Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)

  
Диа Мар
 
Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести
   
Пролог
 
Через минуту все закончится.
Дыхание сбивается, а сердце лупит о ребра так, что вот-вот выскочит наружу. Тропинка и не думает обрываться: змеится под ногами, убегая по камням к самой вершине холма. Иглистые ветви подлеска рвут платье в клочья. Усталость сводит ноги все жестче, но сил не прибавляется. Мы бежали так долго, что и коньки откинуть не грех.
— Скорее, Элен, — торопит Михаэль и подталкивает меня в спину. — Еще немного!
— Я не могу, — одышка разрывает фразы. — Больше нет сил.
Он разворачивает меня к себе, стискивает крепкими ладонями плечи и пронзительно смотрит в глаза. В его взоре сквозит странная смесь сожаления и отчаяния, и я знаю, отчего это. Он верил в меня. И верит до сих пор.
— Элен, — он ведет рукой, указывая на подножие холма. Я ничего не вижу, но знаю, что его нюх уже учуял чужаков. Преследователи рядом и вот-вот нагонят нас. — Времени у нас осталось мало. Несколько минут, а то и меньше. Ты знаешь, на что они способны. Ты должна уходить.
— Но я хочу остаться, — смотрю на него с щенячьей мольбой, а сердце выкручивают боль и тоска. Слишком люблю. Слишком верю в него и в этот мир. — Навсегда…
— Еще рано, — Михаэль кусает губы. — Ты должна уходить, пока они тебя не настигли!
— Мы ведь увидимся с тобой еще?
— Обещаю, что найду тебя, где бы ты ни была, Элен.
— Правда обещаешь?
В ответ он улыбается — широко и тепло. Так, будто сейчас не последние секунды нашего «мы». Так, словно за нами никто не гонится, и все вокруг — лишь фарс. Не выдержав, прижимаюсь к самым желанным губам и пью его. Навзрыд. До мурашек по коже и приятной тяжести внизу живота. Приникаю к нему всем телом и целую, пока губы не начинают болеть.
Он отстраняется с неохотой. И я знаю: где бы он ни был, он чувствует то же самое. Даже если его нет в моей Вселенной. Гладит щеку, невесомо спускаясь по шее к ключице и посылая по телу дрожь. А я стараюсь впитать каждое его прикосновение, каждое движение, чтобы запомнить и пронести через года.
— Михаэль, я тебя…
— Попались! — доносится снизу, и тишину разрывает треск ломающихся веток. Теперь принюхиваться уже не нужно: вот он, этот смрадный запах чужаков. Накрывает нас и заставляет бояться каждого шага.
Но нам уже не страшно.
— Я люблю тебя, Элен, — Михаэль улыбается мне. — А теперь беги! И ни о чем не жалей.
Я молча киваю. А Михаэль, махнув на прощание рукой, подпрыгивает и превращается в воздухе в белого волка. И, разбежавшись, несется в самую гущу подлеска. Туда, где переплетаются чужие голоса и ломаются ветки.
Я бегу. Уже не чувствую усталости и стараюсь не обращать внимание на звуки борьбы позади. Несусь по камням, продираюсь сквозь колючий кустарник, перепрыгиваю через выступающие корни. Мне легко. И совсем не страшно.
Замираю на вершине холма и смотрю в темный зев каменного ущелья подо мной. Если это единственный выход, я должна решиться.
Шаг.
Полет.
Яркая вспышка эмоций. Эйфория на грани.
А потом — свет. Ослепляющий, бесконечный и знакомый.
— Лена! Ты меня видишь?
  
