Каждая мертвая мечта
Тот пожал плечами. Что тут говорить?
— Когда мы добрались до брода, оказалось, что из ловушки ушло не более тысячи кочевников. Главным образом тех, кто атаковал правый фланг. Позже мы выловили их всех до единого. А те, что попали внутрь… Непросто оторваться от врага, когда ты въедешь в такой, как сказал кха-дар, мешок. Се-кохландийцы двинулись в атаку в тесном строю, всей массой, потому что хотели пробиться одним штурмом, а потом… уф-ф, что тут говорить… трудно развернуть коня, когда те, кто позади, не видят ловушку и лезут вперед. Я видел это в нескольких местах: три, четыре коня лежали один на другом. Представь себе пространство на четыреста шагов в длину и глубину, усеянное мертвыми и умирающими животными. Конями с поломанными ногами, надетыми на острые колья, с костями, разбитыми камнями катапульт, и телами, нашпигованными стрелами. Некоторые еще жили. Пехота ходила по полю и добивала их кирками и секирами, которые использовались при окапывании. Этот визг…
— Да, этот визг… — Ласкольник произнес слова так тихо, что они едва его услышали. — Тут сделали то же самое. Заманили их в ловушку. Шпионы Гончей говорили правду. Кахель-сав-Кирху защитил свой левый фланг рекой…
Кайлеан уже видела Тос, самую большую реку княжества. Где-то в шестидесяти-семидесяти ярдах от них лениво текла грязная мутная вода, а берега, хотя и плоские, были болотистыми и топкими. Конница не могла обойти врага с той стороны.
— …а правый — укрепил лагерем. Несколько сотен фургонов соединил цепями, и мы как раз почти у того места.
Было непросто понять, о чем говорит командир, когда бы они не миновали в этот миг линию, прочерченную неглубоким рвом, а трава за ним была пониже и словно бы реже. В этой проклятой стране все росло, как на дрожжах, но даже траве нужно немного времени, чтобы полностью прикрыть пространство, на котором останавливалась армия.
— Там, и там, и здесь, — кха-дар указывал на темные пятна, — это места от кострищ. Армия должна есть. Три ряда фургонов, а за ними — палатки, прокопанные улочки. Стража. Меекханская пехота, мать его, они и в Доме Сна станут разбивать лагеря. Если хорошенько поищем, наверняка найдем даже выгребные ямы.
Девушки натянули поводья и принялись внимательней всматриваться в землю впереди. Кошкодур насмешливо фыркнул.
— Их-то они закопали, дамочки.
— Ты уверен? — Лея недоверчиво глянула на траву.
— Воинский устав требует закапывать выгребные ямы, когда лагерь сворачивается. Параграф сто тридцать восьмой. Риск эпидемии. А ими командуют меекханские офицеры и сержанты.
Они не знали, шутит он или нет.
— Если ты надо мной смеешься и я въеду в яму с говном, то вычищу ноги Жемчужины твоей рубахой. — Дагена направилась за остальными. — Он поймал их в ловушку, кха-дар? Как наши — кочевников?
— Да. Тут в земле тоже было укрыто вот такое. — Ласкольник соскочил с лошади и осторожно вошел по пояс в траву за бывшим лагерем. — Вот такие штуки.
Он поднял с земли обломки. Колоду в два ярда длиной просверлили в нескольких местах и прокололи скрещенными бамбуковыми прутьями. Концы заострили и обожгли. Вся конструкция кое-где треснула, а торец колоды был разбит.
— Так выглядит половина колоды, на которой опрокинулся конь. — По лицу генерала было непросто что-либо прочесть, но Кайлеан не требовалось специальных умений, чтобы понять, что чувствует ее кха-дар. — А вот — местное изобретение.
Развел ладонями траву, показывая воткнутый горизонтально и заточенный колышек. Шириной в три пальца, был он высоким и гибким, а острый его кончик находился на несколько дюймов выше конского живота. Девушка представила, как на полном галопе проезжает над чем-то таким, спрятанным в траве. Кто-то за ее спиной — она не поняла, кто именно, — сплюнул, а Йанне вздохнул и обронил тяжелое слово.
Ласкольник вдруг улыбнулся — дико, но без особой злости.
