Занятия литературой (СИ)

========== Лондонские пробки ==========
Когда всё это началось? В один вполне себе непримечательный день в меланхоличной Англии. Всё вокруг было таким привычным и заурядным, что смутное ощущение чуда растворялось в промозглом воздухе над городом.
Пробки Лондона были обычным делом. Может, весьма и весьма раздражающим, но довольно-таки обычным, особенно для его коренных жителей, возвращающихся с работы домой. Небо туманного Альбиона мрачно хмурилось, что удивительно сочеталось с бесконечными гусеницами машин на дороге.
Несмотря на всё это, настроение у Кроули подрагивало на отметке “вполне сносно”, что само по себе было чудом. Он легонько постукивал пальцами по рулю в такт играющей в салоне музыке, стараясь держать себя в рамках того самого состояния сдержанности, чтобы не разъяриться и не начинать мысленно устраивать взрывы по всей дороге. За окнами беспрерывно гудели сигналы нетерпеливых водителей, свистел весенний ветер, а Кроули задумчиво подпевал “Another one bites the dust”, нарочно выкрутив громкость почти до упора.
Сегодняшняя поездка была весьма удачной. Ему удалось отхватить у нервозного продавца шикарный граммофон 1907 года, причём за низкую, на его опытный взгляд, цену. Может, причина была в том, что раздражающий хрупкий мужчина беспрерывно мямлил, из-за чего Кроули снял очки и впился в него взглядом исподлобья. Для бывшего обладателя столь редкой вещицы убийственный взгляд покупателя был последней каплей.
Хмыкнув своим мыслям, Кроули поставил песню на повтор.
Пробка двигалась. Медленно, но рассасывалась, как противная белая таблетка на кончике языка. Кроули чуть передёрнул плечами, титаническими усилиями сохраняя неплохое настроение, и рывком выбросил руку, сгибая ее в локте. Рукав пиджака чуть задрался; на циферблате дорогих часов застыло семь вечера.
Кроули всё же позволил себе низкий, почти звериный рык, едва-едва в такт заливающемуся соловьём легендарному Фредди.
Проехав ещё метров десять, он снова вынужден был остановиться. Может, от усталости вспыхнули галлюцинации, а может, его потрясающая Бентли 1926 года с досадой чихнула, в нетерпении шурша колёсами по асфальту. Со своей любимицей Кроули чувствовал едва ли не родственную связь.
По счастью, он вовремя вспомнил об ещё одном незаконченном деле, которое планировал ещё несколько дней назад. Сама идея ему категорически не нравилась, даже сейчас, вспомнив об этом, Кроули недовольно, по-змеиному зашипел, но деваться было некуда. Не то чтобы он обещал. Иметь репутацию человека, который выполняет обещания, ему не хотелось. На шею сядут.
Но в этом случае ему пришлось откинуть свои жизненные принципы.
Пробка двигалась со скоростью подвыпившей тысячелетней черепахи, поэтому ему ничего не стоило чуть убавить “Queen” и найти нужный контакт в списке. На дорогу вообще можно было практически не смотреть, чем мужчина мгновенно воспользовался.
— Да, дорогой? — раздался томный голос женщины в трубке. Кроули едва удержался от того, чтобы совершенно непочтительно фыркнуть.
— Приветствую, мадам Трейси, — нехотя откликнулся он, снова устраивая руки на руле. Бентли чихнула ещё раз, и он утешающе потрепал ее по приборной панели. — Я по тому делу, вы говорили, что сможете кого-то подобрать…
— Конечно, — птичкой прощебетала почтенная (не очень, но об этом знали немногие) дама. — Не волнуйся об этом. Я пришлю тебе номер. Очень уважаемый молодой человек, преподаёт литературу в академии, которая в центре… Ох… Название забыла, как же оно там…
В салоне автомобиля раздался раздражённый, свистящий вздох, и женщина мгновенно встрепенулась.
— Ладно, неважно. В общем, очень, очень почтенный молодой человек, я думаю, прекрасно подойдёт. Судя по отзывам, отлично знает своё дело…
Кроули вздохнул в очередной раз, низко-ядовито зашипев. Ему совершенно не улыбалось сейчас выслушивать хвалебные речи сладкоголосой женщины; неизвестно, по какой причине, но этот самый преподаватель уже бесил его почти ровно столько же, сколько душные лондонские пробки. По счастью, автомобильная гусеница резко оборвалась, и мужчина с удовольствием вжал в пол педаль газа. Бентли, радостно взвизгнув, мгновенно вырвалась вперёд, оставляя массу раздражённых машин позади.
