Исторические повести

Но вот как-то в день поминовения умерших, когда Хайран отправился на могилу своей жены Бельтихан, вдруг пришел его брат, и Сфрагис увидела его впервые после Каписы. Он настолько помолодел, был таким здоровым, цветущим, что Сфрагис даже не сразу его узнала. А он был очень удивлен, увидев ее здесь. Не ожидал, хоть и сам в свое время приглашал приехать в Пальмиру.
— Ты здесь в гостях, девочка? Давно приехала? Дома ли Хайран?
Он не сразу придумал, о чем можно говорить с этой девушкой. Она смотрела на него строго и внимательно. Его охватило какое-то смутное беспокойство. Сознание своей вины, к которому он не хотел прислушиваться, но которое жило где-то внутри него.
— Я здесь уже полгода. Я приехала к Байт. И вот Хайран предложил мне жить в его доме и считать себя его дочерью. Никто никогда не заменит ему Байт, но я стараюсь. Мне очень хочется помочь Хайрану.
— Очень хорошо, Сфрагис, что ты приехала. Я так занят, что целые полгода не смог навестить брата. Жизнь полна забот. Да и чем я могу помочь ему?
— Добрым словом! — воскликнула Сфрагис. — Что может быть дороже доброго слова! Ведь Хайран не нуждается в куске хлеба.
— Ты права, девочка. Такому человеку, как Хайран, не нужна та помощь, в какой нуждается раб. Вот когда я был рабом, Хайран мне оказал бесценную помощь — он выкупил меня. Возможно, что если бы он нуждался в такой помощи, я бы поспешил к нему. А вот подарить доброе слово не догадался… Представь себе, Сфрагис.
Отворяя дверь своего дома, Хайран услышал знакомый голос брата, он говорил:
— Ты права, Сфрагис. Бывает так тяжко на душе, что доброе слово нужнее насущного хлеба. Поверь мне, я буду часто бывать в доме Хайрана. Мое невнимание непростительно.
«Эта маленькая рабыня обладает большим богатством, — подумал Хайран, — у нее доброе, любящее сердце, и оно помогает ей быть более мудрой, чем, к примеру, мой брат, старый человек, умудренный жизненным опытом, объездивший многие земли и вроде бы знающий жизнь».
— Давно мы не виделись, брат, — сказал Хайран. — Как видишь, кое-что изменилось в моей жизни. И вот перед тобой Сфрагис, которая выхаживала тебя, когда ты лежал беспомощным в Каписе. Бог сделал так, что ей постоянно приходится расточать нам свое внимание и заботу. Вот и сейчас мы угостим тебя обедом, который заказала Сфрагис нашему повару.
— Я искренне рад, Хайран. Сфрагис вовремя приехала в Пальмиру. В память о Байт, которую она так нежно любила, она будет заботиться о тебе. Теперь ты уже не будешь одиноким. Должен тебе признаться, что сейчас, когда мы встретились с этой маленькой рабыней, я кое-что понял и раскаиваюсь. Прости меня, брат. Я окунулся в свои дела и был невнимателен к тебе в самые трудные дни твоей жизни.
Они воспользовались отсутствием Сфрагис и поговорили по душам — два родных брата, одинаково богатых и очень разных по характеру. Хайран, у которого всегда была склонность оказать внимание человеку, помочь тому, кто в нужде, проявить заботу о собственных детях, после всех несчастий, случившихся с ним, стал еще мягче и добрее. А брат его, внешне такой же приветливый, улыбающийся и располагающий к себе, был человеком холодным и равнодушным. И это мешало сердечным отношениям между братьями. Хайран был очень рад и этой встрече и разговору, который произошел за обедом.
— Слышал ли ты, — спрашивал брат Хайрана, — о том, что царица Зенобия предприняла большие работы по укреплению крепостных стен Пальмиры и для этого велела разобрать старинные гробницы, потому что не хватает камня?
— Только сегодня я узнал об этом, — ответил Хайран. — Я ходил на могилу Бельтихан и увидел, что разобраны древние гробницы неподалеку. Сторожа говорили мне, что было приказано разобрать те гробницы и унести те надгробия, которые поставлены двести лет назад и которые уже не имеют сторожей, потому что близкие давно умерли. Как это несправедливо! Меня очень огорчило, когда я увидел, как разорили надгробие большой римской семьи. Там стояли скульптуры десяти человек. Отец, мать, юноши и девушки — видимо, их дети. Они сделаны искусным скульптором и удивительно похожи друг на друга, словно живые. Так вот, скульптуры пока стоят, а все каменные сооружения снесены и не осталось даже надписей. Не знаешь ли ты, почему это делают?
