Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)
Настоящий ад, бал в гостях у дьявола, где за жизнь простой переводчицы из уездного городка не предложат и гроша. Отвергнут чужака иной крови. Не примут и не поймут. Они не ищут благородства, не придают значения дворянским корням и степени знатности. Их интересует другое — есть ли у тебя душа, сколько за нее можно выручить, как выгоднее продать.
Calm down. (Остынь)
Вдох-выдох.
Нервно и судорожно, практически безнадежно. Чуть приоткрытые губы механически складываются в жалкое подобие улыбки.
«Постарайся успокоиться. Выровняй сбившееся дыхание и возьми разбушевавшиеся эмоции под контроль. Даже не думай облажаться в такой момент, — заявляет внутренний голос и угрожающе рычит: — Соберись, тряпка!»
Это не помогает, не улучшает положение.
Трясусь будто в лихорадке. Предательская слабость в немеющих ногах и алкоголическая дрожь в руках, сердце стрекочет в бешеном ритме, отчаянно норовит вырваться наружу. Тяжело вздымающаяся грудь и стремительно бледнеющая кожа сигнализируют о безумной панике. Насосы горят красным, черт побери.
— Боишься? — бархатный голос фон Вейганда над ухом заставляет поежиться.
Невероятно хочется солгать, ситуация очень располагает, но чистосердечно признаюсь:
— Да, — невольно жмурюсь, на уровне инстинкта пробую скрыться от любопытных взглядов.
И сразу прикусываю язык, чтобы не продолжить, еще хоть одно слово — точно сорвусь и буду биться в истерике. Малодушная идиотка не готова побороть страх. Мечтала блистать, а на деле стремится в кусты. Позорно застываю на грани дезертирства.
— Ты справишься, — его пальцы сжимают мою ладонь, жестко и безжалостно, вынуждая вздрогнуть.
— Других вариантов нет? — поражаюсь разительной перемене собственного голоса, звучит гораздо более уверенно, чем я рассчитывала.
— Только вперед, — улыбается он. — Только победа.
Горящие, почти черные глаза отражают мои мысли, возрождают боевой дух и придают отвагу. Нереально оставаться слабой и никчемной рядом с живым олицетворением силы и власти. Невозможно не проникнуться бурлящим потоком энергии, не поддаться влиянию темных, таких сладких и все же преступных чар.
— Как скажешь, — держу спину прямо, ступаю вперед с гордо поднятой головой.
Словно гипноз, незаметное, но стойкое воздействие полностью преображает мир вокруг, меняет до неузнаваемости. Мир и меня.
Обостренные чувства не ослепляют, а вселяют храбрость, толкают на подвиги, даруют способность горы свернуть на пути к вожделенной цели. Пристально изучающие взоры посторонних, абсолютно чужих людей не страшат, а подстегивают дальше сражаться за победу.
Не дам повода злорадствовать, не совершу ни единой ошибки. Стану королевой, достойной своего короля. Сомнения растворяются, с мелодичным звоном осыпаются на мраморный пол.
There will be no surrender. (Не будет капитуляции)
There will be no retreat. (Не будет отступления)
— Ты затмишь их всех, — говорит фон Вейганд, не выпускает мою руку ни на мгновение, наоборот, стискивает до боли.
Но эта боль необходима, она оправдана, служит связующим звеном между нами, сковывает надежнее любых цепей.
— Да, я должна стать лучшей, — охотно соглашаюсь, сжимаю его ладонь, впиваюсь согнутыми пальцами так крепко, что костяшки белеют, и невинно продолжаю: — Я же твоя… пока что.
Он смеется, искренне и по-настоящему, непринужденно демонстрирует большую редкость, истинную драгоценность, ради которой не жаль пожертвовать самыми крупными бриллиантами.
— Не «пока что». Навсегда, — его губы неожиданно касаются щеки, запечатлевают игривый поцелуй.
Градус внимания стремительно возрастает, любопытство набирает обороты. Весть о происшедшем мигом разносится по парадному залу, присутствующие делают выводы и с особым пристрастием выставляют нам баллы, оценивают технику и артистичность, суммируют общее впечатление. Малейшее проявление эмоций не останется незамеченным, его занесут в протокол и будут обсуждать до появления на горизонте новой, более интересной пары.
