Она

 
Леонид Алехин
Она
 
* * *
Она зашла за мной около семи часов вечера, когда ожидание стало казаться совершенно невыносимым. Я пытался читать книгу, но забывал содержание страницы как только переходил к следующей. Что-то бессмысленно бормотал приглушенный телевизор.Стук в дверь подбросил меня с дивана.
— Входи! — закричал я, не попадая левой ногой в тапочек, — Входи, открыто!
Она вошла тихо, здороваясь кивком. Сняла мокрый капюшон и нерешительно встала у двери. Я жестом пригласил ее в комнату, осторожно взял ее холодную ладонь и прижался к ней губами.
— Извини, — сказала она, — Я заставила себя ждать.
— Ничего страшного, — я засуетился, придвигая ей кресло, — Там, что дождь?
— Ливень. Ты посмотри в окно.
Я улыбнулся.
— В окно успеется. Выпьешь чего-нибудь? Чай? Кофе? Ликер?
— Нет, спасибо. У нас мало времени.
Почему-то именно это напоминание показалось мне нетактичным, но я только кивнул. Ей лучше знать.
Она проницательно взглянула на меня.
— Прости, что я тороплю, — ее голос звучал мягко, — Но ты должен понимать:
— Я все понимаю.
Повисла неуютная пауза. Она огляделась по сторонам и я порадовался, что потратил почти все утро на уборку. Казалось бы бессмыслица, но как-то самому приятней.
— У тебя хорошо, — сказала она, — Даже классно. Я ведь раньше не была у тебя в гостях?
— Нет, ни разу, — я задумчиво поправил стоявшую на столе фотографию, — Мы вообще давно не виделись.
— Да, — она встала с кресла и подошла ко мне, — Последний раз, когда я приходила к тебе в больницу.
— Правда? — я удивился, — Я думал, что мать это выдумала.
Она покачала головой.
— Нет, я действительно приходила, не могла не прийти. Но меня не пустили в реанимационное отделение.
— Жаль, — искренне сказал я, — Мне было очень плохо. И больно. Я звал тебе тогда, ты знаешь?
— Я знаю, — она положила руку мне на плечо, — Но теперь я с тобой.
Мы помолчали. Я пытался думать обо всем сразу, но получалось так же плохо как и с книгой. Страницы памяти переворачивались с громким шорохом и на них я видел лишь неразборчивый рисунок литер, в котором нельзя было прочесть ни имен, ни дат. Ничего.
— Пусто, — сказал я ей и себе, — Особенно вечерами. И телефон молчит. Куда все подевались?
Ее рука на моем плече чуть сжалась.
— Раньше куда-то бежал, чего-то хотелось. Сейчас ничего, совсем. Все без толку. Ты понимаешь?
Она сочувственно кивнула. Да, она меня понимала. Даже без слов, слова были не нужны. Но хотелось выговориться, хоть однажды, пусть даже ей, знавшей это все и так, сказывались целые дни, проведенные в молчании с самим собой. В одиночестве, черт возьми.
— Быть одному, это как вода, — сказал я, — То пьешь, погибая от жажды:
— То, захлебываясь, тонешь, — закончила вместо меня она, — Это я тоже знаю.
Она действительно знала. И я улыбнулся, счастливый тем, что понят.
— Ты готов? — спросила она, улыбаясь в ответ.
— Да, пожалуй, — я оглянулся, скользя взглядом по комнате, — Жаль, что я ничего не беру с собой.
— А что бы ты хотел взять?
— Не обращай внимания, — весело сказал я, — Это так, дурачество. Пойдем?
Она шагнула к выходу, остановилась.
— Ты не хочешь оставить записку? — спросила она.
Я поднял жалюзи и теперь возился с оконным запором.
— Нет, — ответил я ей, с трудом поворачивая тугую ручку, — Для кого?
Она молча кивнула на фотографию на столе.
— Для нее? — ручка наконец поддалась и я распахнул окно. В лицо мне повеяло мокрой свежестью и холодом, — Она, я думаю, поймет и так.
Наступив на заранее приготовленный стул я взобрался на подоконник, обернулся к моей гостье. Она уже стояла у самой двери, белизну лица оттенял вновь поднятый черный капюшон.
— Не задерживайся, хорошо? — попросила она, — Там все-таки дождь, я намокну.
— Не буду, — пообещал я, выглядывая с высоты пятого этажа, — До встречи внизу.