Пять капель смерти

Бегло просматривая машинописный текст, я остановился на очередном листке: по донесению пристава Щипачева, было найдено два тела в непосредственной близости от дома Окунёва. В случайности и совпадения я давно не верю. В такие — тем более. Надо было принимать экстренные меры.
К материалам по событиям 4 января 1905 года
Папка № 18
Профессор стоял в дверях, не желая впускать в квартиру. Ванзарову пришлось напомнить, что если с полицией желают общаться на пороге, то общение будет перенесено в участок, куда подозреваемого доставят под конвоем. Окунёв заявил, что не подчинится произволу властей, но посторонился.
Ванзаров без разрешения прошел в кабинет. На месте, где еще недавно висел групповой снимок, разместилась рамка с безобидным портретом престарелого родственника.
— Куда дели такую замечательную фотографию?
Окунёв уселся в кресло и сложил на груди руки:
— Обязан отвечать?
— На этот вопрос — нет.
— Тогда мой ответ: не ваше дело. Удовлетворил?
— Вполне, — согласился Ванзаров. — Не могли отказать женщине. Сами отдали или она украла?
— Вас не касается… И знаете что, Ванзаров? Проводите свой сатрапский допрос и освободите меня от вашего присутствия. У меня много работы.
— Над чем работаете, профессор?
— Все над тем же: хочу дать народу вместо обмана и религии счастье свободы. Не слишком ли я с вами откровенен?
— Со мной можно. Охранка или жандармы таких шуток не поймут.
Окунёв фыркнул:
— Да вы, Ванзаров, либерал, вольнодумец!
— Вы же учили меня думать и анализировать. Вы и — Сократ.
— О нет! — закричал профессор. — Я вас не тому учил! Я вас… Позвольте, к чему эти разговоры? Спрашивайте, что вам надо, и уходите!
— Извольте. Знакома ли вам Надежда Толоконкина?
— Эта глупенькая купеческая дочка?
— Да, она на фото с вами левый угол пентакля держит.
— Приходила, пыталась умничать. Ужасная посредственность. А что такое?
— Вчера вечером она была у вас в гостях?
— С какой стати? Нет, конечно…
— Когда видели ее последний раз?
— Несколько дней тому. А в чем дело?
— Сегодня утром ее нашли мертвой в двух шагах от вашего дома. Она лежала в сугробе, из одежды на ней — одна рогожка.
Профессор вжался в спинку кресла:
— Это, конечно, ужасно, но я здесь при чем?
— Разве она не к вам приходила?
— Конечно, нет!
— К кому тогда?
— Да откуда мне знать! У нее свои знакомства. Вот их и ищите.
— Дамы, которые на фото с вами, ее подруги?
— Скорее всего.
— Где их найти?
— Ванзаров, я не хожу к ним в гости и не знаю их адресов! — крикнул Окунёв. — Поймете вы это или нет? Если они иногда заходят ко мне, это не значит, что я посвящен в подробности их личной жизни.
— Как их зовут?
— Я называю их Марианна и Елена. Достаточно?
— Назовите их фамилии.
— Иванова и Петрова. Устраивает?
Ванзаров кивнул:
— На каких интересах строится ваша дружба с этими дамами?
— Да что же это! Они мои ученицы. Мы беседуем о литературе и вреде религии. Надеюсь, это не запрещено? На этом пытка закончена?
— Еще немного. Прошу вас назвать настоящее имя и фамилию Ивана Наливайного.
Профессор схватился за голову:
— Да сколько же повторять! Я рассказал вам все, что знаю. Я к Ивану в паспорт не заглядывал. Все, у меня кончилось терпение! Уходите, оставьте меня в покое! Мне очень жаль погибшую девочку, но еще больше мне жаль своего здоровья и нервов. Прошу вас выйти вон!
Поклонившись учителю, Ванзаров оставил негостеприимную квартиру.
Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке
Вызвав ротмистра Владимира Модля, одного из самых толковых моих людей, я отдал распоряжение задействовать все силы Охранного отделения, а также привлечь дополнительно свободных сотрудников для розыска особо опасного преступника. Я не стал уточнять, что преступник — мой агент.
