Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Я не боюсь фатальных ошибок, не переживаю на счет Сильвии. Вообще, плюю на последствия и общественное мнение. Сомнений нет — все пройдет без сучка, без задоринки. Не облажаюсь, не ударю в грязь лицом. Подготовлена по высшему разряду, заучила основные положения до автоматизма.
Волнует другое.
На душе паршиво, угнетает сверх всякой степени. Постепенно накатывает осознание, муторное и болезненное, переворачивающее нутро верх дном. Будто разум просыпается после тяжелого похмелья.
Я хочу отомстить. И я знаю, мне это понравится.
***
Стараюсь сосредоточить мысли на танце, получается плохо.
— I am sorry! (Простите) — восклицаю бесчисленное множество раз.
Сбиваюсь с такта, методично отдавливая ноги несчастному учителю. Искренне раскаиваюсь в содеянном, но исправиться не получается, становится только хуже. Еще недавно была звездой паркета, а теперь, после беседы с Андреем, проиграю корове на льду.
Очередной неудачный шаг — инструктор взвывает от боли.
— I don’t know what’s wrong. (Не знаю, что не так) I am just… tired, (Я просто… устала) — выдаю идиотские извинения.
— Don’t worry. (Не переживайте) It’s fine, (Все нормально) — призер важных чемпионатов улыбается сквозь слезы, пытается придать лицу счастливое выражение. — We could make a short break and go on later. (Можем сделать короткий перерыв и продолжить позже)
Борюсь с искушением попросить о выходном. В конце концов, могу отсидеться в зимнем саду, пожаловаться небесам на судьбу-злодейку, порыдать в свое удовольствие, вдали от посторонних глаз.
Спросите меня о причине? Ха! Разве для истерики нужна определенная причина? По умолчанию примем за хронический ПМС.
— Nice idea, (Хорошая идея) — облегченно отстраняюсь.
Однако не успеваю расслабиться. Музыка обрывается, сверкающий зал погружается в тишину.
— Nice, indeed, (В самом деле, хорошая) — нарочито мягко, вкрадчиво, шелком скользит по взмокшему телу.
Знакомая поступь крадущегося хищника за моей спиной.
— Андрей сказал, ты вернешься завтра.
Оборачиваюсь, тщетно пробую подавить дрожь в мгновенно напрягшихся мышцах, сопротивляюсь дурманящим чарам.
— Why don’t you have a rest? (Почему бы вам не отдохнуть?) — фон Вейганд не спешит удостоить меня взглядом, внимательно изучает пульт от проигрывателя, потом — инструктора.
Последний быстро понимает намек, согласно кивает и удаляется из бального зала, четко уразумев, что тренировка нам в ближайшее время не светит.
— Соскучился и решил приехать раньше, — выдвигаю смелое предположение.
— Закончил дела, поэтому и приехал, — парирует он, рассматривая меня с ног до головы, и ухмыляется: — Но, признаюсь, тосковал по некоторым частям твоего тела.
— Конкретизируй, — подхожу ближе, берусь за его галстук, тяну вниз, вынуждая наклониться.
— В основном по груди… мне кажется или она увеличилась? — черные глаза искрятся неподдельным весельем.
— Размер имеет значение, да? — заставляю наклониться ниже, провожу языком по его приоткрытым губам, обжигаю жарким шепотом: — Надеюсь, у тебя ничего не уменьшилось.
Он впивается в мой рот таким поцелуем, от которого забываешь, как правильно дышать. Резко и неожиданно, не оставляя шанса ускользнуть. Поглощает, не размениваясь на компромиссы.
— Подари мне танец, — хрипло и требовательно.
Не просьба, не приказ. Потребность. Удачно маскируемая, неисцелимая.
— Конечно, — только бы не молчать.
Прекрасно понимаю, готова дать фон Вейганду гораздо больше, чем танец. Готова пожертвовать абсолютно всем. Растворяюсь безнадежно, теряю прежние мечты, обретаю новую себя.
Только в его руках живу по-настоящему, только в его пламени желаю сгорать дотла.
Мы кружим по бальному залу под звуки вальса в три четверти такта. Не сбиваюсь ни разу, не совершаю ни одного лишнего движения. Полностью захвачена мелодией. Полностью захвачена им.
