Я не могу без тебя…

Он почувствовал тот момент, когда ослабло ее сопротивление. До этого боролась как только могла, в глазах читалось презрение, в сдавленном голосе — протест, и вдруг что-то изменилось. Элла разжала губы и горячо ответила на поцелуй. Потом запустила руки в густые волосы мужчины и притянула его к себе. Этот неожиданный жар передался ему и отозвался ответной горячностью.
Сознавала ли она в эту минуту, что творит? И предполагать было трудно, что женщина способна на подобную страсть.
Ему хотелось сорвать с нее мокрое платье, снять с себя рубашку и брюки и согреть ее жаром своего тела. Но хоть страсть и затуманила разум, Мартин тем не менее понимал, что это было бы безрассудством. Он наклонился и стал целовать девушку через одежду.
Огонь пробежал по всему телу, когда он коснулся губами ее нежного соска. Даже через одежду он будто чувствовал его сладость.
Мартин забыл обо всем на свете и, отбросив все предосторожности, расстегнул мокрое платье. Ее грудь выглядела прекраснее, чем он ожидал: крепкая и упругая, с набухшими сосками, она доставляла ему невыразимое наслаждение. Тело мужчины содрогалось от возбуждения. Элла, наверное, чувствовала, как тверда стала его мужская плоть, требующая удовлетворения. Терпеть муку неутоленной страсти не было сил.
Страшно подумать, вдруг она одумается, вырвется, убежит. Его настойчивые грубоватые ласки заставили ее застонать от ответного желания.
О, он и сам едва сдерживал стон. Но превозмог себя. Хотел ее до боли, до дрожи во всем теле. Никогда подобного необузданного желания не вызывала у него ни одна женщина.
Руки Эллы скользнули ему под рубашку. Маленькие ладошки гладили его плечи, расстегнули воротник. Губы коснулись его шеи. Знала ли Элла, что сводит с ума?
Желание непреодолимо. Ее мягкая женская плоть — вот вожделение его разума и тела. Овладеть, унести ее на вершину блаженства… Но остатки здравого смысла останавливали. И в то же время какой же он мужчина, если откажется от того, что женщина согласилась дать? Она сама подалась его порыву. Уже не он, а она его соблазняет.
И все-таки мужчина сумел унять головокружительную страсть. Овладеть няней этих господ Бранеров! Не глупость — сумасшествие! Когда Элла притянула его к себе, кровь застучала в его жилах. Мартин уже начал терять рассудок, но нашел в себе силы противостоять искусу. Задыхаясь, отпустил ее и с усилием поднялся на ноги.
  
