Eden (ЛП)

Его слова действуют на меня подобно удару поддых, но я не позволю ему победить.
— А вы, значит, чего-то стоите, да? — спрашиваю я, пытаясь держать голос сильным, но это трудно, когда дрожишь от гнева и страха. — Вы думаете, что чистая кровь дает вам право ставить себя выше остальных. Какой вы жалкий!
Его лицо темнеет от гнева, но я не могу остановиться. Я испугана, сердита, мне больно, но он не заставит меня замолчать.
— Вы ожидаете, что я буду валяться у вас в ногах, считая сильным человеком? — Я пытаюсь казаться презрительной, что не так уж легко, когда ты оказываешься перед взрослым сильным Пожирателем смерти в пределах его досягаемости. — Но все, что я вижу — это то, что вы всего лишь прирожденный фанатичный трус.
Я слышу его короткий безрадостный смех, прежде чем в мою щеку утыкается палочка. Острая боль обжигает лицо, но в этот раз я не кричу. Это просто укол, который закончился, толком и не начавшись. Кажется, это волшебный эквивалент пощечины.
— Неужели никто за всю вашу никчемную жизнь не научил вас уважать старших? — шепчет он, и в его голосе явственно слышится ярость.
Теперь моя очередь смеяться. И я смеюсь ему прямо в лицо, прежде чем плюю в него.
Я веду себя храбрее, чем есть на самом деле, и поскольку вижу гнев и отвращение на его лице, понимаю, что, возможно, перегибаю палку…
О, Боже, я действительно сделала это!
Он отпускает мою руку, чтобы вытереть плевок, продолжая держать меня за подбородок. Я использую этот шанс и выворачиваюсь из захвата Люциуса, но не успеваю сделать и шага, как он вновь хватает меня за руку. Люциус подтягивает меня к себе, указывая палочкой на горло. Его лицо так близко, я вижу, как он фактически дрожит от гнева.
— Думаю, ты не поняла меня, девчонка, — кажется, чем сильнее он сердит, тем более тих его голос. — Я сказал, что хочу, чтобы ты повиновалась мне и знала свое место. И когда я чего-то хочу, грязнокровка, я это получаю.
Чувствую, как сдавило горло.
Хриплю… пытаюсь сделать вдох…
Но не делаю, потому что не могу.
Я пытаюсь дышать, но кислород не попадает в легкие.
O Боже, о, Боже…
Я отчаянно пытаюсь вдохнуть хоть немного воздуха, но понимаю, что это бессмысленно, я ничего не могу сделать. Легкие кричат, требуя кислорода, грудь разрывается от этой пытки, и я падаю к его ногам, теряя сознание, хватаясь за мантию — Господи, пожалуйста, не дай мне умереть! Я отчаянно, изо всех сил пытаюсь сделать вдох.
А в следующую минуту дыхательные пути открываются, и в легкие врывается прекрасный холодный воздух, заполняя их так быстро, что я начинаю яростно кашлять, пытаюсь как можно больше наполнить альвеолы кислородом, настолько, насколько получится. Я кашляю до боли в груди и до рези в глазах. Я в таком состоянии, что мне все равно, что я валяюсь у него в ногах и, цепляясь за мантию, пытаюсь встать, хватая ртом воздух.
Я на коленях у его ног. Одна из вещей, которую я поклялась никогда не делать…
Он ждет, пока меня отпустит кашель, прежде чем отбросить от себя. Сильный удар в грудь, и я вновь падаю. Я лежу, скрючившись на земле, массируя свои ребра, а слезы, против которых я так долго боролась, начинают медленно стекать по щекам.
Бессердечный ублюдок!
— Пусть это будет тебе уроком, бесполезная маггла, — спокойно говорит он. — Я не потерплю непочтительности. Особенно от такого отребья как ты, грязнокровка. Теперь встань, — он пинает меня в спину, как собаку, которой можно двигаться лишь с позволения хозяина. — Я не отрицаю, что ползание по земле с паразитами подходит тебе, как нельзя лучше, но нас ждут, и я не хочу заставлять ждать нашего хозяина. Так что… если мы не поторопимся…
Я лежу неподвижно, мой ум отказывается воспринимать окружающую действительность.
Я знаю, что он сейчас сделает. Он к кому-то меня отведет. По крайней мере, теперь я знаю…
Но… но мне и от него самого плохо. Я не хочу оказаться перед бог знает сколькими Пожирателями смерти!
Или даже … нет, он не может привести меня к… я не хочу видеть… его…
— Все еще пытаешься бунтовать? Очень хорошо.
Я чувствую невидимую пару рук, тянущих меня вверх и ставящих на ноги, а следом он еще раз посылает проклятие обездвиживания.
— Ты считаешь, что уже испытала всю боль, которую я мог бы тебе причинить? — он медленно обходит меня, его голос сочится гневом. — Ты изучишь, что такое повиновение, маленькая маглорожденная сучка, или узнаешь, насколько я могу недовольным, когда мне не подчиняются, — он останавливается позади меня, и приподнимает мои волосы, чтобы шептать в ухо. — Поверьте мне, мисс Грейнджер, когда я закончу, вы захотите подчиняться мне. Захотите.
Я буду повиноваться тебе, когда ад замерзнет, сволочь.
Я чувствую, что проклятие неподвижности снято, и падаю на землю.
Боже, что… что со мной случилось? Я не слабая; я знаю, что это не так.
Я пытаюсь подняться на ноги, но я…
Я не могу.
Все мое тело совершенно обмякло, я не могу пошевелиться.
Он приседает рядом со мной и закидывает мою руку вокруг своей шеи, прежде чем взять меня на руки.
Я вижу на его лице отвращение и пытаюсь вырваться из его рук.
Но не могу.
Все мое тело тяжелое и безжизненное, словно каждый мускул перестал работать.
Я никогда в своей жизни не чувствовала себя так … беспомощно.
Куда к чертовой матери меня несут? И кто, Малфой-старший? С трудом верится.
— Не думай, грязнокровка, что это когда-нибудь повторится, — бормочет он, ступая меж деревьев, неся меня. — Это необходимость, иначе бы мы спокойно не дошли. Если тебе отвратительно, что я несу тебя, то можешь винить только себя, и наслаждаться осознанием того, что это чувство полностью взаимно.
Моя голова неудобно откинулась назад, и у меня никак не получалось приподнять ее. Чувствую, как начинает гореть шея, и ничего не могу сделать.
Он двигается быстро, а его палочка освещает наш путь.
О, Боже, я не хочу видеть Пожирателей смерти. Я видела их достаточно, чтобы хватило на всю жизнь. Воспоминания о той ночи в Министерстве все еще пугают меня. Я помню, как Белла Лестрейндж угрожала Джинни, когда Гарри отказывался отдать ей пророчество.
Это угроза не была обращена ко мне непосредственно, но, все равно, сильно меня напугала. Она была так… взбудоражена, угрожая пятнадцатилетней девочке. В ее глазах плескался жестокий свет радости от предвкушения.
И еще там был мужчина, который ударил в меня невербальным, мучительным заклинанием. Долохов, так его звали, по-моему… Кажется, его имя Долохов. Я никогда не видела его лица и не слышала голоса, но все еще помню ощущения от того проклятия, словно что-то разрезало мою грудь, а потом… лишь чернота. Чувствую, мои ребра будут болеть еще очень долго.
А есть другие. Макнейр, человек, которого Министерство имело обыкновение отправлять убивать животных; Грейбек, что искалечил Билла. Гарри говорил мне, что Грейбэк любит превращать людей в оборотней.
А Драко… Драко там тоже будет?
Но все на что я могу надеяться, — то, что он не отведет меня к … нему. Я никогда не видела его прежде и не хочу видеть сейчас. Того, как Гарри описывал его, было достаточно для того, чтобы у меня начались кошмары; я не знаю, хватит ли у меня самообладания, когда я увижу его вживую.
Не знаю, сколько прошло времени, но мы подходим к старой лачуге, настолько плотно окольцованной деревьями, что мне не видно неба.
Он положил меня на пол. Моя голова безжизненно упала на плечо, и я увидела, как он достал из мантии длинный и тонкий серебряный ключ, с помощью которого открыл дверь в хибару. Замок щелкнул, открываясь, и он снова наклонился за мной, чтобы внести в лачугу.
Мы вошли в дом, и я озираюсь насколько могу без возможности двигать головой. Интерьер места такой, каким я и ожидала его увидеть, разглядывая снаружи эту хибару; заброшенный, грязный и темный. Он кладет меня на пол, но, на сей раз, моя голова откидывается в другую сторону, и я не могу видеть то, что он делает. Он не сказал ни слова с тех пор как нес меня.