
Тут пришло время развеять еще одну семейную легенду, на которую намекает даже мой отец в своих записях. Дескать, сталинский нарком Николай Ежов приходится нам родственником. Для 1960-х, когда мой отец писал свои записки, сходство имен и фамилий могло считаться доказательством подобного факта. Но благодаря современным интернет возможностям опровергаются подобные предположения парой кликов.
Напомним, моя прабабушка в девичестве носила фамилию Ежова и был у нее брат Василий Ежов, сын которого в 1930-е годы якобы служил в ГПУ- НКВД. Именно ему (приходившемуся двоюродным братом моей бабушке Анне Ивановне Антоновой) в нашей родне и приписывали звание наркома.
Что же выяснилось: нарком НКВД Николай Иванович Ежов, родившийся в 1885 году вовсе не в заштатных Грязях, а в столичном Санкт-Петербурге, к нашему Николаю Васильевичу Ежову (1905-1974) г.р. никакого отношения не имел, если не считать некоторого сходства имени и фамилии.
Так развеяна была еще одна семейная байка. Оно и к лучшему. Нарком Ежов Н.И. совсем не тот человек, близостью к которому ныне принято гордится. Были у нас родственники и с более интересными судьбами.
После смерти Анны Ивановны семья Антоновых распалась. Почему и на основании каких законов, сказать не могу, но система действовала четко и отлажено. Никого не забыли и не оставили беспризорным. Всем нашлось, где и на кого учиться.
Самую младшую из Антоновых Верочку (1926 г.р.) поначалу взял к себе жить старший брат Саша Дубровский. Какое-то время Вера жила в его семье. Но, как я уже писал, в 1938 у Александра начались проблемы с НКВД и Веру забрали из его семьи, определив в Богучарский детский дом №1.