Портрет (СИ)

Сеньор Гарсия пригласил Джорджа в кабинет под вечер.
— Картина неутешительная, — произнес он, когда писатель уселся в кресло и с надеждой уставился на сыщика.
— Произошли две неприятные вещи. Во-первых, Вы сняли раму с крючка, во-вторых, прислуга убралась утром в вашем кабинете и вымыла полы. Они проверили — кабинет был открыт, значит, можно входить. Следов не осталось. Единственное, что могу сказать, — Джордж напряженно впился глазами в лицо детектива, — работал профессионал. Он проник в кабинет через дверь, она была не заперта. Я снял отпечатки, но вряд ли что-либо обнаружу. Особенно, если прислуга протёрла ручки. Далее. Похититель искусно заменил картину. Непонятно, зачем он оставил раму и полотно. Это попахивает какой-то странной прихотью. Я взял на исследование скобы, при помощи которых оно сейчас натянуто на раму. Посмотрим, что к чему. Если преступник воспользовался теми же скобами, то ему на все понадобилось не менее нескольких часов, чтобы ювелирно вытащить их и прикрепить заново. Это нонсенс. Воры делают работу быстро. Для них главное скорость, а не забота о том, чтобы после все красиво выглядело.
Джордж внимательно слушал. Пока все логично и правильно.
— Дальше. Он вышел через секретную дверь, ведущую в гараж. Я нашел ее за шкафом.
— О двери никто не знает, — удивился Джордж, — даже слуги. Риелтор, который продал мне виллу, рассказал о ней, а я оставил все в тайне.
— Что знают двое, знает и свинья, — глубокомысленно заявил детектив, произнеся известную немецкую поговорку, — остались чертежи особняка, да и риелтор, возможно, показывал ее кому-либо другому перед вами. Не суть. Наш грабитель проник в гараж. Если я правильно понял, вчера у вас было торжество.
Джордж быстро кивнул.
— Поздравляю, — кривовато улыбнулся Гарсия и продолжил, — он вышел через гаражную дверь. Не могу сказать, поднимал он ее или нет. Вы утром приехали на такси?
— Да, — ответил Джордж.
— Значит, не поднимал. Я нашел на воротах клочки белой рубашки. Вор был очень маленьким и гибким, если смог протиснуться в узкий проем под ними.
— Почему он не поднял их?
— Не знаю, — пожал плечами детектив, — может, боялся, что из-за шума подъемника его услышат гости?
— И он решил поранить спину, чтобы выбраться? — скептически спросил Джордж.
— Я же говорю, очень много неясностей. Дальше. Он вылез из ворот и скрылся позади дома. Ушел или через пляж, или перелез на соседний участок. В любом случае, следов нет — все вытоптали гости.
— Да, — Джордж потер переносицу, — в полночь был праздничный фейерверк над морем. Его было хорошо видно именно с той стороны.
Детектив вздохнул.
— Завтра я начну опрашивать гостей и обслуживающий персонал, не видели ли они кого-нибудь. Но могу сказать сразу, мистер Олдридж. Это глухарь.
— В смысле? — Джордж ошеломленно уставился на детектива.
— Я опрошу всех. Они скажут, что ничего не видели. В такой суматохе и неразберихе трудно за кем-то уследить. Или еще хуже, начнут придумывать несуществующих людей и события. И я только потрачу драгоценное время и запутаюсь в поисках фантомов.
— Но есть нитки с рубашки, — с надеждой произнес Джордж.
— Спектральный анализ? — улыбнулся детектив. — Он ничего не даст. Мы же не сможем взять ткань с одежды, в которой были все гости и прислуга? Вы разоритесь на экспертизах. И не факт, что мы обнаружим его среди них. Если это чужой человек, мы вовсе его не найдем. Рубашка уже сожжена или выброшена в мусорный бак.
— Понятно, — опустил голову Джордж, — но хоть что-то Вы сможете посоветовать?
— Не покупать больше картин на черном рынке, — улыбнулся детектив, — или более тщательно их прятать.
Гарсия встал и протянул руку.
— Если узнаю что-то новое, я Вам сообщу.
— Спасибо, детектив, — пожал руку Джордж, — буду ждать новостей.
***
— Полная амнезия, — вынес вердикт один из докторов.
