Сказки Вильгельма Гауфа
Мустафа спустился с обеими невольницами в водопроводную трубу. Орбазан взял наперед своего изменника и повесил его на самом верху колодца. Выйдя в лес, несчастные узницы со слезами на глазах благодарили Орбазана, но он спешил отъездом. «Торопитесь, Тиули-Кос наверное послал уже за вами погоню», — говорил он. Все живо собрались и уехали; названная Фатима, переодетая пошла в Балсору, чтобы оттуда уехать морем на свою родину.
Весело привез Мустафа отцу моему его пропавшую дочь. Старик едва мог пережить такую радость. Он задал пир на весь город, созвал друзей и знакомых и заставил сына рассказать все свои похождения. Все дивились и хвалили разбойников. Когда брат кончил, отец встал с места, и подвел к нему Зоранду. «Этим я снимаю с тебя проклятие мое, сказал он, возьми ее в награду за все то, что ты сделал. Благословляю тебя и желаю, чтобы у нас в городе было больше таких достойных людей как ты».
Голая степь кончалась; издали показались пальмы; караван приближался к пристани своей. Все повеселели; кончен был их длинный и не безопасный путь.
Молодой Мулей до того развеселился, что от радости пел и плясал. Он развеселил даже скучного и задумчивого Зулейку. Очередь рассказывать была теперь за ним, и он начал.
Маленький Мук
Никеи жил человек, которого все звали маленьким Муком. Я его очень хорошо помню, хотя в то время сам был еще не велик, но запомнил его потому, что раз из-за него меня отец больно высек. Это был карлик полутора аршин, с огромною головою; жил он один-одинешенек в большом доме и даже сам себе готовил кушанье. В городе и не знали бы даже жив ли он, если бы он не показывался ежедневно на плоской крыше своего дома, при чем с улицы виднелась только одна его огромная голова. Мы с товарищами были злые мальчишки и радовались каждый раз, когда могли подразнить кого нибудь, и потому нам был большой праздник, когда маленький Мук выходил гулять на улицу, что бывало недели в две раз. Тогда мы с товарищами ждали его у дверей; сначала показывалась огромная голова его с такою же огромною чалмою, а потом и сам он, одетый в широкий халат, с кинжалом за поясом и в таких больших туфлях, как я и не видывал. Тогда мы кричали от радости, прыгали вокруг него, бросали шапки вверх; он же важно проходил мимо нас, постукивая каблуками и тихо кивая нам головою. Мы бежали за ним, крича: маленький Мук, маленький Мук! и даже сочинили ему песенку, которая начиналась так:«Маленький Мук!Маленький Мук!Ходит по улице,Туфлями стук»Я должен признаться, что во всем я был первым зачинщиком.
Я дергал его за халат, а раз даже наступил ему на туфли, отчего он упал. Это мне было очень смешно; но я перестал смеяться, когда увидел, что Мук шел прямо к дому отца моего. Он вошел туда и через несколько времени вышел вместе с отцом моим, который, держа его за руку, очень любезно раскланивался с ним на крыльце. Я спрятался за дверь и долго-долго стоял там, не смея показаться отцу на глаза. Наконец проголодавшись я вошел понуря голову. «Ты, как я слышу, смеешься над Муком, строго сказал отец. — Я тебе расскажу его жизнь и надеюсь, ты перестанешь над ним смеяться, но прежде ты получишь от меня должное». И я должное получил: меня высекли как никогда. Затем, посадив меня возле себя, отец велел внимательно слушать.
Отец этого Мука, или по настоящему Мукраха — был человек бедный и жил тут же в Никеи почти так же одиноко, как теперь сын его. Отец не любил его за то, что он карлик, и никуда его беднягу не пускал; рос он одиноко и на семнадцатом году был еще вовсе ребенком, за что его отец часто бранил. Об эту пору он внезапно умер, оставя Мука в нищете. Родные за отцовские долги выгнали его вон из дому, сказав: ищи себе по миру счастья. Вот Мук и пошел искать; он твердо верил, что найдет его, как какой-нибудь клад. Выпросив себе одежду отца своего, Мук подрезал полы халата, не заботясь о ширине его, и подпоясавшись отцовским кушаком, надев чалму его, взял кинжал да палку и пустился в путь. Весело ходил он целый день; когда встречал он по дороге стеклышко, то прятал его в карман, думая, что это алмаз.
