Улыбка темноты (СИ)

«Поттер, ты маньяк!» — устало сказал себе Гарри. Он не собирался просить о продолжении. Он и не рассчитывал ни на какое продолжение. Нет, вовсе нет! Ему хватило и одного раза. Правда, его член был с ним категорически не согласен.
Кажется, Гарри слишком сильно погрузился во внутренний спор, потому что возвращение человека из тьмы застало его врасплох. По волосам прошлась ласкающая ладонь.
— Это ты! – шепнула сгустившаяся тьма. Сердце исполнило несколько кульбитов. Холодные пальцы легко очертили линию скулы и замерли на губах, точно лаская.
— Прошу прощения, — неловко сказал Гарри прямо в чужие шершавые подушечки, — но я сейчас лопну.
— Проза жизни, — то ли согласился, то ли хихикнул его невидимый любовник. – Беги. Только не потеряйся.
Гарри считал шаги: «Десять, двенадцать, пятнадцать, двадцать, тридцать». Судя по запаху, горизонт располагался именно здесь. Идти дальше не имело смысла. Облегчившись, Гарри пошел назад. Медленно, очень медленно. «Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…» Требовалось подумать. Темнота не спешила рассеиваться. У них не имелось ни еды, ни питья, ни теплой одежды. Их никто не станет искать, а если и станет, то не найдет. «Двадцать один, двадцать, девятнадцать…» Считать задом наперед было неудобно, но почему-то казалось единственно правильным: точно сматываешь длинную нить путеводного клубка. Лабиринт, в котором ждет собственный Минотавр. Гарри фыркнул. Эк его занесло! Такими темпами он и сам скоро начнет говорить «уборная». Минотавр… Что если… Что если этот Минотавр сейчас предложит… Мысли путались. Очень сложно, оказывается, произнести простое слово «трахнуться», если оно относится к тебе самому. И… к другому мужчине.
«Гарри, ты собираешься трахнуться с другим мужчиной? — произнесло подсознание почему-то самым строгим голосом Гермионы. – С совершенно посторонним мужчиной?»
«Как будто было бы лучше, если бы я собирался подставить свой зад знакомому мужчине! – мрачно подумал Гарри. – Малфою, скажем. Или Снейпу. Что за бред! Малфой и сам кому хочешь подставит зад. А Снейп… Снейп, похоже, всю жизнь любил мою мать. И он, кстати, умер».
Мысли о Снейпе, который совсем недавно умирал с разорванным горлом на полу Визжащей хижины, предсказуемо сдернули легкий флер возбуждения, точно старое покрывало. Снова повеяло смертью. Чужой и своей собственной. Некрасивый аромат: кровь, пепел и свежая земля. Здорово выглядит только на героических картинах. Почему-то представился огромный черный квадрат и надпись на золотой табличке: «Смерть победителя Волдеморта Гарри Поттера и его неизвестного любовника в вечной тьме сгоревшей Выручай-комнаты». Художник бешено обогатится. Авангард!
«Я не хочу умирать, — подумал Гарри. – Не теперь. Не так глупо».
И тихонько сказал:
— Эй!
— Я здесь, — ответили совсем близко.
Видимо, за грустными мыслями Поттер сбился, считая шаги. Он скользил рукой по камню, пока не наткнулся на жесткую материю чужой мантии: человек стоял, прислонившись плечами к стене. Гарри подошел почти вплотную и встал, остро ощущая локтем чужое присутствие рядом.
— И что дальше? – осторожно спросил хриплый голос.
— Ничего, — просто ответил Гарри. – Ждать чуда. Ты веришь в чудеса?
— Нет, — усмехнулись из тьмы. – Не слишком.
— И я, — ответил Гарри. – Скорее всего, мы умрем.
— Может, и так.
Гарри набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:
— Я не хочу умирать девственником!
— Что? – озадаченно переспросил его невидимый собеседник.
— Не хочу подохнуть чертовым девственником.
— Предлагаешь мне озаботиться этой твоей проблемой? — ехидство в тихом шепоте можно было сцеживать на манер змеиного яда и разливать по фиалам.
— Ты видишь здесь кого-то, кто может решить эту проблему вместо тебя? – Гарри почувствовал злость. Ситуация выглядела феерически-идиотской.
— Я вообще никого не вижу. Даже глупого мальчишку, который только что предложил мне свою девственную задницу.
