Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)

— Кто? — ухмыляясь, он сжимает мои руки сильнее. Кончики пальцев немеют и становятся холодными. — Отвечай!
Его фразы становятся бессвязными, голос заглушает странный шум за окном. Повинуясь инстинкту, поворачиваю голову и диву даюсь: в голубом, как лазурь, небе парит продолговатая капсула дирижабля. Адская машина вертится над верхушками сосен, как рыба, что корм ищет, а потом гордо уплывает за пределы видимости.
«Саранск? — едко вещает голос подсознания. — Нет такого города в Империи!» И да: я слишком стройная в этом зеркале. За ночь столько не сбросить, да и эффект искажения не спасет.
Руки Олега все крепче сжимают запястья. Он что-то разъяренно кричит в спертый воздух, но я уже не слышу. Лоскут, обхватывающий мое тело, сваливается к ногам, и я снова стою перед ним обнаженная. Только уже не стыдно: страшно. Выходит, или с ума сошла, или попала! Совсем как в женских романах… И то, и другое маловероятно. Ни то, ни другое ничего хорошего не сулит.
Надо что-то делать.
— Да, — говорю я неожиданно громко. — Подослали вывести тебя на чистую воду. Но кто — ты никогда не поймешь. А вот о тебе могут узнать.
И подмигиваю. Со всем елейным обаянием, коим природа наградила.
И тут он меняется. Будто кипятком окатили ниже пояса. Разжимает пальцы, отпуская меня, и, спотыкаясь, бредет к кровати. Падает на нее с размаху, и матрац издает пронзительный скрип.
— Что нужно? — отрезает он коротко.
А я не верю своему счастью. Здешние боги меня, определенно, любят! Вот и моя энциклопедия. Наверное. Потому что как выведать у Олега что-то, не подставляя себя, я не представляю.
Ой, да ладно! Где наша не бывала? Сжимаю пальцы, пытаясь обуздать панику. Пока все идет лучше некуда. В процессе разберемся.
— Что нужно? — повторяет Олег, а мне уже не по себе. Что, ну что с этого хиляка требовать? Горы золотые? Деньги? Интересно, каков курс евро в здешней Империи?
— Пока не решила, — улыбаясь так дерзко, как могу, подкрадываюсь к кровати. Изогнувшись, как кошка, сажусь рядом. А чего мне стесняться: почти год жили вместе. Он мне мозг сношал, что любит, а самому нужны были деньги. — Но не смей с виду пропадать. Все расскажу.
— Знаешь же, что не пропаду, Элен, — скалит зубы, как шакал. — И сколько задолжал Виктору. Кстати, прогневается, если узнает, что у нас с тобой дело ничем не кончилось. Или с самим Виктором хочешь?
Закусываю губу. Это уже интересно.
— Домой хочу, — бормочу озлобленно.
— Ты же знаешь, что это невозможно!
— Почему? — в сердце закрадывается страх. — Сейчас мы оденемся, спустимся, и ты на своем ведре с болтами домой меня отправишь. Подальше от этого гиблого места!
— Элен, это не смешно, — Олег неожиданно становится серьезным. Совсем как коллектор, что то и дело названивает по телефону. — Знаешь же, что он сделает тебе и мне, если пойдем на такое.
— Да кто «он»-то?! Зачем я вообще кому-то, кроме коллекторов, понадобилась?!
— Теперь так запела, значит? А чем ты думала, когда ему себя предложила? — Олег поднимает раздраженный взгляд. — Не обязана ж была вступаться за брата. Не ты же дел наворотила, а он!
Мороз сковывает горло и ползет вниз, к самому сердцу. Все внутри — сплошная глыба льда. Какой брат? О чем он?
— Говорили тебе, что пожалеешь, — продолжает бурчать Олег. — Но тебе же приключения подавай. А теперь поздно уже. Улетел дирижабль, умчался паровоз, поздно махать руками.
Слушаю его вполуха, пропуская слова и звуки, а глыба внутри становится еще плотнее. Я сама — цельный кусок льда. Арктическая вечная мерзлота. Расколоти — не сумеешь.
— А еще… — продолжает он с долей ехидства.
— Бесишь, — отрезаю я, двигаясь к вешалке в углу. — Заткнись, пожалуйста! Розыгрыш не удался! Просто смирись, что остался ни с чем! Мы расстались с тобой, и точка!
Перебираю одежду. Кто-то свалил ее так небрежно, что она походит на тряпки. Мужские брюки странного покроя, рубашка в мелкий цветок, платье в пол… Стоп. Платье?! Когда я в последний раз платье надевала?! На выпускной в школе?!
