Десять тысяч небес над тобой (ЛП)

Парень с красной повязкой кричит в мегафон:
— Все коммерческие и производственные работы на день приостановлены. Возвращайтесь в свои дома и ждите дальнейших инструкций.
— Слава богу, что это случилось ночью, а не днём, когда вы были бы на работе, — говорит мама, когда мы идём домой по разрушенным улицам. Вокруг нас в дыму темнеет рассветное небо. — Мне не хотелось бы беспокоиться о вас на заводе боеприпасов в такое время.
Моя работа в этой вселенной — это производство бомб? Как я должна выкручиваться из этого? На данный момент, я не могу себе представить ничего, что я бы меньше хотела сделать, чем сделать ещё одну бомбу в этом мире.
Здания, которые я видела всего час назад, теперь лежат на улице рассыпавшись в тлеющие груды кирпича и арматуры. Большинство домов были пусты, конечно, из-за сирен о воздушном налёте, но я не могу быть уверена. Когда я вижу трёхколесный велосипед вверх дном в каком-то щебне, я вынуждена закрыть глаза на мгновение.
По мере того как четверо из нас достигают нашего дома, неповреждённого, нетронутого, папа смотрит на Тео.
— Знаешь, рядовой Бек, во время войны эмоции усиливаются. Мы живём так, как будто завтра не будет. Так что мы упускаем из виду то, что обычно не упустили бы, например, молодого человека, покидающего комнату нашей дочери глубокой ночью.
На этот раз Тео промолчал.
Папа продолжает.
— Я сейчас испытываю что-то вроде амнезии. Я понятия не имею, как тебе удалось найти нас во время бомбёжки, так как, конечно, ты не был рядом со спальней Маргарет, когда всё началось. Однако я подозреваю, что у твоего командира такой амнезии не будет, если ты в ближайшее время не появишься на базе.
— Да. Конечно. Всё верно, — рука Тео тянется в карман к кошельку, в котором мы надеемся есть адрес военной базы, на которую он должен отправиться. — Я, пожалуй, пойду. Я сделаю это. Сейчас.
Мама заговорщицки улыбнулась ему.
— Разве тебе не нужен твой велосипед?
Тео смотрит на наш дом, и я высматриваю велосипед, который видела прошлой ночью. Он тяжело вздыхает и я знаю, что он хочет свой Понтиак.
— Да, мэм. Маргарет, я зайду позже, хорошо?
Мой единственный ответ — это кивок. Я вспоминаю о последних словах, которые он произнёс до падения бомбы, о том, что он хотел сказать мне, если бы это были наши последние секунды жизни. Он улыбается, а затем разворачивается, чтобы уйти.
Как только мы входим в дом, мама и папа ведут себя так, как будто всё нормально. Для них это нормально. Мой отец предлагает приготовить завтрак, пока мама принимает душ. Я просто сижу за кухонным столом, не в состоянии двигаться или думать. В носу до сих пор стоит запах гари.
Спустя всего пару минут я слышу, как хлопает дверь, и тяжёлые сапоги приближаются к нашей кухне. Папа вздыхает с облегчением.
Джози входит на кухню со знакомой ухмылкой на лице.
— Эй, похоже, у нас по-прежнему есть дом.
— К счастью, — говорит папа. — Это удобно, не так ли? Иначе я понятия не имею, где я буду держать обувь.
Они оба притворяются, что все наши жизни не были в опасности во время налёта; им приходится. Если бы они не притворялись, страх был бы слишком большим, чтобы жить. Я не была здесь достаточно долго, чтобы соответствовать их браваде, но я кое-как могу улыбнуться сестре.
Папа берёт сковородку и лопатку.
— Настоящая яичница. Последняя на ближайшее время, так что наслаждайтесь.
— Разве мы не можем обменять ещё карточки? — морщится Джози. — Искусственные яйца такие ужасные.
— Не жалуйся, Джозефина. Мы и так получаем больше, чем большинство людей, — мама заходит на кухню, и нет ничего более странного, чем видеть её в военном пиджаке, юбке и галстуке.
Пока мои родители обнимают друг друга, и шипит сковорода, Джози наклоняется ко мне и шепчет:
— Эй, мама и папа может и разрешают делать тебе перерыв на любовь в военное время, но не могли бы вы с Тео быть потише? Мне нужен сон.
