Каждая мертвая мечта
Парень молчал. Так долго, что она поверила, что он больше не заговорит.
— Ты можешь сбежать, — сказал он тихо.
— Ага. Думаю об этом каждый день и каждую ночь. Оставить княжество, Сухи, Варалу, Эвикиата… Дом Женщин… даже тебя, маленький упрямый осел… Всех, с кем меня свела судьба, всех людей, которых я уважаю, а кого-то даже больше чем уваясаю.
— И его, да? Его ты тоже не желаешь оставить.
Она улыбнулась под экхааром. Умненький негодник.
— Да. И его тоже. Я не оставила его… обоих вас в пустыне, а потому отчего ты думаешь, что я сбегу теперь? Даже если мне этого и хочется.
Он скорчился еще сильнее, уменьшился, словно у него отняли несколько лет.
— Это должен был быть я, — вдруг произнес дико и гневно. — Я должен…
Ну вот, снова похож на Самия, которого она помнила. По крайней мере, по голосу.
— Я… должен был взять Маахира и… и поехать в храм. Растоптать Буйволов, гвардию Обрара и спасти его.
— Тебя убили бы. Кроме того, ты сказал мне, что тебе нельзя, не помнишь?
Он резко развернулся в ее сторону, а в глазах его был огонь. Чувствуя настроение махаута, слон неспокойно махнул ушами.
— Полагаешь, что я врал? Что бросил Лавенереса и тебя из-за страха? Как другие? Которые теперь возвращаются во дворец и плачутся, чтобы им вернули их положение? Если бы я мог… если бы мне можно было…
Деана подняла ладонь, прервав его, прежде чем он расплачется. Потому что где-то за огнем в его глазах таилось отчаянье и бессилие, и она чувствовала, что он возненавидел бы ее, если бы она сейчас увидела его слезы.
Выпрямилась, потому что о некоторых вещах нельзя говорить, когда лежишь, а потом наклонилась к нему и произнесла решительно:
— Самий, если бы хотя б на минуту, на один удар сердца я подозревала, что ты струсил, то никогда больше не назвала бы тебя лаагваром и не позволила бы вести княжеского слона. Я клялась на воде, которую мы делили в пустыне. Если ты не мог броситься тогда в бой, значит, ты был связан силами, которым не можешь противостоять. Я знаю об этом. Так случается.
Две полосы влаги блеснули на его щеках, но теперь слезы были уместны. Эти слезы он сумел бы ей простить.
— Я должен… — он сглотнул, — должен был пойти с тобой.
— А какую бы ты заплатил цену?
Его взгляд, даже затуманенный слезами, сделался жестким.
— Она того стоила бы. Знаешь, как я чувствовал себя на пляже, когда рассказывал тебе историю Варалы и послал во дворец? Я не сомневался, что ты погибнешь. Что я обрек тебя на смерть. И я не мог ничего изменить, потому что должен был… оказаться в другом месте.
Она не спросила, где именно и что он должен был там делать. Если он не сказал об этом до сих пор — то не скажет и сейчас. Может, когда-нибудь, когда придут дни поспокойней.
— Ты должен был?
— Да.
— Значит — все в порядке.
Он покачал головой.
— Нет. Не в порядке.
— Почему?
— Потому что я не могу… не могу войти в Дом Женщин. Я пытался, но эти служанки с оружием меня прогнали.
Вот ведь. Она об этом не подумала. Как же он себя чувствовал, когда ему запретили входить в комнаты, в которые он как личный махаут имел право наведываться без малейших проблем? Думал ли, что это потому, что его считают трусом и предателем?
— Значит, потому-то ты и спрятался среди других махаутов?
— Да.
— Но ты ведь знаешь, что Дом Женщин закрыт для мужчин?
— Так говорили те служанки.
Ну, теперь она могла отыграться за «светлейшую госпожу».
— Знаешь, — начала она невинно. — У меня есть мысль. Мы переоденем тебя девочкой и проведем контрабандой.
Он мило покраснел.
— Ну, не румянься. У тебя милое личико, красивые ресницы, я тебе уже говорила, что завидую твоим ресницам? Ну, значит, говорю сейчас. А за такие губы… э-э-эй! Внимательней, а не то мы кого-нибудь растопчем, — засмеялась она, хватаясь за лежанку.
