Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)

Она принимает поцелуй со стоном и обвивает меня руками. Прижимает так, что я чувствую жар ее кожи, и царапает плечи ноготками. Пьет меня так, что я не могу отдышаться. Кровь накаляется до предела: под кожей струится чистый кипяток. И я не в силах больше терпеть.
— Хочу тебя, — говорю, отстраняясь. Поднимаю тонкую ткань ее сорочки и комкаю грудь. Элен выгибается навстречу, но я жду… Жду разрешения и согласия.
Элен кивает и касается моих губ кончиком языка. А потом страстно обвивает меня ногами и тянет на себя. И вздрагивает, почувствовав животом мое желание: то ли от страха, то ли от вожделения.
Я пытаюсь вспомнить, было ли у меня вот так остро, и не могу свести мысли в кучу. Тело подрагивает, подаюсь навстречу, чувствуя, как приятное тепло передается мне от Элен. Она запрокидывает голову и стонет, а я впиваюсь губами в ее шею и отпускаю свой голод.
— Почему ты не встретился мне раньше? — шепчет она и осторожно двигается мне навстречу. Но обвивает ногами все крепче и от наслаждения выгибает шею.
— А ты мне? — много хочется сказать, но слова комкаются и рассыпаются стонами.
Элен сжимает меня так, что я молю, чтобы она успела. Жгучее дыхание превращается в ее сдавленный крик, а тонкие пальцы стискивают плечи и тянут на себя. Моя девочка, моя жажда… Как долго искал, ждал, хотел. Будто жизнь в этот миг, в эти дни, перевернулась: стерлось прошлое, и новое будущее раскрылось белым и чистым полотном. Как снежное искристое поле за окном. И теперь, куда идти дальше, только нам двоим решать.
Перед тем, как взорваться, чудом вспоминаю о нежелательной беременности, потому отстраняюсь и, наваливаясь на Элен, шепчу: «Прости-и-и».
А она лишь с пониманием прикрывает глаза и ведет ладонью по моей щеке:
— Ничего прекраснее в моей жизни не было.
— Елена-а-а, — шепчу еле слышно. Меня втягивает в приятную негу, глаза закрываются, и хочется еще подремать. Перебираю шелковые волосы Элен, дышу ее телом и страстью. Говорю, наслаждаясь цветной темнотой: — Ты голодна… Я слышу, как урчит живот, — смеюсь и, не глядя, нахожу ее губы.
— Ого! — тянет она смущенно. — Ты даже это слышишь? Я теперь в уборную буду бояться ходить!
— Он так мило завывает, будто там маленький волчонок спрятался, — приоткрываю глаз и кусаю Элен за нос. Не хочется вставать — совершенно! Но есть тоже хочу, как голодный зверь. Что поделаешь, когда я и есть зверь?
Элен приподнимает бровь, а я прячу лицо под ладонью.
— Я снова говорю мысли вслух.
— Угу.
Элен зарывается в мои волосы и прижимает к себе. А у меня мурашки бегут от ритмичного стука ее сердца. И знаю: то же самое чувствует.
— Пора вставать, — Элен с неохотой приподнимается. — У нас сегодня много дел. Хоть и не хочется назад, кое-что узнать от Вольпия не помешает.
— Да, ты права, — ворчу и сползаю с кровати.
День уже разгулялся, яркое солнце пробралось сквозь шторы и ударило по крышам: капель завела ритмичную песнь за окном. Тепло сегодня будет.
  