— Спасибо, мадам Трейси, — с досадой процедил сквозь зубы Кроули, разгоняясь всё больше и больше. Долгожданная скорость заставила его нервы сладостно вздрогнуть. — Приму к сведению.
К сожалению для одной очень оккультной дамы, тёплых прощаний и слов напутствия он уже не услышал. Не выдержав, бросил трубку, кидая смартфон на пассажирское сиденье, и снова прибавил газу.
Всё его существо радостно запело на высокой ноте, сливаясь в общий ритм с напевами Меркьюри. Словно за спиной Кроули с силой распахнулись иссиня-чёрные крылья, разрезая воздух иглами-перьями.
Другая вещь, которую Кроули Янг ненавидел ещё больше, чем пробки — обращаться к кому-то за помощью. Причин было много, одной из них являлась гордость, впрочем, в большинстве случаев довольно здоровая. Доктора развели бы руками. Гордиться Кроули было чем.
Ему было тридцать шесть, и ещё одиннадцать лет назад он был довольно умелым и известным в своих кругах банкиром. К тому времени он зарабатывал, по меркам людей, просто неприлично много, был женат и, признаться, по-настоящему счастлив. Тогда его немногочисленные знакомые ещё знали, что Кроули умеет улыбаться и разговаривать без толстенного слоя сарказма; он очень любил свою жену и не представлял себе иной жизни.
Как и бывает в любой грустной истории, которую вы можете услышать, счастье длится долго только в фильмах.
Он был обескуражен, когда узнал, что она ждёт ребенка. Обескуражен — но принял это, как и должно было принять, и с нетерпением ждал его появления на свет. Но после того, как они увидели совершенного здорового мальчика Адама, любимая жена бесследно исчезла, оставив Кроули с месячным ребёнком и разбитым сердцем.
Неприятные воспоминания заставили Кроули скрипнуть зубами почти одновременно с тормозными колодками. Другие водители поморщились от поросячьего визга, но Бентли унеслась уже слишком далеко, не слыша витиеватых и не очень ругательств.
В глазах остальных Кроули изменился до неузнаваемости. Он и без того был экономным человеком, но сейчас, приняв решение воспитать Адама так, как считал нужным, ещё строже ограничил себя в потребностях. Уволившись из банка, он полностью отдался своему хобби — антиквариату, сделав это основным источником заработка (и проводя больше времени дома, с маленьким ребёнком), и сейчас, спустя одиннадцать лет, имел приличную сумму. Может, было и рановато об этом пока думать, но мужчина откладывал деньги даже на дальнейшее обучение сына после школы.
Кроули Янг перестал улыбаться, стал носить чёрные солнцезащитные очки, пряча огненную боль кровоточащего сердца, и за глаза его стали прозывать Змием за ядовитую манеру разговаривать и татуировку на виске. Усмешка, порой кривившая его губы, могла вызвать у собеседника нервный тик одним своим видом.
Конечно, Кроули было глубоко по барабану, что о нём подумали бы другие.
Адам был очень способным мальчиком, и пусть он не показывал этого слишком часто, отец ужасно гордился им. Конечно, его сообразительность портилась излишним любопытством (но и эта черта принадлежала исключительно Кроули), и, к едкому разочарованию отца, Адам всей душой любил искусство и ненавидел естественные науки, кроме, может быть, биологии. Сам Кроули за всю жизнь прочитал пару-тройку книг — от силы.
Тем временем Бентли свернула в знакомый квартал, гудящий своей вечерней жизнью и покрытый холодной пенкой тумана, как молочная шапка на горьком кофе. Кроули раздражённо цыкнул, стискивая пальцы на руле, но всё-таки остановился под ослепительно красным сигналом светофора.
Люди шептались — у него за спиной и не очень, — что Змий, должно быть, ужасный отец. Особенно ясно он ощущал это на школьных собраниях. Постоянно в чёрном, не снимает очков, фыркает, язвит направо и налево, не уважая никаких требований этикета — идеальный портрет отвратительного родителя. В целом, Кроули было всё равно, если выражаться очень культурно; всё же лёгкий страх быть ненужным Адаму примешивался к эмоциям рыжего всё больше и больше.