— Потому-то я и приказал вам ехать шагом и внимательно смотреть на землю. И вижу, что через несколько минут вы станете сочувствовать местным, дети. Но будьте осторожны. Им, — он указал на место, где стоял лагерь невольничьей армии, — приходится справляться, как смогут. Меекханская сметка, фокусы и коварство. Гончая утверждает, что отряды Кахела-сав-Кирху пришли под город вечером, разбили лагерь, а после всю ночь оттуда слышались песни, смех и звуки разврата. Пылали костры, играла музыка. И потому…
— Никто не смотрел на равнину между лагерем и рекой.
— Да, Лея, именно так. Никто не смотрел, как они готовят засаду, втыкают колья, кладут козлы. Утром большая часть рабов вышла из-за фургонов и отправилась к реке, словно идя протрезветь и наполнить водой ведра. И тогда из города хлынула кавалерия, на раз-два сформировала строй и ударила. Для коноверинцев это должно было выглядеть так, словно они поймали повстанцев со спущенными штанами, с покинутым лагерем, с большинством пехоты над рекой и горстью лучников и пращников внутри — те, впрочем, увидев атакующую кавалерию, бросились наутек. Командир Соловьев подумал, что рабы паникуют, что он отрежет пехоту от фургонов, прижмет к реке и выбьет из луков или утопит, а потом спокойно зайдет в лагерь. Тем временем голытьба над рекой превратилась в четырехугольник, ощетинившийся копьями, пустое поле между ней и лагерем оказалось линией ловушек, за которой в траве пряталось две тысячи наилучшим образом вооруженной пехоты, какая только была у Кровавого Кахелле. Лучники и пращники остановились за пехотинцами и принялись стрелять, на фургонах же лагеря встало множество бунтовщиков. Мешок для кавалерии сработал. Это не была точная копия битвы при броде на Сийе, но экзамен она сдала. Когда конница увязла в ловушках, утратила разгон, четырехугольник двинулся от реки, протыкая как людей, так и лошадей. Воцарился хаос, наемники, которые ожидали легкой победы и множества трофеев, пали духом, не откликались на команды, смешивали ряды Соловьев. Началась резня.
Нийяр покачал головой.
— Говоришь, словно все это видел, кха-дар.
Ласкольник легонько улыбнулся.
— Не видел, но читал рапорты Пальца. Его люди добрались до нескольких уцелевших в битве. У рабов оказалось немного конницы, может, голов двести, но, когда остатки атакующих бросились наутек, эта кавалерия села им на хвост и рубила, пока могла. Погибли почти все наемники, из Соловьев в Помве вернулась только сотня, тяжелая пехота, которая только-только вышла из города, даже не пыталась им помочь. Сомкнула строй и вернулась за стены. Кахель-сав-Кирху получил то, за чем он сюда пришел. Броню, оружие, седла и конину. Много конины. Его людям нужно есть.
В Кайлеан отозвалось воспитание Фургонщиков, и на миг она почувствовала, как к горлу ее подкатывает желчь.
Уловила уголком глаза взгляд Дагены и успокаивающе отмахнулась. Нормально, справлюсь. Вдохнула поглубже.
— Хорошие боевые кони высоко ценятся… — Кошкодур выглядел не менее потрясенным, чем она.
— Верно. Но только в том случае, когда у тебя есть хорошие всадники или же ты можешь коней выгодно продать. А кроме того, в такой круговерти, как здесь, в бою против пехоты, прячущейся за козлами, ранятся и гибнут прежде всего лошади. А зачем терять мясо? А? Вам ведь известна эта меекханская практичность, правда? В той битве Кровавый Кахелле получил триста лошадей, а остальных убил и два дня, стоя под городом, солил их мясо в бочках. Это подтвержденная история, есть свидетели. Смотрел на это весь Помве. Над рекой невольники устроили бойню, вода, текущая к городу, сделалась красной, а гора костей была высотой с дом. Местные после сбросили их в воду.
Некоторое время царила тишина, прерываемая только навязчивым жужжанием насекомых. Кайлеан отгоняла картинки, подсовываемые ей воображением, и слабым голосом спросила:
— И зачем ты нам это рассказываешь, кха-дар?
— Потому что за десять дней перед битвой рабы ограбили торговые склады в северном Вахези. Там не было ничего ценного, немного хлопковых тканей и приправ, но невольники прижгли пятки одному из пойманных купцов и под полами нашли четыреста бочек соли. И о чем это говорит? Палец, передавая мне перед нашим отъездом эту информацию, понятия не имел, что она означает. Я же, кажется, знаю.