Так блуждал он два дня; овощи и плоды были его пищею, а голая земля постелью. На третье утро увидел он на горе какой-то город. На крышах виднелись знамена, и казалось, они манили маленького Мука к себе. Удивленный стоял он и осматривал город. «Да, там найдет Мук свое счастье, там или нигде», — подумал он и, собравшись с последними силами пошел в гору. Но город был не так близко, как казалось; только в полдень дошел до него Мук и, оправясь, стряхнув с себя пыль, вошел в городские ворота. Долго он ходил по улицам, но никто не звал его к себе, никто не приглашал маленького Мука зайти отдохнуть и пообедать.
В горе остановился он у большого высокого дома и, закинув голову к верху, смотрел в окна. Вдруг дверь отворилась, выглянула старушка и прокричала нараспев:
«Сюда, сюда, уже каша готова; стол накрыт; сюда, сюда, давно пора!» И в дверь вбежала целая стая кошек и собак. Мук стоял в раздумье, идти-ли и ему на зов или нет? Наконец он решился и вошел. Перед ним шли две кошки. «Они наверное знают дорогу, подумал он, пойду за ними». И так и сделал. Войдя в кухню, он тотчас узнал там старушку, сзывавшую гостей. Она пристально на него посмотрела и спросила чего ему надо. «Да вед ты сзывала на кашу, ну я и пришел, я очень голоден». — «Мне тебя не нужно, весь город знает, что я кормлю кошек и зову к ним их приятелей», — сказала старуха; но Мук разжалобил ее своим рассказом и получил позволение пообедать с кошками. — «Не хочешь ли остаться у меня, — сказала ему старуха, когда он поел, — я тебя буду поить и кормить, а ты мне за это послужишь, но служба твоя не будет тяжела». Мук обрадовался такому предложению. Он остался; и в самом деле работа его была не тяжела, но очень необыкновенна. У старухи было шесть кошек; Мук должен был поутру причесать их, надушить дорогими духами. Когда старушка уходила, Мук присматривал за ними, когда они ели, он прислуживал им, а вечером укладывал их спать на мягкие тюфячки и накрывал их бархатными одеялами. В доме было еще несколько маленьких собачонок. Мук ходил и за ними, но тех старуха не так любила, кошек же держала как детей своих. Кроме них да самой старухи, Мук никого в городе не видел и не знал. Несмотря на такое одиночество, ему сначала было очень хорошо; ел он вдоволь, госпожа им была довольна, чего же лучше? Но вскоре кошки стали баловаться; как старуха со двора, так они начинали бегать, прыгать по комнатам, как бешеные бросались на столы и полки и нередко били посуду. Когда же приходила старушка, то они смирно укладывались по постелькам, как будто ни в чем не бывало. Старуха сердилась на беспорядок в доме, выговаривала Муку за перебитую посуду; напрасно он оправдывался: она говорила, что верит кошкам больше чем ему. Мук стал не на шутку тосковать и решился покинуть это место, но уже раз испытав каково скитаться без гроша денег, он хотел наперед получить обещанную ему награду.
В доме была одна запертая комната, которая его очень занимала; иногда из нее слышался какой то шум. Ему хотелось знать что там такое. И часто приходило в голову не спрятан ли там клад.
Раз как-то старушка вышла со двора; одна из собачонок, подбежав к Муку, стала дергать его за полы халата, будто позывая его куда-то: он пошел за нею. Собака привела его в спальню и прямо к потайной дверке, которой Мук доселе и не видал. Дверь была приотворена; собачонка проскользнула в нее, Мук за нею и, какова же была его радость, когда он очутился наконец в той комнате куда так давно желал попасть. Он осмотрелся, думая найти там сокровища, но ничуть не бывало: кроме старого платья да посуды он ничего не нашел. Ему понравилась какая-то хрустальная ваза, он было взял ее в руки, но не заметил, что она была с крышкою! Крышка осталась у него в руках, а ваза полетела на пол и разбилась вдребезги! Теперь ему ничего больше не оставалось делать, как бежать и бежать тотчас. Он оглянулся: что бы захватить с собою? В углу стояли туфли. Как раз кстати, его туфли уже вовсе проносились. А возле них была тросточка; он захватил и то и другое и бросился без оглядки вон из дому.
