Там, где любовь

— Я думал, ты уже вырос. В детстве ты строил дома на деревьях.
Дон рассмеялся.
— Да, помню, и это было здорово. Теперь почти то же самое, только дом будет не на дереве, а на земле. Молоток, пила, топор, гвозди, доски и бревна, пакля, черепица, кирпичи, цемент… Ничего не забыл?
— Ох, сын мой, я-то надеялся, что ты остепенился!
— Ничего не поделать, па. Смирись!
Морин едва не разлила только что отжатый апельсиновый сок, когда вечером следующего дня Дон ворвался в кухню, излучая энергию и бодрость. Теперь на нем был синий костюм и еще более сногсшибательный галстук, а она… что ж, она, как водится, изображала из себя бедную сиротку Золушку. Босые ножки, драные джинсы, растянутая футболка. Сегодня Морин целый день мыла полы.
— Эй, леди, перестань так откровенно балдеть от моего нового костюма! Я смущаюсь.
— Ой, что вы, сэр! Это я, бедная деревенская деушка, смушаюся при виде та-акого ослепительного жетлемена, чес-слово!
— Мори! Откуда у тебя этот потрясающий говорок?
— С детства помню. У нас повариха была из Восточного Лондона. Классический говор кокни. Но ты и вправду выбил меня из колеи.
— Это только мишура. Оболочка. Под ней скрывается обычный работяга. А почему ты босиком?
— Потому что я мыла полы.
— Зачем? Они были вполне…
— Да, но я пролила молоко, когда доставала его из холодильника. Начала мыть кухню, а потом так разошлась, что вымыла и все остальное.
— Значит, тебе вредно пить молоко. Лучше давай выпьем бренди. Или вина? Я сейчас переоденусь во что-нибудь более приемлемое, и мы поболтаем.
— Мне надо заниматься.
— В половине десятого?
— Да знаю я, который час. Особенно хорошо это чувствует моя голова.
— Что ж, тогда увидимся утром. Пока?
— Пока.
Переодевшись в джинсы и футболку, Дон вспомнил, что оставил на кухне свою личную, персональную бутылку виски. Это было его снотворное, и оставаться без него молодой человек не решился. Он спустился вниз — и обнаружил Морин, сидящую за столом и мрачно созерцающую вазу с фруктами.
— Ты, вроде, заниматься собиралась?
— Не твое дело. А если честно — просто не могу себя заставить.
— Тогда ложись спать.
— Я тут подумала, а может, стаканчик винца? Ты предлагал, я отказалась слишком поспешно.
Дон просиял и достал из холодильника бутылку французского белого вина. Щедро плеснув себе виски, он уселся рядом с Морин.
— Расскажи, как прошел твой день.
— Фу, не хочу об этом говорить. Лучше ты расскажи, как съездил.
— Отлично. Навестил родной дом, побыл с родителями, решил пару вопросов по бизнесу — вот, собственно, и все.
— Чем занимается ваша семья? Сюзи что-то рассказывала, но я, конечно, пропустила мимо ушей.
— В основном — поставка товаров и сырья по всему миру, предпочтение отдается Латинской Америке. Какао, кофе, бобы, каучук, зерно, урожаи нынешние и будущие…
— А как можно поставлять будущие урожаи?
Дон рассмеялся, Морин улыбнулась в ответ.
— Я лично понятия не имею. Мы с Филипом в этом мало задействованы. Он, сама знаешь, архитектор, а меня привлекают только на время переговоров. Говорят, я очень обаятельный.
— И скромный.
— И скромный, точно. Кроме шуток, у меня ведь есть еще и родной братец, Ник. Вот его хлебом не корми, дай поиграть на бирже. Пол процента какого-нибудь Доу-Джонса способны повергнуть его в экстаз или в отчаяние, даже до сердечного приступа довести.
— Ты не такой.
— Не такой. Я вообще псих. Так считает папа, Я не понимаю, как можно работать, глядя на столбики цифр и разговаривая по телефону. Нет, вообще-то я знаю, что вся мировая экономика на этом и держится, но сам предпочитаю что-то конкретное.
— Как это?
— Это просто. Держишь в руках бревно или доску. Потом берешь топор и гвозди. Потом живешь в доме, ходишь по мосту и знаешь, что это сделано твоими руками.
— И поэтому ты строишь мосты в джунглях?