Сомнений, впрочем, быть не может. Платье скроено точно по моей фигуре — той, что из зеркала. И цвета моего любимого: кораллово-розового.
Поднимаю платье, и следом к моим ногам падает белье. И где он такое заказал?! Женщины давно такое не носят, а эти панталоны явно фабричные! Что ж, если нет лучшего варианта…
— Я тебя, гада, сейчас в полицию сдам! — рычу я и натягиваю отвратительный жесткий бюстгальтер. Странный материал приплющивает грудь, но не держит. Грубые завязки извиваются меж лопаток, как змеи.
— Еще одну глупость сделать решила? — выдавливает Олег. — В добрый путь, Элен.
— Прикрылся б хоть!
И кто только придумал такой идиотский фасон? И вообще, раскраивая платье, надо оставлять запас для пирож… дыхания! Кажется, вдохну — и материя затрещит по швам.
— Где сумка? — отпихиваю вешалку, и она бухается на ковер. Смешные лоскуты нелепых нарядов танцуют в воздухе.
— Какая сумка, Элен?
— Моя! С документами и деньгами.
Олег манерно прикрывает рот ладонью, как средневековая девица. Наглые глаза смеются. Надо мной, точно говорю!
— Куда запрятал, мошенник бездарный?
— Не привыкла еще, Элен? — смешливо проговаривает Олег.
— Ненавижу!
— Любишь-ненавидишь, — с наслаждением мусолит он, — а что-то менять поздно. Сама предложила, сама подписалась. Согласись, «сама обиделась» в этом ряду смотрится как-то нелогично.
— Замолчи!
С раздражением распахиваю дверь и вылетаю в узкий коридор. Ох, ответит мне Олег за дурацкие шутки! Не иначе, как мстит за то, что на кредит раскрутить не вышло! Аферюга подлый…
Одна сторона коридора заканчивается глухим тупиком. Лишь полоса бордовых обоев с золотистыми бордюрами, да и только. Прямо роскошь девяностых. Форменное дурновкусие.
Вернувшись назад и пройдя в другой конец коридора, я нахожу лестницу. Широкую и извитую, с витиеватыми решетками перил и полосами ковровой дорожки поверх ступеней. Лестница спускается в просторную гостиную с пышными диванами и администраторской стойкой. Пахнет тут мерзко: старой мебелью, деревом и мужским потом. Что за местечко злачное? Ничего, вот обращусь, куда нужно, и эту квестовую комнату прикроют!
— Ты куда, Элен? — из-под деревянной стойки выныривает светловолосая девичья голова с кудряшками.
— Мы знакомы, чтобы вы мне тыкали? — цежу сквозь зубы.
— Что? — девица роняет ключи и открывает ротик.
— Если этот охламон сказал вам, что за этот нелепый аттракцион плачу я, — оглядываюсь, подмечая, не спускается ли кто с лестницы, — то знайте, уговора не было. Он втянул меня в этот бедлам, ничего не объяснив. Мне не понравилось. И я постараюсь, чтобы у вас были проблемы!
Блондинка кашляет, давясь воздухом. На лице ее смесь удивления и отвращения.
— А сейчас я ухожу, — говорю так громко, что девушка отступает к стене. И мне ее даже жаль. — И молитесь, чтобы завтра я остыла и не пошла куда надо с заявлением!
— Да ты что ж, Элен, — шепчет девушка, вытаращивая глаза. — Давно уж никто не молится.
Но я уже не слышу. Разгоряченно топая, собираю тонкий ковер складками. Толкаю дубовую дверь, и…
Заперто!
— Мне плевать, что время не закончилось, — колочу кулаком в лакированную древесину. Пальцы болят и ноют, кожу распирает жар. — Выпускайте!
— Так нельзя тебе, пока не… — верещит блондинка.
Ничего не желаю слышать. И слушать. Тщетно барабаню по двери, но лишь кулаки отзываются болью. Не поддается, проклятая. Ни на йоту.
— Что случилось? — незнакомый голос разбавляет накаленную атмосферу. Звенящий, как кубик льда. И хорошо: я уж думала, сварюсь.
— Элен снова не в себе, — комментирует блондинка. Я слышу, как звенят ключи. — Вчера плакала и сокрушалась, а сегодня на волю рвется.
— Ну, в ее положении это сложно, — голос приближается, и кто-то кладет мне на плечо руку. Длинные ногти колют кожу. — Элен, может, настоять тебе мелиссы?