Прощение (СИ)
— Красивая, правда?
Если бы сэр Гарольд знал, какого мнения придерживается мистер Стюарт касательно его мальчика, то не согласился бы. Но… может, это было и правдой? Адриану нужно повзрослеть и возмужать? Дед считал, что юноша в первую очередь должен поверить, что является человеком, а ни «всего лишь рабом», и в этом все странности, а ни в какой-то недоразвитости.
— Очень! Нарядишь её до конца, ещё лучше будет.
— Да, обязательно.
— Если у меня не наряжена тоже, вместе нарядим, хорошо? А то если я один буду, то это сущая безвкусица выйдет!
— Хорошо! — рассмеялся тот. — Но что ты такое говоришь? У тебя прекрасный вкус!
— Спасибо большое, но украшать что-то я не умею.
— В больничном парке тоже ёлки украсили. Я так счастлив за Геральдину! Может, она успеет до Рождества выписаться, или хотя бы на праздник её отпустят домой?
— А я так счастлив, что всё обошлось! Что вы не рассорились, что она одумалась…! — его взгляд упал на окно. — Смори-ка, а дождь идёт!
— Да. Мне так непривычно на Рождество видеть дождь, а ни снег….
— И мне тоже.
Гарольд посмотрел на юношу: он так радовался за Геральдину. «Какой же опасности я тебя сегодня подвергнул! — думал дед. — Если бы там появился Джеральд…! Ничего бы подлец тебе не сделал, но настроение попортил бы, как факт!». Его Светлость смотрел на своего обожаемого внука и не мог совладать собой. «Где бы был сейчас Адриан, не случись всё это? — думалось Его Светлости. — Если бы в него не стреляли, его бы на другой же день отправили в пыточную, чтобы выполнить трёхдневные истязания. Где бы он сейчас был? В холод, деревянном домике? Кто бы помог ему? Кто бы утешил? Интересно, как он раньше праздновал Рождество? Кто-нибудь когда-нибудь наряжал для него ёлку, когда он был маленьким? Кто-нибудь дарил ему подарки на этот святой праздник? Ему даже на диван садиться не разрешали. А в детстве запрещали играть… О, Господи! Спасибо Тебе, что помог мне вырвать его у них! Спасибо Тебе, что именно мне помог, что именно через меня освободил его из рабства!».
— Дедушка, что с тобой? — неожиданно спросил Адриан.
Какое облегчение! Какое счастье, что всё худшее уже позади!
— Иди ко мне, моя радость… — тот подошёл, и он обнял его. — Боже, как я счастлив! Как я счастлив, что ты у меня есть, мой ангел! Я просто не могу словами выразить, какое это счастье, обнимать тебя, своего внука, и понимать, что это не сон. Какое счастье слышать, как ты зовёшь меня дедушкой. Какое счастье видеть твою улыбку, — из его глаз покатились слезы, — Адриаша, я очень тебя люблю!
— Я тебя тоже, милый дедушка. Пожалуйста, не плачь.
— Я плачу от счастья, моя радость!
Дед нехотя выпустил внука из своих объятий.
— Завтра мы идём в детский приют, — напомнил Гарольд. — А я из-за всего этого уже забыл! Дети приготовили для нас концерт. Выступать будут с какой-то рождественской программой.
— Я так волнуюсь, будто сам буду выступать…
— Не волнуйся, радость моя! Пойдём ужинать. Как ты думаешь, мне всё-таки лучше переодеться? Не лениться?
— Наверное, лучше не лениться.
— Хорошо. Пойдём, посмотрим за одно и на мою ёлку.
Это был простой, бытовой разговор дедушки и внука, но они были счастливы. Как их иногда не хватает, именно таких бесед, ни о чём, без обсуждений проблем, без сложных поисков ответов на сложные вопросы…!
Давайте проведаем Даррена. Как он был всё это время? О чём думал? Как были его дела?
У него всё было хорошо, так хорошо, что иногда мужчина сам не верил, что всё это происходит с ним на самом деле. Слишком уж чудесным всё казалось. В юности он полюбил хозяйскую дочь. Они постоянно общались, когда девушка жила в поместье. Странно, но сэр Гарольд, который славился, как властный и в чём-то жёсткий человек, никогда не выступал против их общения. Даррен и Фелиция полюбили друг друга, но ни он, ни она так и не признались в этом. Ей казалось это невозможным, казалось, что чувства безответны. И ему точно так же. Юноша думал, что это просто немыслимо — быть с ней. Прошло восемь лет после того, как Фелиция вышла замуж, женился и Даррен, и все думали, что тот любит Алиссию, даже не догадываясь, что творилось в душе молодого человека, что тоскует новобрачный совсем по другой женщине. И все эти долгие годы он любил её и мечтал о ней. Дочь хозяина являлась его единственной любовью.
