Псих (СИ)
Потом туман. Он проваливался в него, и выныривал снова, вспоминая ее, ее глаза, ее взгляд, ее приоткрытые от ужаса губы. Вспоминал и сознание возвращалось. Херма он убивал осознанно. С наслаждением. Его охрану в тумане, но вот Херма долго, разрывая на части его вонючее тело. Потом жалел. Жалел, что так быстро убил. Просматривал списки тех, кого ублюдок угробил за несколько лет существования своей организации, ходил по камерам, где когда-то, он помнил тот день, когда попал сюда, жили парни. Теперь никого. И жалел. Нужно было дольше. Нужно было, чтобы почувствовал. И нужно было уходит.
Деньги забрал. Свои из тайника, Херма из сейфа. Забрал все.
Базу сжег.
Долго стоял и смотрел, как горит.
Хорошо горело, галлонов четыреста разлил, добавил динамита. Горело качественно.
Потом была жизнь. Другая. В которой деньги решали многое. Новый паспорт. Новое имя. Глаза всегда за темными очками. И сила, которая не уходила.
Иногда по ночам накрывало, хотелось встать, легко, как прежде, вскочить на подоконник, прыгнуть с двадцатого этажа и знать, что не разобьешься, а легко пойдешь дальше, но держался. Потому что искал. И тот город, и ту улицу, и ее. Искал долго. Внезапно понял, что помимо неуязвимости, получил и сверхобучаемость – хакеров больше не было смысла нанимать, вскрывать системы стал сам. Любые. Нашел нужную улицу, взломал доступ к камерам. И улыбнулся впервые за последние месяцы, потому что нашел. Нашел, прыгая с одной уличной камеры на другую, проследил за домом.
И психанул, едва переключившись на камеры, окружающие его только купленный дом — полицейские были везде. Засветился? Кто-то сдал? Выследили?
Не важно. Уже было не важно.
Он ушел подземным ходом, проломив стену в подвале и выкопав себе ход в лес. Ушел не оглядываясь. Не вздрогнул, когда сработавшая система безопасности взорвала дом, уничтожая все, к чему он еще даже привыкнуть не успел, и заодно уничтожив мысль, что деньги решают все. Не решают, как выяснилось. Ладно, будем умнее.
В ее город он вошел спокойно.
Не скрываясь, не надевая черных очков, демонстративно и нагло. Разве что выглядел теперь иначе — новые джинсы, ботинки военного кроя, черная со шнуровкой майка и кожаный плащ с капюшоном. Чувствовал себя асасином, только в город шел с совершенно иной целью. С целью, от которой улыбка не сходила с лица. Шел за ней.
Полицейских расшвырял как котят, бережно в смысле, не хотел калечить. Миновал заслоны, свернул в жилой двор, прошел к уличной кафешке, взял за шкирку парнягу явно из местных качков, отшвырнул, сел на его стул, взглянул в испуганные серые глаза и произнес: — Псих.
Девчонка испуганно смотрела на меня, держа дрожащими пальчиками чашку с кофе, и кажется, собираясь обронить ее. Молча отобрал чашку, сунул ей коробочку с кольцом. Улыбнулся и ее ужасу, и ее непониманию ситуации, и пояснил:
— Сделка, малыш. Ты спасла меня, я предлагаю защищать и оберегать тебя всю твою жизнь.
Качок успел оклематься, и попытался напасть с выхваченным из-за пояса ножом. Отшвырнул не глядя, нож придержал, собираясь послать следом. И улыбнулся своей перепуганной девочке.
— Не слышу согласия, — произнес ей.
— Ннне убивайте его, пппожалуйста, — прошептала она, так и не взглянув на кольцо.
Досадно, два часа выбирал.
— Согласие в обмен на его жизнь, — выразительно подбросив и поймав нож, предложил я.
В ответе даже не сомневался — добрая девочка. Слишком добрая, чтобы в такой ситуации сказать «нет».
***
Год спустя.
— Псих, доложить обстановку! — раздалось в наушнике.
В работе на спецслужбы были свои плюсы, но и минусов хватало. Я выпрямился, огляделся. От террористов осталось мало. В принципе мало чего. Парочке я порвал пасть… в прямом смысле этого слова, нескольких порвал… тоже буквально. Год прошел, а меня все еще временами накрывает. В остальном все по плану — группировку накрыл в момент совещания. До совещались ребята.
— Обстановка мирная, — издевательски сообщил в микрофон. — Тишина, спокойствие, всем уже хорошо.
