Балом правит любовь

— Неужели? — Эдвард вынул письмо и потряс им в воздухе. — Я о той записке, что вы прислали Элен. Вы умоляете ее вернуться домой, чтобы скрасить ваше одиночество, а между тем вам прекрасно известно, что она на званом вечере.
Леди Гартдейл с вызовом посмотрела на сына.
— Я ее мать и вправе рассчитывать на частичку дочерней любви и привязанности.
— Она с радостью дарит вам свою любовь, но вы не вправе требовать ее неотлучного присутствия и столь самозабвенной привязанности.
— Зачем эти нападки, Эдвард? Я сделала все для вашего счастья! И вот мне награда за страдания. — Леди Гартдейл на миг умолкла, теребя в руках платок. — Ты должен был привезти Элен с собой. Нельзя оставлять ее одну, без присмотра. Ты же знаешь, что можно ждать от мужчин: все они одинаковы.
Эдвард устало провел рукой по волосам.
— Она не одна. С ней Аманда Таунли и другие друзья. Кроме того, Барбара с мужем присмотрят за ней.
— Хм! Она должна быть со мной!
Эдвард не счел нужным возражать. Что толку? — Мне жаль, что вы остаетесь при своем мнении, мама. У нас с Барбарой давно своя жизнь, и Элен устраивает свою судьбу. — Эдвард неспешно поднялся. — Вам тоже не худо бы задуматься о вашей будущности. Не то существование сделается для вас и вовсе несносным.
Эдвард вышел из комнаты, бесшумно притворив дверь. На слезы и полетевшие ему в спину угрозы никогда более не принимать его он не обратил ровно никакого внимания. Слова матери были пустым звуком: она принадлежала к числу женщин, которые готовы разыграть целый спектакль, лишь бы пробудить в окружающих чувство вины. Так было при жизни отца, так продолжалось и после его смерти.
Возвращаться к Таунли в подобном настроении было невозможно. Нервы Эдварда напряглись до предела. Он боялся, что в сердцах может ненароком сказать что-то, о чем впоследствии пришлось бы пожалеть, а потому решил прежде пропустить стаканчик бренди.
Уставившись на стакан с бренди, который держал в руках, Эдвард мысленно возвратился в дом Таунли. Вид счастливых Аманды Таунли и лорда Истклиффа доставил ему истинное удовольствие. Эдвард любил обоих всем сердцем и знал, что, даже будучи разными по складу своего характера, они все-таки имели довольно общего, чтобы составить гармоничную пару.
Затем Эдвард вспомнил виденную им на вечере молодую даму, с которой разговаривала Аманда. Он не знал ее, однако что-то показалось ему в ней смутно знакомым, и он невольно засмотрелся на женщину.
На ее лице, как в зеркале, отражались все чувства: неподдельная радость при встрече с Амандой, дружеское участие и приятное изумление. Они с Амандой, верно, секретничали о лорде Истклиффе и о мужчинах вообще. Аманда держала незнакомку за руки, стало быть, девушки были подругами.
Неделя встреч с таинственными незнакомками, подумал Эдвард, вспомнив о Дженни.
После трех встреч он только и знал о ней что имя. Об остальном же — кто она, знатная дама или компаньонка, откуда родом, есть ли у нее братья и сестры — он не имел ни малейшего представления.
Но что самое удивительное, Эдварда это ничуть не беспокоило. По крайней мере, он никогда бы не променял удовольствие от встреч с этой женщиной на более обстоятельные сведения о ней.
Однако вопрос о том, что могло заставить женщину пожелать оставаться инкогнито, не давал Эдварду покоя. Он, разумеется, не считал ее ни дамой полусвета, ни замужней женщиной, подыскивающей любовника, ибо ничто в ее поведении не указывало на то, что незнакомка желала бы сблизиться с ним. Она не интересовалась ни его состоянием, ни тем, кому он покровительствует, если вообще это делает.
Их встречи проходили в беседах, и именно поэтому Эдвард получал от них великое наслаждение. Дженни обладала живым умом и была гораздо более образованной, нежели большинство знакомых, но ни одна женщина с незапятнанным прошлым не будет держать свое имя в секрете, пряча лицо под вуалью, и Эдвард задавался вопросом, уж не скрывается ли она от мужчины.