Когда Фелиция приезжала на ранчо и общалась с Адрианом и с ним, Даррен даже не догадывался, что помимо любви и сострадания к племяннику, там присутствуют ещё кое-какие чувства. Ей хотелось видеть ещё и любимого.
И вот, спустя столько лет, любящие сердца воссоединились. Они так долго шли друг к другу, сумели сберечь свои чувства и с каждым днём любили всё сильней и сильней. Окружающим людям было странно смотреть на это: белая жена и чёрный муж. Когда вокруг рабство, это кажется очень удивительным. Такое, конечно, случалось, но крайне-крайне редко. Теперь, когда появилось столько филантропов и гуманистов, типа Чарльза и Стюарта, которые покупали рабов только для того, чтобы дать им вольные, смешанные браки случались чаще, чем десять лет назад. Но всё равно это было огромнейшей редкостью. Даррен и Фелиция смотрелись очень красиво и эффектно, многие обращали на них внимания ещё и из-за этого. Жена ходила с ним всегда под ручку. Они всегда были вместе, надышаться не могли друг другом. Только к Джеральду она чаще ездила одна, так как тот являлся бывшем хозяином её мужа, и между ними иногда возникала неловкость. Даррен осуждал себя за это, старался преодолеть всё ради жены, но пока это не получалось.
Он старался во всём соответствовать аристократке-супруге, не жить за её счета. Мужчине частенько становилось не по себе, неловко и стыдно за самого себя. Их соединяла огромная любовь, но они принадлежали разным мирам: он — рабскому, она — высшему свету аристократии. Иногда ему казалось, что это никогда не преодолеть. Даррен во всём помогал возлюбленной, в управлении поместьем, как мог, но получилось у него хорошо. Мужчина всегда поддерживал супругу, утешал… И ещё, — это может показаться странным, — он сблизился с Филом и часто мирил мать и сына, поддерживал мир и покой в их необычной семье, в которой у молодого аристократа отчимом стал бывший раб.
Фелиция считала, раз Даррен отважился сделать ей предложение, являясь не то, что простолюдином, а бывшим невольником, это уже доказывает, что он настоящий мужчина. «Многие белые годами ходят вокруг да около, пудря мозги, — взять хотя бы моего нерешительного братца! — а мужу хватило и уверенности в себе, и мужества, и смелости, чтобы постоять за нашу любовь» — думала она, очень гордясь своим супругом.
Даррен вырастил Адриана и всегда любил его, как родного сына. Мальчик стал его единственной радостью. Отец даже иногда так и звал его. Но невольник всегда знал, что рано или поздно правда откроется, и что, быть может, у него отнимут его дитя. Мужчина всегда был готов к этому, помня ещё попытки сэра Гарольда приблизить к себе внука. Рано или поздно и Фелиция могла возмутиться и попытаться забрать племянника себе. Так что все эти восемнадцать лет Даррен был готов к такому повороту событий. Готов-то готов, а вот принять это, как должное, мог ли найти силы? Он уговаривал себя, что да, а в глубине души считал это несправедливым. Мужчина понимал, что на момент женитьбы на Алиссии соединиться с настоящей своей любовью не мог, и даже спустя несколько лет, когда оба они овдовели, их воссоединение было не возможным. Адриан поэтому всегда оставался единственной отрадой своего приёмного отца, хотя и воспитывался им фактически по приказу сэра Гарольда. И Даррен не чувствовал себя одиноким рядом с мальчиком, рядом с ним обретал смысл жизни, ведь тот являлся его сыном, его, кто бы что ни говорил, ведь вырастил и любил, как родного.
Даррен считал, что всё должно быть на своих местах. У них и так всё странно и необычно: не пойми, кто кому брат, кто кому сват…. Он считал, что лучше и правильнее всего будет, если Адриан простит своего родного папу и примет его, а приёмного станет звать дядей, кем, кстати, женившись на его тётке, тот и стал являться.