Подружка (СИ)

В горе и тоске.
Плешь моя, да ты ли это?
Как ты изъеблась?
Из малинового цвета
В синий облеклась.
Вы, муде, краса природы,
Вас не узнаю…
Эх, прошли былые годы.
Баюшки-баю.
Вот умру, тебя отрежут,
В Питер отвезут.
Там в Кунст-камеру поставят,
Чудом назовут.
И посмотрит люд столичный
На всю мощь твою.
Экий, — скажут, — хуй отличный.
Баюшки-баю.
Валера смеется, просит почитать еще что-нибудь, и я с удовольствием читаю другие похабства. Засыпаю, лежа на нем, и не замечаю, что он, перед тем, как лечь спать, закрывает окно и укрывает меня пледом.
Утром просыпаюсь один — Валера, как капитан, получает указания от тренера, пока все готовятся. Я тоже собираюсь, иду в зал и пытаюсь концентрироваться только на предстоящей игре. Ловлю взгляд проходящего мимо Валеры и понимаю, что не получается. Отворачиваюсь и ловлю уже другой, колючий и холодный — Дэна. Похоже, он заметил, что какая-то грань между его другом и мной треснула, и это уже не подколы и тупые шуточки в формате подкатов.
Все идет хорошо ровно того момента, пока, принимая пас, Дэн не толкает меня.
— Лось, блять, — говорю я, собираясь встать, но вижу, как в слоу мо, что его нога в белом кроссовке опускается на мою руку и надавливает на нее.
Сначала я слышу тошнотворный хруст, а потом боль ослепляет поплывшее сознание и я глотаю загустевший воздух, вскидывая голову и сжимая зубы. Не ору, рычу, отстраненно отмечая, что Валера не рассчитал силы удара, потому что Дэн подозрительно долго держится за глаз. Тренер свистит, подзывая замену, но мне уже плевать — с поломанными пальцами я выбываю не только из игры — вообще из команды не меньше, чем на год.
========== 8 ==========
Домой я, психанув, уезжаю в тот же день, когда мне наложили лангетку — вещи в сумку и вперед, на первый рейс, не дожидаясь, когда закончится игра. Валеру, как капитана команды, заменять не стали и не дисквалифицировали, ограничившись двумя заменами — вместо меня и Дэна. На обезболивающих я вполне сносно добираюсь до дома, проспав все время пути, забираю у соседей, что следили за Нефертити, ключи, отключаю телефон и заваливаюсь в кровать. Думать ни о чем не то что не хочется — тупо не получается, все мысли и чувства застывают отеком вокруг сцепленных вместе лангеткой указательного и среднего пальцев. Перелом без смещения, через десять дней повторный рентген, через месяц обычная фиксирующая повязка, через полгода окончательное восстановление. Зашибись. И не подрочить теперь.
Сука ты, Дэн. Мог бы просто в морду дать, я бы пережил, ответил хотя бы, а теперь что? Валера, конечно, молодец, что за меня вступился, но дела это не изменит, и месяц мучений мне обеспечен.
К концу дня понимаю, что я теперь — бытовой инвалид. Я не могу нормально раздеться, одеться, помыться, налить чай, разогреть еду. Благо, в доме есть электробритва и эпилятор, иначе пришлось бы еще заросшим ходить, как етя. Расчесывая перед зеркалом мокрые волосы левой рукой я постоянно выдергиваю целые пучки, и обязательно полысею раз на третий.
— Сукааааа! — вою я, со злости долбанув лангеткой по раковине и скорчившись от пронзительной боли в запястье.
К концу следующего дня, когда градус раздражения достигает отметки «Фурия в пмс», в дверь звонят. Я прекрасно знаю кто это, потому не завязываю халат.
— Ты как? — с ходу спрашивает Валера, протискиваясь мимо меня. — Тут тебе папа драников напек со сметаной, пока мама на работе была, а еще я пиццу принес, поедим, и помогу…
— Стоп! — командую я, приостанавливая бурное движение с разворачиванием коробочек. — Твой папа напек специально для меня драников?
— Нажарил, точнее. На сковородке же. А чего ты удивляешься? Узнал, что тебя покалечили, вот и пожалел, он у меня заботливый. Я к тебе, кстати, на всю неделю.
— Чо?
— Жить буду с тобой. Ты ж пожрать сам не сможешь, не ломайся. Я во всем виноват, если бы я Дэну не рассказал о том, что между нами было, он бы не взбесился.
Я сажусь за стол и смотрю на золотистые кружочки драников. Нефертити, постукивая по стулу голым хвостом, смотрит тоже.