Однако может ли молодая незамужняя женщина оставаться совершенно незамеченной? Судя по одежде и великолепной лошади, дама она не простая, и сопровождающий ее конюх — верное свидетельство ее благородного происхождения. Она как-то обмолвилась о тетке и кузине. Значит, в Лондоне у нее родные. Появляется ли она в обществе со своими родственницами? Эдвард и сам редко бывал в свете, но лица завсегдатаев светских вечеринок ему примелькались, а часто слышимые там голоса были у него на слуху. Лицо Дженни он мог бы и не узнать, но ее низкий голос с хрипотцой узнал бы из тысячи. Этот голос пленял Эдварда, рисуя в воображении темные ночи и нежные объятья, сплетенные в безумстве страсти тела…
Решив, что мысли его унеслись уж слишком далеко, Эдвард встал и неохотно направился к двери. Для сладостных мечтаний было не время. Нужно привезти Элен домой и, быть может, попытаться разузнать, кто та незнакомка, к которой Эдвард уж было решился подойти, а также понять, отчего на ее лице в тот миг выразилось такое беспокойство.
Примерно в то же самое время Диана, Фиби и миссис Митчелл садились в экипаж, намереваясь отправиться домой, на Джордж-стрит.
— Какой чудесный вечер! — воскликнула Фиби, когда дверь экипажа закрылась. — Диана, ты не находишь?
Диана улыбнулась в ответ.
— Да, Фиби, вечер прелестный. Аманда так счастлива.
— Еще бы! Ведь она сделала прекрасную партию с лордом Истклиффом, — заметила миссис Митчелл. — Миссис Таунли вообще на седьмом небе. И леди Истклифф тоже довольна выбором сына. Брак обещает стать счастливым. Так, значит, Фиби, твой первый выход в свет тебе понравился?
— Очень. Капитан Уэтерби сказал мне, что такого веселья он еще не помнит.
Миссис Митчелл пристально взглянула на племянницу.
— Должна предостеречь тебя, Фиби: будь осторожна с капитаном Уэтерби. Ты только-только появилась в обществе. За оставшееся время у тебя появится много знакомых молодых людей. Капитан Уэтерби очень славный, но он второй сын, а потому не унаследует ни титула, ни имения.
Фиби с негодованием фыркнула.
— Для меня это неважно.
— А должно быть важно.
— Мне нравится человек, а не его деньги.
— И в этом нет ничего дурного. Но влюбиться в богатого мужчину, поверь, ничуть не труднее, чем влюбиться в бедняка. Выгоды же при этом несравнимо больше. Не говорил он тебе, есть ли у него надежда получить церковный приход после выхода в отставку?
Потрясенная, Фиби ничего не ответила. Ее молчание означало, что такого разговора не было.
— В карьере священника тоже нет ничего дурного, — продолжила миссис Митчелл. — Она заслуживает большого уважения и в высшей степени подходит младшему сыну. Но ты спроси себя, друг мой, по душе ли тебе подобный образ жизни. Ведь все может сложиться много удачнее, если ты получишь от супруга титул, к которому было бы не лишним иметь и состояние.
Фиби вздохнула.
— Возможно, вы правы, но я все же хочу выйти замуж по любви. Что в этом предосудительного?
— Ровно ничего, друг мой. Я и сама хотела бы, чтоб вышло по-твоему, но только при условии, что ты не будешь бедствовать, прозябая в богом забытой деревне, в доме приходского священника. Твоим родителям подобный союз пришелся бы не по вкусу. Но ты, я уверена, встретишь джентльмена, который подходил бы тебе во всех отношениях и в которого ты смогла бы влюбиться.
Тетушкины слова, по всей видимости, не убедили Фиби.
— А вот леди Элен Терлоу выходит замуж по любви. Какое это счастье!
Упоминание о леди Терлоу неприятно кольнуло Диану, и она натянуто спросила:
— Ты разговаривала с леди Элен?
— Да, когда ты беседовала с мисс Таунли. Леди Элен оговорилась, что объявлять о ее помолвке с лордом Дерлингом преждевременно, но она так счастлива, что не могла утерпеть и не поделиться новостью.
Диана с теткой переглянулись.
— Она рассказывала что-нибудь о своем женихе? — поинтересовалась миссис Митчелл.
— Лишь то, что, по ее мнению, он самый прекрасный человек во всем Лондоне. День свадьбы еще не назначен, но она надеется, что вопрос в скором времени решится. А я надеюсь, что еще встречу ее: она очень мила.