Обжигающие оковы любви
Сумеречного света было достаточно, чтобы понять, что я нахожусь в подобии сада – все пространство здесь было занято деревьями и цветами. Зеленая листва увивала стены, а в изящных золоченых клетках сидели диковинные птицы. Открыв рот от изумления, я наклонилась над кустарником, усыпанным алыми бутонами, и с благоговением вдохнула сладковатый аромат. Ноздри защекотал приятный запах, заставивший меня счастливо рассмеяться. Уже знакомая птичка опустилась рядом со мной на пол, устланный гладкой мозаикой. Я протянула руку, и она, ничуть не стесняясь, прошествовала на мою ладонь.
Невдалеке послышалось покашливание. Испуганно обернувшись, я рассмотрела пожилого мужчину, почти старика. Его седые длинные волосы были собраны в хвост, а лицо, усыпанное глубокими морщинами, обезображивал глубокий шрам, пролегающий через пустую глазницу на левой стороне.
– Кенара лучше вернуть в клетку. – Незнакомец кивнул на тумбу, на которой красовалась высокая квадратная клетка. Маленькая дверца колыхнулась, призывая свою жительницу вернуться.
Птица внимательно посмотрела на меня своими маленькими черными глазками-бусинами.
– Она не горит желанием сидеть в клетке, – отозвалась я. Пальцы подрагивали, но голос звучал уверенно.
– Так-то оно так, леди, – неожиданно согласился со мной старик, – но эта птица хоть и умная, но очень уж свободолюбивая. А уж если вырвется за пределы замка и улетит на улицу, думаете, долго продержится, прежде чем обморозит крылья и застынет на ледяной пустоши? Стоит час свободы того, чтобы отдать за него жизнь?
Я нехотя кивнула и, подойдя к тумбе, вернула канарейку на место. Она осуждающе защебетала и демонстративно отвернулась.
– Лель с характером, – усмехнулся мужчина.
– Так это мальчик?
– А как же, красавец мой, – почти любовно ответил незнакомец. – Так как, говорите, вас зовут, леди?
– Лорейн, – ответила я. – Но я не сообщала свое имя.
– Первый раз в зимнем саду?
– Да, никогда раньше до этого момента не видела живых цветов.
– Ну так посмотрите, отчего же не полюбоваться, когда есть такая возможность.
Старик проковылял к стене и, ухватившись за большой рычаг, сдвинул его. Послышались щелчки, и своды зала наполнились ярким огнем, разливающимся по круглым сферам, закрепленным в канделябрах. Я только успевала вертеть головой, восторженно открыв рот. Взгляд скользил по буйству красок, разлитых по цветам и всех оттенков зелени.
– Это великолепно! – сообщила я, не в силах совладать с эмоциями.
– Когда-то вся Эллария была цветущей, – со вздохом отозвался старик. – А теперь здесь остался единственный осколок разбитого рая.
– Я не помню ее такой, – покачала я головой. – Но знаю названия некоторых растений из старых книг.
– Поглядите-ка сюда.
Старик, шаркая ногами, пошел вперед, а я, не колеблясь, последовала за ним, чтобы увидеть огражденный россыпью белой гальки цветок. Золотистый бутон, большой и невероятно притягательный, возвышался на кудрявой мелкой листве, а его прозрачные лепестки были будто усыпаны миллионом искрящихся блесток.
– Ох, какая красота, – восхитилась я, протянув к нему руку. Но неожиданный окрик заставил меня остановиться.
– Его нельзя трогать, – заявил старик, – иначе не раскроется. Очень хрупкий и нежный, а цветет лишь раз в несколько лет. По моим подсчетам аккурат через недельку можно будет полюбоваться.
Я мгновенно вжала голову в плечи и оглянулась на редкий цветок, чтобы еще разок на него полюбоваться, но неожиданно нахмурилась. А садовник, кажется, ошибся. Блестящие лепестки прямо на моих глазах дрогнули и стали раскрываться.
– Господь правый! – воскликнул старик. – Видимо, пора мне уходить на покой, все напутал. Вы только гляньте: и азалия, и белоснежные розы зацвели, и это посреди ночи. Ущипните меня, леди, я, вероятно, сплю!