— И поэтому я строю мосты в джунглях. И поселки в пустынях. И электростанции. Много чего строю. И радуюсь, когда вижу, что сделанное мной выжило, выстояло, не сломалось под ударами стихии и стало приносить пользу. Смешно, да?
— Нет, вовсе нет, Здорово. Но насчет столбиков цифр — неужели ты не любишь деньги?
— Скажу, что нет, — совру, конечно, Просто я не люблю их делать. Надсадно, изо дня в день, посвящая этому лучшие годы своей жизни. Деньги приносят много хорошего. Они обеспечивают комфорт, удобную постель, вкусную еду. Однако они не в силах купить любовь, добрые отношения, дружбу и семью. Настоящую семью…
Дон посмотрел на Морин и увидел, что она почти засыпает.
— Пошли-ка в постель, старушка Морин.
Она мгновенно пришла в себя и негодующе уставилась на Дона.
— Я не собираюсь идти с тобой в постель, что еще выдумал!
Дон хмыкнул.
— А почему, собственно? У нас бы неплохо получилось.
— Глупости.
— Морин, ты чересчур сурова и слишком серьезно относишься к себе.
— Что это ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что смех еще никому не вредил. Как и секс. Лечит душу и врачует тело.
Морин смерила Дона убийственно-скептическим взглядом.
— Я безмерно благодарна тебе за столь трогательную заботу о моей измученной душе…
— И о теле!
— Именно. Но не собираюсь прибегать к твоим услугам.
— Жаль. Очень жаль. Мне кажется, я просто рожден для оказания патронажной помощи…
— Есть ли на свете что-то, к чему ты относишься серьезно?
Что за человек! В глазах пляшут черти, на губах играет веселая улыбка, и он так хорош, так хорош, что нет сил на него смотреть…
— Таких вещей немного, но они есть.
— Просвети меня. Что это?
— Хорошая еда. Мое здоровье. Друзья. И, разумеется, общество подходящей во всех отношениях женщины.
— Ага, значит, подходящей во всех отношениях? Ну-ну.
— Это не так просто, как ты думаешь. Таких женщин раз-два и обчелся! Думаю, ты одна из них.
— Я?! Ты с ума сошел!
— А ты что, плохая женщина?
— Не то чтобы плохая, но уж явно не «подходящая».
— А мне ты нравишься!
Морин ощутила нечто вроде паники. Разговор входил в совершенно незапланированное русло.
— Я? Ха! Почему бы это?
— Ты умеешь меня рассмешить.
— Я ни разу даже в голове не держала тебя смешить, что ты придумываешь, О'Брайен!
— И все-таки смешила. Ты, моя прекрасная леди, так серьезна и строга, так наивна и нежна…
— Наивна? О да! Ладно, хватит с меня твоих глупостей. Я иду заниматься.
— Конечно! Не трать времени на пустые разговоры, моя практичная сожительница.
— Не называй меня сожительницей! Конечно, я понимаю, у тебя-то времени полно, ты можешь валяться дома и трепаться ни о чем, но я не могу! У меня есть обязанности. Мне надо работать и учиться, и за меня этого никто делать не будет! Так что, сделай милость, оставь меня в покое.
С этими гневными словами Морин подхватила папку с учебниками и ринулась из кухни. К несчастью, папка зацепилась за какой-то крюк, и вес бумаги и контрольные работы будущего менеджера-маркетолога разлетелись по полу. Морин свирепо выругалась себе под нос и опустилась на колени. Прямо поверх всех бумаг лежала ее последняя контрольная с жирной красной «парой».
Если он сейчас что-нибудь скажет, я его убью. Возьму справочник менеджера, он тяжелый, и убью!
Но Дон ничего не сказал. Молча помог ей собрать все с пола и подняться. Руки у него были жесткие на ощупь. Рабочие руки.
— Морин, если хочешь, я могу помочь тебе разобраться с некоторыми темами, Скажи, если потребуется помощь.
Она едва сдерживала дрожь, вызванную прикосновением его рук.
— Я справлюсь сама. Спасибо.
— Когда перестанешь справляться, скажи.
— СПАСИБО.
Дон неожиданно обнял ее за плечи.
— Эй! Маленькая, поверь мне, принять помощь — это не проявление слабости. Даже если помощь принимает сильная, молчаливая и независимая личность.