Боже мой, моя сестра слышала как я занимаюсь сексом, нет, нет, нет.
— Прости.
Джози сменила тему.
— Знаете что нам нужно? Кофеин.
— А вот и он, — говорит папа, ставя перед нами кружки с чем-то тёплым и коричневым. Но пахло как-то неправильно. Чтоб бы он ни дал мне, это был не настоящий кофе. Когда я сделала глоток, он оказался настолько горьким, что я с трудом заставила себя его проглотить.
— Может тебе стоит меньше пить кофе, Маргарет, — усмехается Джози. — Ты плохо спишь в последнее время.
Мама приходит на помощь, осознанно или нет, мне всё равно.
— Хорошо ли леталось сегодня утром?
— Лучше тебе считать, что хорошо, — отвечает Джози. Пока она говорит, я понимаю, что моя сестра не просто в армии. Она, блин, лётчик-истребитель.
Сначала это кажется невозможным, но потом я понимаю. Моя старшая сестра — это воплощение искателя острых ощущений. Сёрфинг, сноубординг, спуск на подвесном канате — тебе нужно подписать отказ от ответственности, если ты хочешь сделать это, Джози думает, что это весело. Независимо от того, насколько другое это измерение, моя сестра всё ещё находит способы получения адреналина.
— Хотел бы я, чтобы кто-нибудь позвонил нам по поводу лаборатории, — бормочет папа, занимаясь яичницей.
— Вероятнее всего, телефонные линии не работают, — отвечает мама. — Они отправят кого-нибудь. А до тех пор бесполезно беспокоиться об этом.
Она всегда говорит так, даже дома. А отец всегда отвечает:
— Я волнуюсь не потому, что это полезно. Я волнуюсь, потому что не могу ничего с собой поделать.
Мама хлопает его по плечу.
— Просто завтракай.
— Давай, папа, — я хочу, чтобы он перестал говорить о войне. Я хочу, чтобы он сел и пошутил над едой, как всегда. Казалось странным, когда они все начали делать вид, что мы никогда не были в опасности, но теперь я хотела бы, чтобы они снова к ней вернулись.
Они не возвращаются.
— Мы должны двигаться вперёд, — говорит папа, когда кладёт яичницу маме на тарелку. Он разговаривает с ней, а не со мной. — Мы могли бы делать больше теоретической работы, но, если проект Жар-птица когда-нибудь поможет войне, мы должны создать прототип в ближайшее время.
Мама кивает.
— Я знаю. Мы должны начать завтра. Нам в любом случае дали неделю. Сомневаюсь, что генералы готовы ждать дольше.
— Ты сможешь, Софи, — говорит папа. — Мы сделаем это. Это наш последний шанс.
Вот тогда меня осеняет. Конли отправил меня сюда, чтобы саботировать работу моих родителей над Жар-птицей. Иначе я не смогу вернуть Пола. Я не смогу вылечить Тео.
Но если я украду эту технологию у моей семьи в этом измерении, я возможно обреку их всех на смерть.
Кто-то стучит в дверь.
— Это, должно быть, кто-то из лаборатории, — говорит мама.
Я поднимаюсь на ноги прежде, чем она успеет это сделать.
— Я открою.
Сейчас мне просто нужно что-то сделать. Что угодно
Или так я думаю, пока не открываю входную дверь, за которой стоит Пол.
Глава 08
Пол сидит в нашей семейной гостиной, на самом неудобном стуле. В помещении он снял форменную шляпу, когда вошёл внутрь, он вполне мог сойти прямо с рекрутингового плаката. Тёмно-синий пиджак обрамляет широкие плечи; брюки наглажены. Даже его туфли сияют. Его осанка настолько прямая, что интересно, не болит ли у него спина.
Я хочу побежать к нему, использовать напоминание и захватить этот второй осколок души Пола на полпути! Почти готово! Но я не могу. В этом измерении он и мои родители знают, что такое Жар-птица; они поймут, что я делаю, и что я из другой вселенной. Другими словами, меня просто накроют.
Тёплых отношений, между мамой, папой и Полом, к которым я привыкла, отсутствуют. Здесь мои родители, кажется, его начальники, не более того.
— Что с электронным микроскопом? — спрашивает мама.
— Незначительные повреждения, — говорит Пол, — или повреждения были бы незначительными, если бы мы получали запасные части быстрее.
Папа прячет лицо в ладонях.