Старик радостно рассмеялся и, схватив жестяную лейку, стал поливать родниковой водой золотой цветок. Я, присев рядом с ним на колени, стала любоваться, как крупные капли воды стекают по прозрачным лепесткам, а сердцевина наливается желтым светом.
– Что это за растение? – спросила шепотом, в душе благодаря небеса за то, что дали возможность полюбоваться на это прекрасное зрелище.
– Я точно не знаю его названия, – признался садовник, – но я назвал его аманэль. В честь страны, из которой привез семена.
Сердце пропустило удар, я вздрогнула и, приоткрыв от изумления пересохшие губы, взглянула на садовника. Тот смутился под моим пристальным взглядом и опустил глаза.
– Да, леди, вы все верно поняли, – кивнул он и, опершись на спинку белой скамьи, уселся на резное деревянное сиденье. – Я участвовал в войне, хотя честной битвой это трудно назвать, скорее разграбление маленькой беззащитной страны. Многие воины тогда везли захваченные драгоценности, а я приехал с покалеченным телом и холщовыми мешочками, наполненными семенами сказочных растений. Эх, видели бы вы те райские сады, плодоносящие деревья и цветы, которые растут на камнях и светятся в ночи, подпитываясь лунным светом! Господь правый, мы совершили жуткое кощунство, разрушив эта красоту.
– Что там случилось, за какой грех нас прокляли? – напрямик спросила я.
Старик вздрогнул, будто от пощечины, его глаза увлажнились, а по изуродованному лицу потекла слеза.
– Не думаю, что вы хотите знать это, леди, – покачал он головой.
– Почему никто не пробовал все исправить? – Я, будто голодный замерзший путник, кинулась к ярко пылающему очагу знаний. Отец отмалчивался, другие же делились неправдоподобными слухами, мало соответствующими действительности.
– Там нечего исправлять, – сухо отозвался садовник.
– Пожалуйста, расскажите все, что знаете.
Дыхание участилось, я замерла, вслушиваясь в каждое слово, произносимое с большим трудом.
– Мне известно очень мало, – вздохнул он. Единственный глаз моргнул, выпуская соленую влагу, а шрам на щеке покраснел. – Это не первая покоренная страна, но единственная, которая смогла остановить многотысячную элларийскую армию. Высокие горы защищали крошечное королевство, солдаты, будто заколдованные, бродили по ущелью целыми днями, выбиваясь из сил. Клянусь вам, госпожа, без магии там не обошлось.
Тогда король принял решение разделить своих людей. Один отряд направили через ущелье, а другой – в обход. Тот, кто так ловко запутывал наши следы, видимо, не смог быть одновременно в двух местах, и вскоре армия добралась до Аманэля, окруженного дремучей чащей. Дикие звери рвали солдат, колючие вьюны будто оживали на глазах, запутываясь в волосах, сухие коряги сами бросались под ноги. Будто сама природа воспротивилась, исторгая нас из чужих земель: кроны деревьев расступались, позволяя дождю излить на наши головы потоки воды, а затем ледяной ветер мучил холодом, проникающим до самых костей. Казалось, что этот ад никогда не кончится, больше трети армии полегло в тех краях, но нас было больше, и когда наконец элларийцы выбрались оттуда и добрались до белокаменной крепостной стены, то обрушили всю ярость своих мечей на жителей Аманэля.
Самой битвы я не видел, ибо пролежал без сознания после схватки с волком, меня спас лишь оборот. А вот многие другие мои товарищи, в которых не было крови оборотней, навсегда остались в том зловещем лесу. Много часов спустя меня нашли, и когда я смог встать на ноги и войти в покоренный город, то ужаснулся: улицы утопали в крови и были переполнены мертвецами, а солдаты с одобрения короля с горящими от алчности глазами разграбляли дома, уничтожая огнем остатки мирного народа.
Старик протянул покрытую мозолями ладонь к белой розе и сорвал бутон, острые шипы впились в грубую кожу, и кровь упала на чистые лепестки, окрашивая их в алый цвет. Он с силой сжал бутон в ладони, безжалостно сминая его.
– Я тоже поддался этой лихорадке, брал и брал без устали, наполняя мешки, срезал редкие растения, переступая через тела молодых девушек, следивших за садом, не обращая внимания на застывшие в вечном сне лица.