Секундное молчание и раздраженное:
— Псих, там осталось кого допрашивать?
— Разве что с привлечением экзорциста, — усмехнулся я.
— Псих! — ругнулось начальство.
Даже спорить не буду. Псих, но полезный, нужный и к их растущему раздражению — незаменимый. А мне на данном этапе жизни были крайне полезны спецслужбы.
Звонок на телефон и сообщение от Любимого Сероглазика «Ты практически не успеваешь». Нервно прокрутил непрочитанные сообщения: «Началось». «В родовой». «Псих, твою мать!». «Чтоб ты ежа родил!». «С десяток ежей!». «Псих, ты меня больше пальцем не тронешь, понял?!».
Быстро набил ответ: «Сейчас буду».
В ответ пришло разъяренное «СЕЙЧАС РОЖУ!»
Прикоснулся к микрофону, сообщил:
— Шеф, мне самолет нужен. Сейчас.
***
На крышу роддома спрыгнул. Легко, без повреждений, как всегда. Неизвестно сколько еще хермар будет действовать, но пока способности и возможности только росли. Срывая с себя на ходу крепления от парашюта и спецовку, сломал дверь и сбежал вниз по ступеням с шестого этажа на третий.
— Молодой человек, вы ку…- начала было какая-то медсестра.
Молча снял очки. Все вопросы отпали мгновенно, коридоры начали стремительно пустеть.
«Псих…» — последнее сообщение от любимой.
Где она я чувствовал. Я всегда ее чувствовал. С того момента как забрал, вынудив принять и мое кольцо, и предложение, те несколько месяцев пока приручал к себе, стараясь не трогать до последнего, до сбитых в кровь кулаков и ледяного душа по двадцать раз в день. И тем ярче и ощутимее было чувство победы, когда ее глаза сказали «Да». И это было круче, чем любая из игр, круче, чем первый укол хермара, круче, чем ощущение полнейшей неуязвимости в самом сложном из боев. Моя девочка, моя до последней капли, до последнего стона, моя снова и снова и я не мог насытиться. До сих пор не могу.
Свернул к нужной палате, на ходу сняв с вешалки стерильный халат для посетителей, и вошел, проигнорив возмущения персонала родзала. Я бы в принципе проигнорил все на свете, потому что на меня смотрела она.
— Привет, малыш, — подошел, взял бледную ладошку, мгновенно сжавшую мою руку с неожиданной для сероглазика силой.
— Псих, очки, — простонала она, сжимая мою руку все сильнее, — я сейчас без врача останусь!
Молча повернулся к доктору. Вообще речь шла о том, что между ног у моей женщины будет стоять в принципе женщина.
— Ррроды сложные, у меня квалификация выше! — зло произнес мужик лет пятидесяти.
— А, тогда ладно, — неожиданно для себя согласился я.
И повернувшись к любимой, ласково спросил:
— А с чего это у нас роды сложные?
Она судорожно выдохнула, мокрая, в смешной шапочке на волосах, любимая и родная до такой степени, что хотелось зацеловать всю, от макушки до пальчиков на ногах, и зло ответила:
— Папочка, а вы не там спрашиваете!
— Понял, — мгновенно ответил я. Сместился к животику, постучал по нему и спросил: — Мужик, чего бунтуем? У нас до дедлайна два дня еще было.
На ответ не рассчитывал, естественно, но со дна постучали. Удар в живот, а после резкий крик врача:
— Мамочка, тужимся! Быстро! Со всей силы! Давай, девочка!
Через минуту на руках у доктора лежал мелкий. Мелкий орал благим матом, и смотрел на меня осмысленным взглядом светящихся желто-зеленых глаз. Глядя на сына, внезапно понял, что следующие года три минимум за любимую придется сражаться. В буквальном смысле. — Псих, — простонала моя девочка, обесиленно обмягшая после перенесенного, — он красивый?
— Угу, — мрачно подтвердил я, наблюдая за тем, как мелкий прищурившись, уже просчитывал, как бы ему поскорее заполучить грудь, — только весь в меня.
И не дожидаясь реакции моего сероглазика, спросил:
— Доктор, а как вы относитесь к искусственному вскармливанию? Ну там бутылочки, смеси всякие?
Доктор ответить не успел. Но у медика оказались крепкие нервы, и когда мелкий, пристально глядя на меня выразительно провел большим пальцем по шее, док его даже не уронил. Но на весы укладывал очень осторожно и бережно.