Три книги про любовь. Повести и рассказы.
Вечером он ухитрился поссориться с кем-то не из нашего вагона и выяснял отношения в тамбуре; а я, выйдя в туалет, с опаской слушала про «кынжал», который у него всегда при себе, и он готов пустить его в ход, когда «нужна спра-авэдливость».
К концу дня он угомонился и лёг; а ночью рыцарски уступил своё нижнее место вошедшей женщине и, прямо в носках, оставив туфли на прежнем месте, явился к нам и занял свободную верхнюю полку.
Утром сосед был готов разделить наши хлопоты. «Эй, брат, принеси ботинки!» – крикнул он, вертанувшись на полке в другую сторону и сунув голову в коридорное пространство. Непонятно, кому конкретно адресовалось послание, но какой-то «брат» немедленно принёс ему обувку. Он вышел на ближайшей станции и купил арбуз, которым угощал нас и особенно настойчиво Серёжу, умиленно глядя, как тот вгрызается в ароматный полумесяц, а потом водил его мыть лицо и руки.
Настало время обеда. Работники ресторана понесли металлические судки, гремя многоэтажной подставкой и распространяя по вагону терпкий запах распаренного харчо, жареного лука, перегоревшего томата и бог знает чего ещё…
Парень харчо брать не стал, а взял азу по-татарски с варёным рисом, сел рядом с Игорем за столом и открыл крышку. Напротив сидели мы с Серёжей.
Остро запахло томатом и солёными огурцами. Парень начал есть. Серёжа провожал напряжённым взглядом каждый кусок мяса, исчезающий за шевелящимися усами. Что делать? Я ёрзала от неудобства ситуации… Ни увести, ни отвлечь ребёнка было невозможно. На третьем куске наш сосед поднял глаза от миски и, подвинув её к Серёже, ласково спросил: «Хочэшь?»
Тут Серёжа перевёл взгляд с парня на меня и спросил своим ясным хрустальным голоском:
– Мама… Это – чурка?
Показалось мне, или на самом деле в вагоне повисла звенящая тишина?
О боги мои, опустите бархатный занавес над этой постыдной сценой! Никогда, слышите, никогда, клянусь вам, не было в нашем семейном лексиконе этого слова!.. Никогда я не чувствовала себя такой тварью и идиоткой одновременно! В голове обрывочно летали мысли про «кынжал» и высадку по стоп-крану посередине нагретой зноем степи. И это было бы «спра-авэдливо».
Видимо, всё это хорошо читалось на моём мучительно напряжённом лице с полузакрытыми глазами.
Знаете, что сделал парень? Он протянул свою смуглую большую руку через стол и потрепал моего сына по белобрысым кудрям:
– Ничего, – сказал он, – малэнький ещё…
…Вагон привычно зашумел, и мы поехали дальше.
Про катыклош
– Ка-ти-клощ, – по слогам диктует Гуля.
Я записываю. Понятно, что основа – слово «катык», но под Гулиным пристальным взглядом исправлять мне неудобно.
– Не знаю, как объяснять. У вас, Ирин-апа, вообще такой буква нет…
Задавив в себе чувство стыда за наш недоразвитый алфавит, в котором «вообще такой буква нет», плюю на фонетические изюминки узбекско-русского перевода, кладу карандаш, плотнее заворачиваюсь в плед и слушаю…
Было это лет двадцать назад. Гульмире было семь или восемь, когда её бабушка, Рсолат-бува, приготовила катыклош из катыка и лапши. Мулла прочитал над ним молитву, и получился священный суп для… Ок-момо, вот. Его разнесли соседям, по всей махалле, чтобы ели и молились за Рсолат.
Ок-момо? Дух. Нет, не ангел. Ангел на их языке будет фаришта. А это дух, что тут непонятного? Один из семи пыр. Дух, хранящий людей. Только Ок-момо – хранит бабушку, а Ок-бобо – дедушку.
Ок-момо надо просить, чтобы сделал волосы белыми. И забрал зубы, которых ещё полно, и все крепкие. Как – «зачем»? Старуха же… Голова белая – душа белая. Так у них говорят.
– Если этого нет, то что-то не то… – Гуля качает головой. – Стыдно. Перед соседями. Перед мулла…
Молчим. Я потрясена. Вспоминаю старый японский фильм, в котором старуха выбивает камнем зубы, чтобы сын отнёс её в горы умирать. Иначе семье не прокормиться. Смотреть было невыносимо, честно, а тут…
Я первой нарушаю затянувшееся молчание:
– И… Ок-момо…
Сделал, да. Только не сразу, конечно. Бабушка не один год просила. А когда заметила первую седину, так радовалась, так благодарила!