Консилиум собрался утром, как только Анна Симпсон появилась в палате. Она взяла на себя роль моей опекунши, так как за неделю нахождения в больнице ни моих родственников, ни друзей полиция не нашла.
«Странно было бы, если бы нашла», — подумала я тогда, когда полицейский в последний раз приходил в госпиталь.
Непонятное слово «амнезия», озвученное в первый же день моего прибытия сюда, стало спасением. Это значило, что я не должна рассказывать о том, как появилась на свет, о том, кто меня нарисовал, и кто я на самом деле. А должна только мило хлопать глазами и на все вопросы отвечать — не помню.
— Но она знает свое имя, — произнесла Анна обеспокоенно.
— Почти все больные амнезией помнят имя. Это самое личное, что у них есть, так что неудивительно, что Лаура его вспомнила. Ее болезнь вызвана не физическим повреждением, так как ничего серьезного мы не нашли, а психологической травмой, а это гораздо сложнее вылечить. Она не только потеряла память, но и разучилась говорить, писать и читать. Так же у нее очень слабые мышцы на ногах и руках. Словно она последний год лежала в кровати и не вставала. Много непонятного в этом конкретном случае, но без помощи Лауры мы не сможем разобраться. А она ничего не помнит.
Некоторое время доктора еще перекидывались между собой странными терминами, а потом ушли. В палате остались сеньор Перес, мой лечащий врач, и Анна Симпсон, моя спасительница. Бинты еще не сняли. И пусть говорили, что на моем теле в основном царапины, глубокие и не очень, доктор решил перестраховаться.
— Очень странно, — задумчиво ответила Анна, — как Лаура вообще появилась на берегу? Я проверила сводки новостей. Ни одного крушения за последние несколько дней. Может быть, это было неизвестное судно, заплывшее в Балеарское море?
— Не знаю, — ответил доктор, — мы поместили ее фото в газетах. Но лицо было исцарапано и перевязано бинтами. Вряд ли кто-нибудь ее узнал бы. Подождем, когда снимем повязки и тогда еще раз сфотографируем.
Я подумала, чем мне грозит эта процедура. И смогут ли узнать меня Алан или Джордж по фотографии?
— Жаль, что Вы выбросили ее рубашку, — вздохнула Анна, — еще тогда, на берегу, я заметила, что ткань была особенная, и вышивка по воротнику очень интересная. Таких сейчас не делают.
— Она была вся в крови и изодранная, — с сожалением ответил доктор.
Я переводила смиренный взгляд от доктора к Анне. Все складывалось, как нельзя лучше. В больнице я в относительной безопасности. Полиция больше не приходила. Семейная пара, которая меня подобрала, оказались милейшими людьми они регулярно навещали в госпитале. Мне было стыдно им врать, но правда была гораздо хуже.
— Единственное, что мы можем предложить для лечения амнезии — гипноз, — продолжил доктор. Я испуганно дернулась. Это еще что такое?
— А он сможет помочь? — нахмурилась Анна. — Я слышала, что гипноз редко бывает эффективен.
Доктор развел руками.
— Давайте попробуем? Могут пройти годы и даже десятилетия, пока Лаура вспомнит. А может, и не вспомнит вовсе.
— Ты как, девочка? — Анна повернулась ко мне и заглянула в глаза. — Согласна?
Я молча кивнула. Что мне оставалось делать? Гипноз, так гипноз.
За неделю я смирилась с тем, что я жива. Миллионы мыслей посещали меня. Как это случилось? Сама ли я ожила или кто-то помог? Это было изначально запланировано или просто нужно было пятьсот лет набираться сил? А, может, я ожила, потому что влюбилась? Ведь раньше я никогда сама не любила. Волшебство отсутствовало в этом мире, но то, что со мной произошло, по-другому было не назвать. А может, я мало знаю о человечестве, душе, Боге? А вдруг волшебные вещи случаются? И я — наглядное тому подтверждение?
Все было странно и абсурдно. Первый позыв в туалет. Первые спазмы голода. Мытье тела, головы, расчесывание спутанных волос, боль от уколов. А еще я спала! Я никогда не спала в своей жизни, только уходила в небытие. И мне снятся сны! Это так интересно, просыпаться утром, с первыми лучами солнца. Наслаждаться гладкостью простыней, которые скользят по коже, запахом мыла, зубной пасты. Вкусом апельсина на завтрак.