2х2=мечта
Халина Снопкевич
2x2=мечта
1
Людка как раз задумалась о глубине морального падения Марека Корчиковского, который объявил на переменке, что его любимое развлечение — охота на мух с помощью пылесоса, когда пани Мареш вызвала:
— Корчиковский! Знаешь, Марек, по-моему, жалко будет, если эта жемчужина пера останется незамеченной. Пусть не только я одна, но и другие получат удовольствие. Прочти нам свое гениальное произведение.
Марек внимательно изучал крышку парты, упорно избегая взгляда пани Мареш.
— А нельзя ли просто поставить мне двойку?
— Насчет двойки можешь не беспокоиться, ты ее уже получил, — весело сказала пани Мареш и тут же переменила тон: — Вероятно, когда ты это писал, ты казался себе чертовски остроумным. И смелым. Так будь смелым до конца! Тема урока у нас сегодня — неизменяемые части речи, а это вещь довольно скучная. Так что все мы охотно отвлечемся и послушаем нашего классного сатирика. На, вот твоя тетрадка. Читай.
Марек подошел к столу пани Мареш, взял тетрадь, открыл ее, покраснел и сделал еще одну попытку:
— Пани учительница, теперь мне это уже не кажется остроумным. И потом, у меня нет литературных способностей. Вы ведь знаете.
— А я и не собираюсь делать из вас Хемингуэев, я хочу одного: научить вас думать. И уверена, что ты способен овладеть этим трудным искусством. Но если, по-твоему, можно валять дурака и не нести за это никакой ответственности, тогда не читай, не надо. Садись.
— «Что я вижу из окна моего дома, — начал Корчиковский. Левую руку он сжал в кулак. — Из окна моего дома с первого взгляда я вижу соседний дом. Со второго взгляда я вижу веревку для белья. С третьего взгляда я вижу помойку. С четвертого взгляда я вижу кусочек газона. С пятого взгляда я вижу проезжающий трамвай. С шестого…» Пани учительница, я осел.
— С этим не могу не согласиться. Но ты продолжай, продолжай, не порти впечатления самокритикой. Двойку я тебе поставила на девятом взгляде, и мне самой интересно, что еще и с какого взгляда ты увидел. А сколько их у тебя всего?
— Двадцать пять, — пробормотал Корчиковский.
Ребята рассмеялись, уже не сдерживаясь, а Людка почувствовала глубокое удовлетворение. Вот и Мареку утерли нос. Наконец-то! Пани Мареш умела любой поступок своих учеников представить так, чтобы класс мог оценить его по достоинству. Сейчас, глядя на Марека, учительница, наверно, думала, хватит с него или стоит еще немножко помучить. И, видимо заметив, что сконфуженная физиономия Корчиковского постепенно принимает свое обычное выражение, велела продолжать.
— «С пятнадцатого и шестнадцатого…» — прочитал Марек.
— А что было с десятого и с одиннадцатого? Неужели я прослушала? Или ты пропустил страничку?
— Детский сад или ясли, — прошептал Марек.
Свое он получил, это было ясно. Класс притих, зная, что теперь пани Мареш передаст слово ученикам.
— Ну, что скажете? Будем слушать дальше или не будем? Может быть, пора кончать это позорное представление?
— Пусть читает, — тихо сказала Людка.
— Пора кончать, — сказал Казик, верный подпевала Корчиковского.
— Объясни нам, пожалуйста, Марек, чем ты руководствовался, сочиняя этот шедевр? Хотел посмеяться над учительницей? А ведь у тебя в этой четверти две тройки и одна тройка с минусом. Мы с вами условились, что такое минус?
— Ноль целых пять десятых балла.
— И что же у тебя получается в среднем?
— Все зависит от того, в какую сторону вы округлите.
— В меньшую, как обычно.
— Значит, десять и пять десятых делим на четыре, ну, и если в меньшую…
— Вот видишь. Претензии есть?
— Нет, претензий нет. Извините. Как-то по-дурацки у меня это получилось.
— Надо полагать, теперь, когда ты получишь двойку в четверти по польскому, ты тоже будешь себя чувствовать по-дурацки. Садись.