— Посмотрим, — в тоне прорезается дерзость.
— Нечего смотреть, — заверяет фон Вейганд, и прибавляет чуть отстраненно, с неким холодком: — Я никогда не отпускаю свое.
— А если насильно заберут? — даже не пробую скрыть издевку.
— Не завидую им, — он пожимает плечами. — Горе тому, кто рискнет отобрать у пирата законную собственность.
Останавливаемся у подножья лестницы. Впрочем, это не просто лестница, а экспонат, достойный заключения под стекло, ибо негоже его ногами топтать. Ступени из благородного мрамора и ажурное плетение перил знаменуют вход на новый уровень тайной империи, где властвуют миллиардные капиталы, вседозволенность и греховность. Массивные колоны придают легкость и невесомость остальным деталям, стирают временные рамки, сливают воедино прошлое и настоящее, старинное и современное.
— Вряд ли у пирата имеется законная собственность, — испытываю нервы на прочность, когда мы начинаем подниматься наверх.
— Право завоевателя, слыхала? — издевательская ухмылка провоцирует спорить. — Что забрал, то твое.
Выше и выше, ступень за ступенью приближаюсь к долгожданной аудиенции. Всего несколько мгновений отделяют меня от встречи с таинственным голландцем по фамилии Дитц. Великим и ужасным, опасным весельчаком и коварным прожигателем жизни.
Говорят, чтобы сбросить напряжение и не волноваться, оказавшись перед сотней людей, надо представить окружающих голыми. Типа расслабляет. Хм, сомнительная затея. Не уверена, что желаю увидеть всех гостей в костюмах Адама и Евы. Психика и без того дает регулярные сбои — бессонница, слабость, тошнота по утрам. Лучше по старинке напеть оптимистичную мелодию.
«Як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого на Вкраїні милій, щоб лани широкополі, і Дніпро, і кручі було видно, було чути, як реве ревучий*», — затянул во всю мощь националист внутри.
*Как умру, похороните на Украйне милой, посреди широкой степи выройте могилу, чтоб лежать мне на кургане, над рекой могучей, чтобы слышать, как бушует старый Днепр под кручей («Заве́т»/«Завещание» (укр. Заповіт) стихотворение Т.Г.Шевченко, у которого существует более 60 музыкальных интерпретаций)
Не, ваще не слабит, ни капли прямо.
— Moscow calling, (Москва вызывает) — пробормотала память.
Чего?
— Moscow calling: Operator don't tease me. (Москва вызывает: оператор, не дразните меня)
Moscow calling: Operator what's going on?* (Москва вызывает, оператор, что происходит?) — последовал эмоциональный припев, действительно оптимистичный и расслабляющий.
* композиция Moscow Calling, исполнитель Gorky Park
В общем, под такие не слишком патриотические, но зажигательные ритмы советской и американской эстрады, я поднималась на эшафот. Хм, точнее на второй этаж. Еще точнее — в распростертые объятия Кристофера Дитца, который определенно будет рад нашей встрече. То ли от волнения в моей голове окончательно перемкнуло, то ли песня перезарядила аккумулятор. Очевидное и невероятное: бросаюсь на амбразуру. Голову выше, плечи назад, грудь вперед. Последние ступеньки позади, идем на сближение, остался ничтожный рывок и…
— It is such a pleasure to see you here, my dear baron Wallenberg (Видеть вас здесь истинное удовольствие, мой дорогой барон Валленберг).
Смотрю на великого и ужасного, практически не сомневаюсь, что это действительно он, и первая мысль не отличается поэтичностью. Более того, в приличных книгах ее постыдятся написать. А раз я еще не окончательно позабыла про стыд и совесть, то смело перейду ко второй.
Стандартный клиент брачного агентства: заметное брюшко, седина и морщины, возраст 60+, а в глазах горит потребность любить. Кого любить? Предпочтительно моделей, чтоб обязательно приходили к нему на каблуках и в одном белье, а еще лучше без белья, просто в чулках. Впрочем, данный экземпляр одет несомненно лучше среднестатистического иностранца в летах, и уж точно не жалуется на недостаток финансов. Цветет и пахнет в белом костюме с замысловатой вышивкой. Излучает благородство и превосходство, но все равно это разочарование.