Мне требовалось сосредоточиться, чтобы составить записку о положении в рабочей среде. Но мысли все время возвращались к ситуации с агентом. Что еще можно сделать, чтобы поймать Шмеля как можно скорее? Кто занимается делами о двух смертях? Конечно же, сыскная полиция. У них там имеется толковый сотрудник, который может быть полезен в нынешнем положении. Я уже собрался искать в справочнике номер сыскной, как ожил мой телефонный аппарат.
Вам может показаться странным, господа офицеры, но в то время прямой номер начальника Охранного отделения (как сейчас помню: № 95) можно было найти в «Справочной книжке градоначальства», продававшейся в любом книжном магазине Петербурга. Фактически мне мог телефонировать кто угодно. Только никому это не приходило в голову. Время было такое: в чем-то глубоко простодушное. Жаль, что все вскоре кончилось.
Я машинально взял трубку и ответил.
— Полковник, не дождались меня? Как жаль! — сказал хорошо знакомый голос.
— Где вы? Советую вам немедленно явиться ко мне…
Конечно, это была грубейшая ошибка. Я не совладал с неожиданностью и ляпнул глупость: агентам категорически запрещалось появляться в Охранном отделении. Я быстро поправился:
— Иначе вынужден буду применить особые меры…
— Дорогой Александр Васильевич, «иначе» не будет, — проворковал Шмель своим волнующим голоском. — Не пытайтесь меня найти. Это в ваших интересах. Вы же не хотите получить в столице империи невообразимый хаос? Надеюсь, мы друг друга поняли… Прощайте, мой славный полковник!
Я повесил трубку на рычаг и позволил себе возмутительный поступок: саданул по столу так, что подскочило мраморное пресс-папье. Это выходило за всякие границы. Чтобы агент бросил открытый вызов всему Охранному отделению в моем лице? Такого просто не могло быть. Ради чего Шмель пошел на безумный риск?
Вероятный ответ сильно тревожил меня.
Стенограмма воспоминаний Аполлона Григорьевича Лебедева (в представлении не нуждается)
Николя, вы хуже любой пиявки. Ну разве можно так мучить пожилого великого криминалиста? Я же светоч науки, честь и совесть всего Департамента, и все такое, а вы за мной ходите и канючите. Нет бы так Ванзарова донимать. Так ведь кишка тонка! Все мне, старику, достается. Ладно, так уж и быть, любознательный и непутевый друг. Утолю вашу жажду знаний. Насколько сам владею фактами. Меня точно так же за нос водил наш обожаемый друг.
В деле том было много забавных моментов. Вам, Николя, трудно поверить, но тогда я прямо загорелся волнующей идейкой про эту индийскую заразу. Никак она у меня из головы не выходила, пока не докопался до кое-каких фактов. А как наткнулся на важные сведения, сразу бегом сами знаете к кому. Влетаю к нему в сыскную, разгоряченный, как девица перед свиданием. Дверь у меня сама собой отлетает, и вижу, что наш друг счастливо избежал легкого удара по лбу. Ему бы на пользу пошло. Нет чтобы поблагодарить, так смотрит на меня с осуждением.
Я ему с порога:
— Попался, Ванзаров!
Он так печально спрашивает:
— Будете пугать сомой?
И откуда только догадался? Ну, ничего. Сюрприз подпорчен, но не испорчен, как кто-то говорил. Я ему:
— Буду, еще как буду… Жаль, что записная книжка Окунёва утонула.
— Откуда узнали?
— Встретил сейчас Железного Ротмистра, — говорю, — которого бегать заставляете, как савраску. Вы потеряли, а вот я разыскал!
И верчу у него перед носом книжечкой в осьмушку. Другой бы ради приличия сделал вид, что удивлен, а этот прямо и рубанул:
— Эту книжку последние два года я вижу у вас то в одном, то в другом кармане.
Такой наблюдательный — беда.
— Все равно разыскал кое-что важное, — говорю.
И показываю потертую брошюру в голубой обложке. Не какая-нибудь дрянь, а одесское издание 1883 года магистерской диссертации тогда еще малоизвестного Дмитрия Овсянико-Куликовского. Называется «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности» и посвящена изучению божества Сомы. Вываливаю столь интересные факты, а у него на лице хоть бы лучик радости или благодарности.