— Почему ты не сказал про Сильвию? Почему не говорил о том, насколько важно произвести впечатление на Дитца? Вообще, мне ничего про этого голландца не сказал, не объяснил… почему? — спрашиваю тихо, но знаю, он услышит.
— Потому что это не имеет особого значения.
Исчерпывающий ответ.
— Да, ты прав, законная супруга приходит с новым любовником, ты являешься со мной. Вполне заурядный эпизод, не заслуживающий внимания.
Все счастливы и довольны. Несемся к облакам по розовой радуге.
— Твоя задача заключалась в том, чтобы научиться танцевать. Для этого необязательно знать лишние детали.
Спасибо. Выходит, мой мозг нельзя перегружать информацией, задымиться и откажется работать. Умеешь испортить романтичный момент, дорогой.
— Но если настаиваешь, сообщу основные подробности, — задумчиво обещает фон Вейганд.
Великолепно исполняем сложные па. Чувствуем друг друга прекрасно, предугадываем заранее каждый шаг, считываем оттенки эмоций, взаимно отражаем любой жест.
— Начинай, — заранее предвкушаю, что пожалею.
Дальше мне чудом удается не потерять ритм.
— Кристофер Дитц и есть новый любовник Сильвии, приглашение для нас с тобой — частично ее заслуга. Во всяком случае, она в этом убеждена.
— И?
С трудом проявляю мудрость и удерживаю пулеметную очередь — «Тебя это не смущает? Не задевает? Не оскорбляет? Жена наставляет рога, а тебе совсем начхать? Еще и приглашение достает! Она, что, реально достала нам приглашение? Как это? В благотворительных целях? Не верю. Да что за хрень?!»
— И не стоит ее расстраивать, пусть тешиться надеждой.
Он прерывает танец, подводит меня к зеркалу, разворачивает спиной к себе, прижимается сзади, наклоняется и вдыхает аромат моих волос.
— Хочешь узнать, какие костюмы я выбрал?
Завороженно смотрю, как его пальцы исследуют мое тело. Уверенно забираются под простенькую майку, сжимают и ласкают, умело играют на слиянии удовольствия и боли.
— Хочу.
Во рту становится невыносимо сухо. Мучительно не хватает кислорода, нечем дышать. Эти прикосновения сводят с ума.
— Буду пиратом. Вспомню молодость. Жаль, дырка в ухе давно заросла. Не получится одеть серьгу.
— Ты носил серьгу?
Удивление действует отрезвляюще. Пробую использовать миг просветления, перехватить инициативу, но бесполезно. Фон Вейганд не позволяет шелохнуться, не выпускает из объятий.
— Получил ее за переход экватора, — поясняет равнодушно, так, будто речь идет о рядовом событии.
— Что… не понимаю… ты плавал?
— Не плавал, а ходил в рейс, — мягко поправляет он, чуть отстраняется, ловит мой взгляд в отражении зеркала: — Правда, собираешься обсуждать это прямо сейчас?
Перед тем как его ненасытный рот накрывает мои дрожащие губы, успеваю понять — нет, конечно же, не собираюсь.
К черту разговоры, выяснения отношений и детские воспоминания. Отложим на потом, перенесем до востребования.
Даже не слишком переживаю на счет своего костюма. Радует, что не снежинка. Пират и снежинка смотрелись бы странно. Наверняка, придумал кое-что оригинальное и скорее всего извращенное. В моем вкусе.
Жажду фон Вейганда отчаянно и бесповоротно. Капитулирую безоговорочно. Страха больше нет.
Глава 4.1
There are things you can’t change (Существуют вещи, которые ты не можешь изменить).
Поступки, которых не исправить. События, которые не обратить вспять.
То, что лишает самообладания, меняет безвозвратно, делает посторонним персонажем в давно известной истории. Возвышает или ставит на колени. Открывает неведомые горизонты, освещает потайные лабиринты сознания, наполняет новым смыслом. Гасит последние лучи надежды, погружает во мрак, отрезает путь к спасению.
Всегда удобно переложить ответственность на посторонних. Найти виновного и упиваться собственным бессилием. Проклинать несправедливость судьбы и несовершенное устройство государственного аппарата. Немилосердное расположение звезд на небе и злосчастную бюрократию. Проливной дождь за окном и хамоватого соседа по лестничной клетке. Находить особую прелесть в неудачах, вдохновенно жаловаться и оправдывать бездействие универсальной отмазкой — «нельзя изменить, даже не стоит пытаться».