— Сделаем вид, что мы просто закрыли глаза, — сказал Гарри и потянулся к тому месту, где по его ощущениям должен был находиться чужой рот. Задница задницей, а душа требовала поцелуев.
Сначала губы скользнули по волосам, потом по мочке уха, потом зацепили, кажется, нос, потом… Гарри сгребли в охапку и притиснули к холодной стене. Первый поцелуй вышел коротким и несколько… односторонним: Гарри даже не успел разжать губ.
— Мерлин, что я делаю? – почему-то вслух удивился сам себе его партнер, потом, вздохнув, добавил: – А впрочем… Гори оно все!
Второй поцелуй вышел неожиданно правильным: глубоким, нежным и страстным. Никакого намека на мягкие женские губы и привкус помады. Колючая щетина оцарапала кожу вокруг рта. Гарри подозревал, что и сам ощущается приблизительно так же. И это было совсем не важно. Важен был поцелуй. Сильно, почти яростно и в то же время настолько… Слова уплывали из головы вместе с сознанием, губы словно жили своей собственной жизнью, а язык и вовсе творил что-то непредставимое. В какой-то момент Гарри поймал себя на том, что вылизывает чужое нёбо и тихо стонет от страсти. А может, и вовсе не тихо?.. Во всяком случае, к его разгоряченному паху милосердно прижалось жесткое бедро, давая возможность от души потереться, вдавиться и снова застонать от нахлынувшего возбуждения.
«Нужно просто закрыть глаза…» — всплывает откуда-то из глубины.
Это оказывается неожиданно правильно: закрыть глаза и представить, что все совсем по-другому. Что тот, кого ты целуешь – не просто случайный незнакомец, одержимый, как и ты, жаждой тепла. Что ваши губы встречаются, чтобы передать друг другу некое тайное послание из самой глубины сердца. Что руки, скользящие по телу, удержат во время любой бури и отведут любую боль.
«Я не буду трахаться, — внезапно решает для себя Гарри. – Я буду заниматься любовью. Хотя бы один раз в жизни. Люди мы или кто?»
Люди — не люди… Решение дается на диво легко. Стоит только мысленно закрыть глаза. (Наяву их глаза давным-давно закрыты, но это не играет никакой роли.)
Гарри обводит языком чужие губы, и почему-то ему кажется, что они улыбаются в ответ. Впрочем, Поттер всегда славился богатым воображением. «Если надо, я сыграю за двоих…» Или не придется? На затылок привычно ложится чужая рука, оберегая запрокинутую назад поттеровскую голову от нечаянного соприкосновения с каменной стеной. (Пару мгновений назад такие тонкости никого из присутствующих не волновали.) Мир, который под сомкнутыми веками – это ведь только твой мир, а если повезет – общий мир, на двоих. Тело плавится, кости превращаются в желе, кровь шумит в ушах, время перестает существовать, темнота отступает, спаленная личным магическим солнцем – там, за занавесом ресниц.
— Раздевайся.
— Что?
— Хочу тебя, — выдыхает солнце, которое прежде казалось тьмой.
Одежда…. Почему-то раздеться в присутствии другого человека гораздо труднее и значительно более интимно, чем то, что было раньше. По сути – это высший акт доверия, близости. Без одежды мы чувствуем себя совершенно беззащитными, точно рыцарь без лат или улитка без раковины. Отдаться кому-то – значит довериться, подпустить близко-близко, к себе, в себя, дальше последнего рубежа. Гарри думает об этом, когда неловко избавляется от одежды. Раздеваться в темноте, на ощупь совсем неудобно. Рядом слышится шорох, резкое дыхание и тихие ругательства сквозь зубы. Тот, другой, тоже снимает латы. Тело к телу, кожа к коже – как будто все по-настоящему, взаправду. Несмотря на медленно наползающий холод и тайный страх предвкушения, Гарри улыбается в темноту.
— Иди сюда.
Его покрытое мурашками тело заворачивают в тепло объятий. Незнакомец (или уже не стоит называть так того, кто подошел настолько близко?) снова прижимается поцелуем к обветренным поттеровским губам, и Гарри уже почти привычно ловит улыбку чужого рта. А может, он это просто себе придумывает, чтобы было не так страшно. Все-таки, если человеку улыбаешься во время поцелуя, то потом постараешься не делать ему больно. То, что больно все-таки будет, ясно даже такому идиоту, как Поттер. Но боль бывает разной, и только это сейчас по-настоящему имеет значение.