— Э, а ну иди свои вискасы-хуискасы жри, — хмурюсь я. — Только обсосешь и выплюнешь, знаю я тебя.
Я ем левой рукой, не попадая в банку со сметаной с первого раза, а Валера, протирая стол мокрой тряпкой — я залил его кофе с утра — поглядывает на меня без прежнего недоверия. И вообще он весь такой подозрительно тихий и смирный, что я все же понимаю — сдался.
— Лер, — бубню я, запихивая драник целиком в рот. — Передай папе, что он лучший. А Катерина знает о том, что ты меня хочешь?
— Пока нет. Я думаю, как сообщить ей об этом, — отвечает он на удивление честно. — Ты в курсе, что мы на соревнованиях третье место взяли?
— Если бы меня не вышибли из игры — взяли бы первое. Но не могу не порадоваться. Вытри мне нос, пожалуйста.
Конечно, я могу сделать это и сам, но Валера, который так хочет быть полезным, делает это покорно и даже, как мне кажется, с удовольствием.
— В кровать меня отнесешь?
— Все, пизда рулю. Дорвался до власти.
Он подхватывает меня на руки, и от него так волнующе пахнет чем-то брутальным, мужским, что я, несмотря на боль в руке до самого локтя, прижимаюсь к нему и не отпускаю, когда он кладет мою тушку на кровать.
— Чего ты повис на мне? — усмехается он.
— Очень хочу, чтобы ты меня поцеловал. Но мы не в романтической мелодраме, где герои, просыпаясь в одной постели, сразу начинают сосаться, даже зубы не почистив, поэтому ты сделаешь это потом. Как-то целоваться с человеком после ужина не комильфо, не находишь? Поэтому ложись ко мне и включай плазму. Давай ужастики смотреть, я отвлекусь.
Валера, вздыхая, помогает мне забраться под одеяло, выключает свет и врубает старый добрый «Окулус». Точнее, для меня старый добрый, а Валера, который видит его впервые, морщится, когда героиня раскусывает лампочку вместо яблока или вспоминает детство с мамашей на цепи. Я смотрю этот фильм раз в третий, но каждый раз пугаюсь на одних и тех же моментах, и когда тварь из зеркала вдруг появляется за спиной героя, я вздрагиваю и ору. Валера тоже дергается, но не из-за меня, а из-за кошки, которая, подскочив в испуге, вцепляется ему в ногу.
— Придурок! — ворчит он. — Хера ты орешь, будто тебя ебут?
— Когда меня ебут, я еще не так ору, — сообщаю я.
Фильм заканчивается, и Валера щелкает пультом, оставаясь сидеть рядом. Потом встает, снимает с себя майку и джинсы, аккуратно складывает их на стуле и ложится под одеяло. Я знаю, что он возбужден, потому что возбужден тоже, и лангетка бесит вдвойне, поэтому я соплю яростно и раздраженно.
— Ты чего пыхтишь? — спрашивает Валера, двигаясь ко мне и касаясь обнаженным бедром.
— Хочу тебя, сил нет, — вздыхаю я. — Подрочи мне?
— Заебись помочь приехал…
Он, стянув вниз мои «невыходные» трусы с мишками, обхватывает член горячими ладонями, и я всхлипываю от накатившего наслаждения.
— Сейчас-то можно целоваться? — спрашивает насмешливо.
— Нет, я еще зубы не чистил и…
— Похуй.
В этот раз целует неторопливо, с оттягом, обводит языком контур изнутри, потом посасывает язык, что сразу отдается волной жара внизу живота, прижимается раскрытыми губами и постанывает. И в этот раз он знал, на что шел, ложась со мной в одну постель, знал и хотел того, чем мы сейчас занимаемся.
Кончаю я быстро — слишком долго терпел, переворачиваюсь сразу на живот и слегка приподнимаю бедра:
— Я знаю, что у меня классная задница, можешь кончить на нее.
Я слышу за спиной вздох восхищения — оценил. Затем его руки раздвигают мои ягодицы, и в ложбинке между ними скользит член. Хочется прогнуться, встать на колени, но нельзя, он к такому еще не готов, поэтому пусть привыкает пока к моим прелестям снаружи. Сзади я похож на девчонку: длинные волосы, хрупкие плечи, подтянутые ягодицы. Он, усаживаясь на мои ноги, касается лобком этой самой заветной ложбинки, и это так приятно, что я закрываю глаза и кайфую от ощущения тепла сзади. На спину падают густые капли, он стонет хрипло, тяжело, затем утыкается лбом мне между лопаток и следом целует в шею.