Правило № 1. Никогда никому не доверяй
 
Бывают дни, когда начинаешь тихо ненавидеть весь мир.
Бывают вещи, что рушат иллюзии в секунду. И удары, что в один момент разбивают вымысел на острые осколки, оставляя вместо красочных фресок ноющую пустоту.
В моей личной пустоте маячит лишь одна яркая деталь: экран ноутбука подруги и ее страница в соцсети с репостом магазина-конкурента.
— Что это значит, Эля? — мой голос, кажется, растерял все интонации. А голова — мысли. — Конкурентам помогаешь?
Слова крошатся на языке и становятся плоскими, беззвучными. Кажется, что и кричать я буду шепотом. Пульсом в висках стучит бесконечное «Так тебе и надо!» Можно было и не спрашивать. Так тебе и надо, дурочка наивная! Или не говорила мать, что никому нельзя верить?!
Эля поднимает голову и убирает со щеки темный локон:
— Ле-е-е-ен! Так просто нужно, я давно хотела сказать, — и улыбается: лучисто и тепло, как обычно. За такую улыбку можно многое ей простить. — Не сердись на меня.
— Как не сердиться-то, — не скрывая негодования, рвусь к вешалкам с товаром. Делаю вид, что расправляю невесомое кружево белья и перекрученные лямочки бюстье, а сама молю Вселенную лишь о том, чтобы все оказалось не так страшно, как подсказывает мне интуиция. — С чего бы тебе наших конкурентов репостить?! Тем более, когда продажи так упали!
— Это не конкуренты, — оправдывается Эля, мусоля в ладонях объемный воротник.
— Ага, не конкуренты. Только они тоже нижнее белье продают. Ты думаешь, чем мы будем за аренду платить, если все покупатели к ним переметнутся?!
— Я там соучредитель, — отрезает Эля. И смотрит на меня большими невинными глазами. И ресницами хлопает. Спиной чую — хлопает!
Ах, вот как!..
К горлу подкатывает горький ком. Ну и новости! Соучредитель. Как много в этом слове! Сердце падает вниз, и мне кажется, что воздух становится твердым. Я глотаю чистое стекло. Вешалки с пестрыми комплектами нижнего белья качаются перед глазами, а пол уплывает из-под ног: вот-вот упаду.
— Ты хочешь сказать, что уходишь из нашего дела? — с трудом подбираю слова. Онемевшие пальцы роняют на пол огненно-алый пеньюар. Атлас расправляет в воздухе ложноножки, и, переливаясь, складывается у моих туфель: настоящее огненное озеро. Смотрю в пол и кажется, что кровоточит душа.
— Лен, ты что! — слышу, как закрывается ноутбук, а потом меня окутывает вязкий аромат духов подруги. — Как ты могла подумать, что я брошу тебя? После всего, что мы пережили с этим магазином, в такой тяжелый момент для нас? Я и два бизнеса потяну. Ты кем меня считаешь?
Сказала бы я, только слова горлом не идут. Десять лет дружбы, преданности и гармонии рот кляпом затыкают, да кое-какие зачатки вежливости гасят рвущуюся ругань. И я глотаю обиду молча. Если вы хотите знать, что чувствуешь, когда самый близкий человек втыкает нож в спину — прыгните в разгар жары в ледяное озеро. Лягте на дно, задержите дыхание. И глаза распахните так, чтобы больно стало. И лежите, покуда смерть лапы на плечи не положит. А как в шею нацелится — пытайтесь выплыть, задыхаясь и захлебываясь. Всплывете живым — хорошо. Значит, вас больше ничего не убьет.
Опускаю руки от отчаяния. Задеваю бедром стойку. Вешалки сердито перешептываются на своем пластиковом языке, срываются, и товар летит мне под ноги. Пеньюары раскидывают воздушные оборки, лифы звякают застежками. Прозрачные и легкие, как молочная пенка, кружева, невесомый шифон, гладкий атлас… Что же ты, Элька, наделала? Зачем рушишь все?!
Я сваливаю товар в кучу. Не хочу разжигать конфликт: все и так ясно. Расколотое блюдце не склеишь так, чтобы трещины не было видно. Молча одеваюсь и ухожу. Элькин недоумевающий взгляд провожает меня в колючий мороз улицы. То ли не видит, что натворила, то ли ждала другой реакции.
Течение городского проспекта подхватывает меня и несет сквозь гомон голосов и скрежет зимней резины. Ненасытный мороз гложет щеки и выжимает слезы. Наш магазин под отвесным карнизом старой трехэтажки остается за спиной, как кусочек прошлого. Только вчера это место казалось самым дорогим, а сегодня я не знаю, как буду туда возвращаться. Я вообще не представляю, что делать дальше. Как поступить, в какую сторону пойти… И что потерять: коня или голову. Догадываюсь, что Эля ожидала большего от нашего дела, но не желаю в это верить. Ведь мы обещали друг другу, что преодолеем трудности бок о бок. И выплывем. И кредиты свои ипотечные погасим. И в люди выбьемся. Я искренне хотела этого для нас. А Эля хотела, наверное, еще сильнее. Для себя.
Вечер пахнет снегом и арбузами. Бегу, разрезая толпу, в никуда, не замечая, что вход в метро остался позади и растворился ярким пятном в морозном мареве. Все, чего мне хочется — лечь в утоптанный снег и забыться. Чтобы не думать о том, как выплачивать кредиты, что отдавать за аренду и как продолжать бизнес бок о бок с Элей.