Девятый «А» был удивлен. Обычно каждая такая выходка долго и подробно обсуждалась в классе. Однако на этот раз то ли пани Мареш устала, то ли не сочла случай достойным особого внимания, но она как ни в чем не бывало перешла к теме урока.
А Людка так надеялась, что на этот раз Мареку не отвертеться. Уж он-то никого не щадил, и Людку меньше всех. А попробуй его задень — тут же отразит любую насмешку. Этой его способности Людка завидовала всей душой. Сама она в ответ на обиду только молча глотала слезы. Хоть бы раз хлесткое словцо пришло ей в голову в нужную минуту! Задним числом — сколько угодно. Да что в том толку!
И хотя после истории со Стефаном — ей даже и поговорить об этом не с кем было — Людка стала гораздо сдержанное, Марек все-таки ухитрялся доводить ее до бешенства. В классе всегда найдется несколько человек, готовых слушать его развесив уши. Но Людка могла поклясться, что вот, например, сегодня он вовсе не для них старался, когда распространялся насчет мух и пылесоса. Нет, он явно хотел досадить Людке, которая позавчера призналась на классном собрании, что мечтает стать биологом и принять участие в какой-нибудь грандиозной научной экспедиции, ну, скажем, по Амазонке или вокруг света.
Пани Мареш одобрила ее планы, половина класса захихикала, половина раскрыла рот от изумления, а Корчиковского понесло:
«Любопытно, товарищ биолог, вы, наверно, каждого паршивого котенка на улице гладите? А если оса залетит в комнату, чем вы скрашиваете ее последние минуты? Медом? Или грушами? А потом — рраз! — на булавочку и под стеклышко? А крылышки у бабочек вы отрываете? В научных целях? Вот вы говорите, хамелеон — образец целесообразности в природе. А не будете ли вы любезны нам объяснить, в чем цель и смысл существования мух и клопов?»
Людка не поддалась на провокацию. Она знала, что из дискуссии с Мареком победителем ой не выйти. Да и придирки очень уж дурацкие. С Мареком вообще трудно разговаривать. Но неприятный осадок остался. На следующий день был урок труда, девочки шили себе полотняные харцерские [1] юбки, и у Людки в портфеле лежал сантиметр. Улучив момент, когда Корчиковский повернулся спиной, она подскочила и — он и спохватиться не успел! — обмерила ему голову. Обмерила демонстративно, чтобы все видели, а потом, помахивая сантиметром, глубокомысленно и громко объявила: «Окружность черепа, как у обезьяны-резус, следовательно, и объем мозга никак не может быть больше». Людка, конечно, прекрасно знала, что умственные способности не зависят от объема мозга, кроме того, голова у Корчиковского была самая обыкновенная, величиной со средний арбуз, темноволосая, коротко остриженная, — ей просто хотелось его унизить. Потом Людка так же громко объяснила Ядзе, что сечение головного мозга поразительно напоминает сечение кочана капусты и что со временем у одних это сходство исчезает, а у других, напротив, увеличивается. Может быть, это был запрещенный удар, но впечатление он произвел. Корчиковский не нашелся что ответить. Это видели все. Между тем в классе Марека уважали, хотя считали чистюлей и пижоном, за что и прозвали Маркизом. Когда же Людка, высказавшись насчет резуса, вышла из класса, чувствуя себя почти счастливой — ведь ей удалось поставить Корчиковского на место! — он, говорят, покраснел от злости и обозвал ее зеленым клопом. Хорошо хоть, не придумал ничего похлеще — такого, что пристало бы надолго! Все (кроме Людки) об этом прозвище сразу забыли: тоже еще прозвище — зеленый клоп! Просто Марек расписался в своем бессилии. Оказывается, и он от злости может потерять дар речи.
Людка вдруг заметила, что почти не слышит объяснений пани Мареш — так ее захватили мысли о Корчиковском. А тот после своей дурацкой выходки весь обратился в слух, словно искупить вину надеется. Спина прямая, глаза серьезные, вдумчивые — ни дать ни взять первый ученик… «Вот болван, — подумала Людка. — Ох, была б я мальчишкой, врезала бы ему, чтоб не приставал!»