— Знаю, — отвечал брат. — Есть у меня знакомый военачальник, один из тех, кто возглавляет отряды пальмирских мегаристов. Он сказал, что Зенобия предприняла наступление на римское войско, что она хочет полностью освободиться от покровительства римских императоров и даже собирается подчинить себе земли Египта. Вот что он сказал. Но если уже начато такое и за пределами Пальмиры ведутся бои, то надо быть готовым и к нашествию. Римское войско может и к нам прийти, вот и нужно укреплять стены города и бастионы.
— Отважна наша Зенобия! Кто бы мог подумать, что эта красавица, которая, говорят, может заменить искуснейшую арфистку, у которой руки унизаны драгоценными браслетами от плеча до кистей, что она пойдет во главе войска! Должно быть, нам следует гордиться своей правительницей, но как бы мы не пожалели о ее храбрости. Говорят ведь, римское войско непобедимо…
Братья еще долго рассуждали о том, какая польза и какие невзгоды ждут их в связи с честолюбивыми планами царицы Зенобии. А Хайран вспомнил свои разговоры с индийским паломником в Каписе и стал рассказывать брату о том, как увлечен правитель великого Кушанского царства строительством буддийских храмов, настолько увлечен и занят этим, что ему и в голову не идут военные походы, и достояние всей страны с ее многочисленными богатствами он тратит лишь на служение Будде.
— Может быть, это лучше? — сказал Хайран. — Такое честолюбие, как у нашей Зенобии, может привести и к великим бедам. А зачем затевать войну, когда можно жить в мире и вести торговлю со странами всего света?..
•
Прошел год с тех пор, как Сфрагис переступила порог дома Байт. Она привыкла уже к своим обязанностям хозяйки дома, привыкла распоряжаться деньгами, которые давал ей Хайран, и привыкла к мысли о том, что она нужна и полезна Хайрану и что она ему как дочь. Как-то, вспоминая о Сидоне, о своем отце и злобной мачехе, Сфрагис сказала Хайрану, что ждет вестей от отца и надеется, что он сообщит, что им сделано для поисков матери.
— Как ты думаешь, Хайран, можно надеяться, что мать моя еще жива и найдется? Ведь не всегда рабы попадают в такие страшные условия, когда им приходится голодать и болеть. Ведь бывает и так, что условия жизни этих несчастных не так уж плохи… А от печали не умирают, не правда ли, Хайран?
— Как ты знаешь, Сфрагис, в моем доме только две рабыни — женщины в саду. Им совсем не плохо. Они сыты, не очень утруждаются, сажают цветы, приносят тебе розы в дом. Так можно прожить долгую жизнь. Если твоей матери посчастливилось, то она жива. Мне только странно, что за столько лет ей не удалось сообщить о себе. Может быть, она оказалась в какой-либо далекой стране, а оттуда невозможно передать послание в Сидон? Мне трудно ответить на этот вопрос. Я только думаю, что твоему отцу нужно интересоваться работорговцами и говорить с ними повсюду, где бы он их ни встретил. Может быть, кто-нибудь из них запомнил красивую вавилонянку, которую ему удалось продать. Если он продал ее с выгодой, то запомнил навсегда. Так устроен купец. Если ты уже способна написать письмо отцу, напиши ему обо всем этом. А я в свою очередь подумаю, чем тебе помочь.
Весь этот год Сфрагис очень усердно училась грамоте. Старый учитель-грек, который несколько лет обучал Байт, вел с ней занятия и нередко хвалил ее за усердие. Когда он давал ей задания переписать что-либо из Вергилия, переведенного на греческий, Сфрагис это делала особенно старательно, а потом, отдавая ему кусочек пергамента, исписанный греческим письмом, она выразительно читала на память стихи, чем приводила в восторг старика, большого поклонника великого римского поэта.
Сфрагис понравилось предложение Хайрана, и девушка принялась за письмо к отцу, первое письмо в ее жизни: