Голубая ель (Рассказы и очерки)
Таран получился настолько сильным, что «мессер» оказался разрезанным пополам. У шумиловского самолета отлетел винт с редуктором, потом рассыпался мотор. «Миг» вспыхнул, пламя мгновенно охватило кабину. У Шумилова загорелись унты и шлемофон…
— До земли оставалось метров двести, — рассказывал Иван Петрович, — когда я покинул горящую кабину. И надо же было такому случиться — зацепился воротником мехового комбинезона за стабилизатор падающего самолета. Ну, думаю, отлетался. Только моя сила и в не меньшей степени мое отчаяние помогли мне в воздухе оторвать намертво пришитый к комбинезону воротник. Таким вот образом и спас свою жизнь. А когда почувствовал, что освободился от обломков самолета, дернул вытяжное кольцо. Парашют раскрылся. И с хлопком наполнившегося воздухом купола я врезался в ветки дерева, сорвался с него и упал в снег…
Чуть в стороне послышался какой-то звенящий взрыв, за ним — второй и третий. Шумилов повернул голову в сторону взрывов. Недалеко от того места, где он приземлился, над заснеженным полем вспухали метелки разрывов. «Из минометов лупят, гады, — догадался летчик, — должно быть, линия фронта рядом проходит, на нейтралке опустился…» Вспомнил, когда летели в район штурмовки, по дороге, ведущей в сторону Юхнова, шла наша крупная пехотная часть. «Вот это влип, так влип, — подумал Шумилов. — Чего доброго, еще фрицы нагрянут. Наверняка видели, как я падал на землю». Затем перевернулся на другой бок, освободил правую руку. Проверил, не оторвался ли во время падения пистолет. Кобура была на месте. На душе стало веселей: с пистолетом воевать можно…
Минометный обстрел не прекращался. Летчик попытался было считать разрывы, но тут явственно послышался конский топот. Затем его окликнули:
— Эй, летун, ты жив?
Шумилов попытался разжать обожженные губы и подать голос, но из этого ничего не вышло. Говорить он не мог даже шепотом. Пригибаясь к лошадиной шее, к нему приближался всадник в шапке-ушанке со звездочкой, в телогрейке. Позже он узнал, что его спасителем оказался старшина пехотного подразделения. Старшина быстро соскочил с седла и не очень командирским голосом, но весьма повелительно потребовал: «Давай-ка, парень, смотаемся отсюда побыстрее. Видишь, как лупят, окаянные!..»
Взвалил он грузное тело Шумилова с трудом на седло, да так, что руки того волочились по земле, и пустил лошадь рысцой, а сам бежал рядом, придерживая летчика, чтобы тот не свалился. К счастью обоих, почти рядом оказался овраг, который надежно их укрыл…
В первые послевоенные годы Шумилов был старшим штурманом одного из истребительных полков, и автор этого очерка часто готовил бортовое вооружение его истребителя к стрельбам, теперь уже учебным. Потом Иван Петрович окончил военно-воздушную академию. Служил штурманом авиационного объединения, командиром полка, заместителем командира авиасоединения…
После увольнения в запас работал летчиком-инструктором в Гражданском воздушном флоте, участвовал в испытаниях новых типов самолетов. Лишь недавно ему пришлось уйти с летной работы: подвело зрение. Но он не расстался с авиацией.
На протяжении многих лет Иван Петрович ведет активную воспитательную военно-патриотическую работу. Его знают в школах и на заводах, в институтах и воинских частях. Он получил сотни писем со всех уголков Советской страны: от друзей-однополчан, от пионеров, воинов Советской Армии и Военно-Морского Флота, от своих земляков из Сумской области. Но самым дорогим для него было письмо матери его фронтового побратима Ивана Заболотного Агафьи Ивановны.
«Дорогой сынок! — писала она. — В юбилейные дни 30-летия Победы над фашистской Германией видела и слышала тебя по телевизору. Спасибо тебе огромное, что про наших Ванюшек не забываешь, что многое сделал, чтобы память в народе жила о них вечно…»
ФАМИЛЬНАЯ ПРОФЕССИЯ
Узнавая о Кожушкиных, вглядываясь в их обычные для нашего времени судьбы, я как бы заново перечитал знакомую мне с юношеских лет книгу, которую писала сама жизнь. И эта жизнь одной военной семьи показалась мне заслуживающей того, чтобы о ней узнали читатели.
Начну рассказ не с начала, а, пожалуй, с конца. С того самого дня, когда в Москве проходил XVII комсомольский съезд. Делегатом на него авиаторы Н-ской части послали молодого летчика-истребителя лейтенанта Юрия Кожушкина. Почти одновременно с ним в столицу выехал и его отец, бывший летчик-штурмовик подполковник запаса Николай Алексеевич Кожушкин. Он получил приглашение ЦК ВЛКСМ выступить по Всесоюзному радио и Центральному телевидению.
Отца и сына (так неожиданно встретившихся) поселили в гостинице «Москва». И надо сказать, что им не было скучно. Их сразу же атаковали столичные журналисты.
— Такое внимание, — говорит Кожушкин-старший, — я отношу к той большой любви, которой наш народ окружает армию. Первый раз я это ощутил давно, когда мне присвоили звание Героя…
Боевая биография Николая Алексеевича Кожушкина нашла свое место в сборнике о героях-волгоградцах. Над текстом — портрет летчика-штурмовика времен минувшей войны. Серьезное, симпатичное лицо. Копна густых волос, кустистые брови. До этого я встречался с Кожушкиным-младшим и невольно поразился портретному сходству отца и сына. А когда увидел их рядом, заметил — сходство малость утрачено. Время сделало свое… И все же многие черты в облике отца характерны и для сына. Упрямо сжатые губы, небольшая складка на переносье, волевой подбородок. Очень точно, потом уже, охарактеризовала их Искра Петровна, жена Николая Алексеевича и мать Юры: «Мои неулыбающиеся мужчины». Я не знаю, чего больше было в словах, теплого юмора или тихой грусти, но по интонации, с которой это было сказано, понял: она гордилась ими, своими мужчинами, своими летчиками.
Фронтовая жизнь Николая Кожушкина началась в 1943 году. После окончания Армавирской школы пилотов его направили в один из полков штурмовой авиации. Через полтора года на его счету уже значилось 112 боевых вылетов. Грудь молодого летчика украсили три ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени.
На родину Николая Кожушкина, в хутор Кузькин Сталинградской области, приходили вести о бесстрашных и умелых действиях земляка во фронтовом небе: бои в районе Сиваша, штурм вражеских позиций на подступах к Севастополю, сражения в небе Белоруссии, на побережье Балтийского моря.
Кожушкин на грозном «иле» штурмовал колонны вражеских танков и автомашин, артиллерийские позиции, аэродромы, сбивал фашистских стервятников в воздушных боях. Только за один день, это было 19 марта 1945 года, он трижды наносил удары по укреплениям гитлеровцев, подавив восемь огневых точек, самоходное орудие, уничтожил немало вражеских солдат.
Вот, пожалуй, и все, что я нашел в летописи о фронтовых делах летчика-штурмовика, боевого побратима и однополчанина известных в стране дважды Героев Советского Союза Леонида Игнатьевича Беды и Анатолия Константиновича Недбайло.
Сопоставляя отдельные факты и моменты из жизни летчиков Кожушкиных, ясно видишь: их судьбы чем-то схожи. Но чем? И опять я возвращаюсь к разговору с Искрой Петровной. Замечу только: она не усидела дома, взяла на несколько суток отпуск и приехала в Москву. И Кожушкины-мужчины вынуждены были потесниться в своем гостиничном номере. Теперь семья была в полном сборе: Николай Алексеевич, Юрий и их наземный «инструктор» Искра Петровна. Выражаясь авиационной терминологией, «звено» оказалось на редкость дружным и «слетанным». В глаза не могло не броситься и то, с какой удивительной заботой относится Искра Петровна к своим мужчинам. Ей, жене и матери, довелось пережить многое.
— Знаете, как это ни странно, — рассказывала она, — но у моих ребят два дня рождения в году. Да, да, я не ошибаюсь. Взять нашего Юру. Он родился 22 июня. Спустя четыре года после войны. А с прошлого года днем его рождения мы считаем и 20 июля…