А Маахир, почувствовав, что его махаут утратил сосредоточенность, совершенно спокойно направился к загонам, отчаянно трубя. Другие слоны сразу же ему ответили, и на некоторое время воздух наполнился звуками приветствий серых гигантов.
* * *— Вести переговоры?
— А что мы могли сделать?
Отвечать императору вопросом на вопрос — верх глупости, но, проклятие, ему уже было все равно. Его карьера, похоже, в любом случае закончилась: если уж император планировал очередную чистку, то не начнет с самого верха, не обратится против Первой и Второй Крысы.
— Что мы могли сделать, ваше величество? — повторил Гентрелл, вытягиваясь в струнку еще сильнее. — У нас ограниченные средства. Половина армии стережет восточный рубеж, дивизии на юго-западе нужно держать в готовности на случай, если ухудшится ситуация в Понкее-Лаа. Я писал об этом в рапортах: их сил может не хватить, и нужна мобилизация еще тридцати тысяч солдат. На севере Горная Стража держится, но Рог, долина Гевенах все еще воткнут в тело Винде’канна, а тамошние почитатели Быка отнюдь не стали любить нас сильнее. Всего лишь притихли. Несбордийские длинные ладьи все смелее входят в Ваннавен и Плорию, пока что они главным образом торгуют, но куда доплывет один корабль, доплывет и флот. Поэтому мы не в силах обеспечить серьезную военную экспедицию через пустыню, чтобы вызволять наших родичей из рабства на Дальнем Юге. У нас нет флота, чтобы отослать туда армию морем, а даже и будь таковой, — у нас все равно нет армии, которая могла бы на нем поплыть. Мы можем только вести переговоры. Если бы разошлась весть, что Империя позволила перебить этих людей и ничего не сделала, все — Совет Первых, храмы, купеческие цеха или гильдии магов — все использовали бы это, чтобы ослабить императорскую власть. Даже те, кто в последние годы и пальцем не шевельнул, чтобы выкупить земляков из неволи, примутся вопить. К тому же добавляется религиозный элемент. Агар-от-Пламени не имеет слишком большого числа верных в Империи, но даже малая религиозная война хуже плохого мира. А теперь мы можем сказать: мы отослали туда Генно Ласкольника, нашего славнейшего генерала. Впрочем, я уже говорил, что он сам не мог усидеть на месте. А если бы ему удалось привезти с собой хотя бы пару сотен спасенных…
Крысе не пришлось говорить больше, не здесь, не перед этой парочкой. Несколько сотен спасенных, которых можно показывать на улицах городов, перевесили бы несколько тысяч трупов, которых никто не видел.
— Но ситуация изменилась, господин. Теперь генерал будет вести переговоры с новой владычицей Белого Коноверина, которая вроде бы не спешит с кровавой расправой, а потому есть шанс, что восстание не закончится резней. Мы пообещаем ей новый мир, открытие торгового пути через Белое море, золото. Устье Амерты аж просится, чтобы построить порт, а теперь, когда восточный ее берег в руках наших союзников, эта река может стать для восточных провинций тем же, чем Эльхаран является для южных. У нас для Деаны д’Кллеан множество аргументов, круглых и блестящих, а она может использовать их, чтобы погасить восстание мирно. Провозгласить амнистию, отменить рабство — хотя бы частично, — позволить тем, кто захочет, вернуться на родину. Она может это сделать, используя свою позицию той, что вышла из Ока Агара, и деньги, которые она заработает на торговле с нами. А при случае генерал может проверить, до сих пор ли активны те силы, что подталкивали к резне на Дальнем Юге, и имеют ли они что-то общее с действовавшими в Понкее-Лаа.
Несколько ударов сердца, тянувшихся целую вечность, Креган-бер-Арленс молча глядел на кан-Овара. Потом лицо императора смягчилось, на нем появилась даже легкая улыбка.
— Вольно.
Гентрелл понял, что уже некоторое время стоит по стойке смирно.
— Видишь, дружище, на самом деле главное — это намерения. Когда бы вы послали Ласкольника на юг без явной причины, просто так, чтобы показать, какой властью вы наделены, я бы и вправду несколько рассердился. И как Ласкольник должен был бы проверить эти таинственные силы?