Правило № 21. Всегда будь начеку
 
Центр Московии походит на фотографии со старинных открыток. Огромные, похожие на вытаращенные глаза, окна, забавные рельефы лепнины на оштукатуренных стенах, крутые скаты крыш. Постройки в два-три этажа ютятся на отрезках площадей и проспектов и жмутся друг к другу, словно им холодно. Рельефные трубы плюются в небо белым паром. Между тем, надо всем этим старомодным великолепием сплетаются паутинами воздушные мосты на узорчатых сваях, а по улицам ползают разномастные устройства, перерабатывающие снег.
Такой я Москву не знала. Да и Москва ли это?
Утро выдалось солнечным. Снег на крышах подтаял, и теперь ребристые скаты увешаны сосульками. Неосознанно прижимаюсь к Михаэлю плотнее, чтобы укрыл от неизвестности.
— Лавка где-то здесь?
— Их много по городу, но эта самая большая, — говорит Михаэль и кивает в сторону. — Видишь здание в десятки этажей? Это она. Вольпийская берлога. Хотя, кто его знает, где он прячется.
Михаэль за последний час стал мрачным и тихим. Мне стало казаться, что я сделала что-то не так, но когда он то и дело оборачивался и шарил взглядом по толпе. Может: это просто меры предосторожности? Контора не будет ждать, и скоро за мной придут. Виктор залижет раны и поднимет весь город на уши: Михаэль понимает это лучше меня. В его прикосновениях кроется страх. Он перебегает между нашими пальцами и колет, будто иголками.
— Мне страшно, Михаэль, — говорю я вслух. Но нет, я не боюсь ни конторщиков, ни трудностей, ни своего дара. Я не могу представить, что станет с моей жизнью и судьбой, когда мы разлучимся. Когда параллельные миры разведут нас по разным колеям, и…
Он останавливается, поворачивается ко мне лицом и приподнимает пальцами мой подбородок.
— Мне тоже, — говорит, слабо улыбаясь. И я понимаю, что он боится того же самого. — Доверяешь мне?
— Больше, чем самой себе, — я тянусь к нему и обнимаю за шею.
— Пойдем, а то мне кажется, мы с тобой оттягиваем этот момент, — Михаэль отстраняется, берет меня за руку и ведет ко входу.
Дорожка перед проходной винозавода расчищена, и сквозь тонкую наледь видна каменная кладка. По бокам, за высокими бетонными заборами гудят огромные турбины. Трубы выпускают рваные облака пара.
Люди в толпе будто сошли с экранов фильмов о Шерлоке Холмсе. Мой наряд намного скромнее одеяний многих прохожих. Пальто согревает не только кашемиром, но и заботой Михаэля, а брюки приятно обтягивают бедра, и так сладко вспоминать утренние объятия.
— Мне нравится твой румянец, — подмигивает Михаэль и открывает дверь.
В помещении пахнет деревом. Здесь мрачно, но очень уютно. Огромные шестеренки украшают стены по обе стороны коридора, а с потолка в холле, свисает необычная лампа, похожая на фонарь на столбе. Только внутри не электричество мерцает, а фитиль дрожит.
Невысокий мужичок с махровой бородкой, в монокле и книгой под мышкой выходит навстречу.
— Могу чем-то помочь, молодые люди?
— Нам нужно увидеть Вольпия, — говорю я, сильнее сжимая ладонь Михаэля. И прежде, чем незнакомец рисует на своем лице недоумение, добавляю: — Очень срочно. По личному делу.
— А кто будете? — он прищуривается и переводит взгляд с меня на Михаэля.
— Скажите ему, — я судорожно соображаю, что бы сказать, — что я покупала у него вино «Страшная сказка». Три дня назад, в одной из… э-э-э… самых отдаленных лавок. Он должен меня помнить!
— Деточка, у нас тысячи клиентов по всему миру. С чего вы уверены, что покупали у Вольпия лично? — мужик крутит монокль и всматривается в наши лица. Мне кажется, что его глаз ненастоящий, а механический, даже жутко становится.
— Скажете, он клонировать себя может? — разговор начинает меня раздражать. — Мы хотели бы сделать большой индивидуальный заказ на вино из белой смородины, голубики и… э-э-э… пьяники!
Михаэль сжимает резко руку, выступая вперед, поворачивает ко мне голову и незаметно бросает улыбку.
— Раммон Левинсон сам лично готовил для Элен Берес вино и обещал помочь с крупной поставкой, — он смотрит на шестеренку на стене, там за стеклом прячутся лежачие бутыли, и показывает на них. — Уточните, что заказ для ресторана «Москва».
— Москва? — недоумевает мужчина. — Не слышал о таком. Это где?
— А как бы вы услышали? — припечатывает Михаэль. — Мы еще не открылись. Об этом знает только раммон Вольпий.
— Его сейчас нет на месте, — мужчина щурит механический глаз, и мне снова становится жутко. — Вы можете приехать завтра, если дело терпит.
— Срочно, — отвечаю я твердо и уверенно.
— Подождите тогда, — он показывает на небольшой диванчик у окна. — Я пошлю ему сообщение телеграфом.
Мы не отвечаем. Просто отступаем в сторону, но Михаэль не позволяет мне сесть.
— Держись возле меня, — шепчет он мне на ухо и провожает взглядом мужичка. — Не нравится мне здесь, — говорит еще тише.
— И мне, — я затравленно озираюсь.