Потом, основательно поседев и распрощавшись с зубами, Рсолат-бува начала готовиться к смерти. Давным-давно, конечно, она положила в сундук всё, что необходимо для похорон. Но… достойные поминки? Все сорок дней, по обычаю, когда будут открыты ворота двора, куда зайдёт каждый, знакомый и незнакомый, кто хочет помянуть и помолиться за неё. И стол должен быть всё время накрыт и полон еды, чтобы никто плохого слова не сказал, а только вспоминали бы с уважением и восхищались…
Где бабушка взяла эту корову – такую же древнюю и костлявую, как она сама, никто не помнит. Корова сроду не давала молока и еле держалась на ногах, но бабушка вбила себе в голову, что та должна непременно дотянуть до её поминок. Тогда, мол, животное можно будет продать и богатый стол на все сорок дней обеспечить. В то время бабушка уже плохо видела, почти ничего не слышала и на любое обращение к ней отвечала одной дежурной фразой: «Только-корову-мою-не-продавайте…»
Вот правнуки подбежали к её кровати:
– Бува-а-а, есть конфетка-а-а?..
– Только-корову-мою-не-продавайте.
Вот соседка зашла по делу:
– Апа, совета прошу…
– Только-корову-мою-не-продавайте.
Вот невестка, Зохида-ои касу с супом принесла:
– Ая, кушать будете?
– Только-корову-мою-не-продавайте.
– Далась тебе эта корова, – кричал сын, Хатам-тога, – Кто её купит, этот мешок с костями?
– Только-корову-мою-не-продавайте.
Довела всех до белого каления. Думали, всё, совсем ума лишилась бабушка.
Ан нет, это ещё не конец истории.
Корова вдруг раздумала греметь костями и родила телёночка. Хорошенького, мягкого, с серой звёздочкой во лбу. Все охали, изумлялись, цокали языками…
И бабушка встала с постели. Перестала повторять, как попугай, слова про корову. Знает, что с таким богатством достойные поминки ей обеспечены. Теперь у неё одна забота – просить Аллаха поскорее забрать её… Только Аллах не слышит, видимо.
Катыклош готовить надо.
Про ГТО
– Зашла я позавчера к подруге в геронтологический санаторий – она там на дневном стационаре пребывает. Пока Любка на процедурах была – ну не знаю, какие процедуры – электросон там, циркулярный душ, чего там ещё бывает? Я её во дворе поджидала. У них там приятно, цивильно – клумбы с цветами, беседка. Дорожка для бега размечена. Хотя какой там бег в нашем возрасте, Го-с-с-споди… Села на лавку рядом с тренажёрами, сижу. А тут и «спортсменки» выходят. Три человека. И тренерша с ними. То есть не тренерша, нет, а как это правильно? Да, инструктор по лечебной физкультуре. Тоже немолодая, но – всё при ней: фигура, осанка… Идёт – как по волнам плывёт: ни дать ни взять – флагманский корабль! А эта троица у неё в фарватере болтается, еле поспевает.
От спортсменок глаз не оторвать. В одной сто пятьдесят килограммов; второй сто пятьдесят лет, спина плывёт параллельно земле, голова вверх задрана. У третьей, видимо, в бедре искусственный сустав: сделает шаг, потом раз – в сторону нырок. Но желание спортом заниматься – вижу – огромное. Все экипированы – спортивные костюмы, кроссовки, как положено. На инструктора смотрят, как на икону. Верят, что если будут все её команды выполнять, к истечению срока путёвки тоже поплывут, как каравеллы по зелёным волнам.
Тренерша построила их в шеренгу и говорит:
– Так. Сегодня сдаём ГТО.
Потом поперхнулась, откашлялась, подумала и добавила:
– Норматив для дам элегантного возраста.
Команда оживилась и радостно загомонила. Я ушам своим не поверила. Какое им ГТО – думаю. Поднимите мне веки – раз, два? Но инструктор дело своё знала. Сдающие нормы ГТО застывали на одной ноге под тиканье секундомера, крутили головой, работали кистями, старались попасть мячом в пластиковую корзину, растягивали эспандер. Работали неутомимо. Я тоже была захвачена зрелищем, даже забыла на Любку разозлиться, что не идёт долго. Да если она и пришла бы, я всё равно трибуну, то есть лавку свою, не покинула бы.