7
 
— Ты скоро встанешь, Элла? — не ограниваясь криком, дети пытались сдернуть с нее простыню, что и заставило девушку открыть глаза. Кэй стояла около кровати и сосала большой палец.
Элла, еще не до конца проснувшись, потянулась и протерла глаза.
— О, Кэй! Который час?
— Уже поздно, — заявила малышка, не выпуская изо рта палец. — Мама велела тебя разбудить. Она сказала, что у нее болит голова.
И не только у нее, подумала Элла, повернувшись на спину. Сколько же сейчас времени? Селма никогда не встает раньше меня.
Нашла наконец часы и с ужасом воскликнула:
— Уже полдевятого!
С ума сойти! Спала намного дольше обычного, так что у хозяйки имелись основания для недовольства.
Но тут вспомнилось, что произошло вечером. Заснуть удалось лишь под самое утро. О, как безобразно она себя вела! Так опуститься! Позволить этому негодяю, брату того, кто сломал жизнь отцу, почти овладеть ею?! Но хуже всего то, что она его не остановила, скорее наоборот…
— Элла!
Кэй начала терять терпение, заметив, что няня напряженно о чем-то думает, вовсе не считаясь с ее присутствием. Глаза открыты, но смотрят как бы сквозь Кэй — девочке это совсем не нравилось.
— Что? — переспросила Элла, пытаясь отбросить неприятные мысли. — Ах, да, уже поздно. Пойди и скажи маме, что я не задержусь. Только умоюсь — и буду с вами.
— Ты проспала, — сказал Сол, просовывая голову в дверь спальни. — Должна кормить нас завтраком, а сама просыпаешь.
— Да, сейчас, — ответила Элла устало. — Я только почищу зубы и оденусь. Почему бы вам не сделать то же самое? Уверена, вы можете одеться и без моей помощи.
— Но мы не должны… — начал было Сол, но сестра оборвала его.
— Я остаюсь здесь, — заявила она, усаживаясь на край кровати. — Я хочу посмотреть, как ты одеваешься. Я могу, потому что я девочка. Правда?
— Ну…
— Если ты остаешься, то и я остаюсь, — сказал мальчик.
— Никто не остается, — устало перебила их Элла, слезая с кровати. — Я не задержусь, обещаю. А сейчас будьте хорошими ребятами и почистите зубы.
Закрыв за детьми дверь, она глубоко вздохнула. У нее было несколько минут, чтобы прийти в себя.
Глядя в зеркало, Элла не удивилась, что глубже забегали тени под глазами. С тех пор как нежданно-негаданно появилась здесь мать, бессонница усилилась, а прошлой ночью из-за этого гадкого человека вообще невозможно было уснуть.
Господи, ну почему бы ей тогда не уйти в свою комнату? Зачем понадобилось идти на пляж, да еще и купаться?
Что глупо, то глупо. Она и сейчас не могла даже самой себе сказать, почему вела себя таким образом. Действительно стало жарко, и нервы напряжены до предела, но разве это веская причина, чтобы портить хорошее платье в соленой воде?
Как бы там ни было, но что сделала, то сделала, и до появления соседа-сумасброда Элла наслаждалась редкой возможностью быть самой собой. И мысли-то тогда были отчетливо резкими: нет, нельзя позволить Селме управлять собой, как той вздумается. И больше никогда не следует видеть здесь мать.
К счастью, Сара не узнала дочери, иначе, наверное, не перепутала бы имени. Дурочка, конечно же, она дурочка, что назвала Мартину вымышленную фамилию. Утопающий хватается за соломинку… Одна надежда — повезет и обман не раскроется. К тому же есть предчувствие, что ей больше не придется свидеться с Элтхаузом, а уж тем более с его невесткой. Даже если бы ничего не произошло на пляже, Мартин ни за что больше не придет сюда. Ему здесь все осточертело. Селма явно выводит его из себя.
Допустим, обман с фамилией раскроется, ну тогда можно будет сказать, что Мартин просто ослышался. И Том, возможно, подтвердит. Он же явно ей симпатизирует.
Элла вздохнула. Ей понравился секретарь знаменитого писателя. Он много говорил с ней за ужином. Том, хоть и работает на ее злейшего врага, стоит признаться — это один из самых приятных мужчин, с которыми довелось встречаться.
Однако если уж быть честной, то стоит признаться и в другом: она больше не видит в Мартине Элтхаузе своего врага. Боже, какое унижение! Сдалась почти без борьбы, и если бы тот сам не оттолкнул ее…
Она смотрела в зеркало, пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение происшедшему, и не находила. Ей хотелось выплакаться, но этого нельзя позволить. Она на работе. И уж кому-кому, но не Селме доверить переживания прошлой ночи.
Вчера девушка так надеялась незаметно проскользнуть на виллу — не повезло: пока возилась с застежкой платья и пока приводила себя в маломальский порядок, игроки закончили партию и перешли на веранду. Как ни старалась остаться незамеченной, а Данбар все-таки увидел ее.
Потом уже выяснилось, что во всем косвенно виноват Том. Плохо играл, все время забывал правила, партию пришлось прекратить.
Появление Эллы в столь экстравагантном виде было, конечно же, интереснее бриджа. Пришлось выдержать допрос Селмы, которую не убедило ее объяснение, что она пошла прогуляться по пляжу и ее смыло океанской волной. Селма заявила, что это полное сумасшествие — выходить одной на прогулку после наступления темноты. Муж поддержал ее.
Муж… Разве не ясно — ни мнение жены, ни его собственное мнение не имело для него ну не малейшего значения. Дана куда больше заинтересовали ее бедра. Да и мамочка смотрела на дочь странным, видимо, осуждающим взглядом. Господи, только этого не хватало…
А где Мартин? Пошел домой переодеться?
Том единственный, кто встал на ее сторону. Он высказал мнение, что Бранеры должны бы позволить девушке пойти переодеться, вместо того чтобы мучить ее расспросами. На хозяев особенно подействовало замечание Тома, что няня их детей может подхватить воспаление легких и с месяц проваляться в постели.