Письма мертвой королеве (СИ)

Но Ее увезли. По решению Одина юную деву увезли навсегда. Она отправилась навстречу судьбе в Нифльхейм, в мир скорбящих теней и блуждающих призраков. На ее черные косы возложили корону тусклого серебра с острыми шипами, до скончания веков замкнув деву в пределах царства мертвых.
Хель — таково было ее имя. Хель, дочь хитроумного Локи и колдуньи Ангрбоды из леса Мюрквид. Хель Локисдоттир, печальная королева погибших душ.
Бальдр нашел способ увидеться с Хель до ее отъезда. На окнах комнаты были решетки, но все же она сумела протиснуть тонкую кисть сквозь прутья и дотронуться кончиками пальцев до ладони Бальдра. Ее прикосновение обжигало холодом и огнем. Она словно пометила его своим знаком — до самой смерти, до конца времен, до наступления Рагнарёка.
— Я напишу тебе, — обещала она. — Еще не знаю как, но я придумаю способ. Только ответь мне, пожалуйста.
— Я буду ждать, — поклялся он.
По воле Одина ни одно живое или некогда бывшее живым создание не могло покинуть пределов Хельхейма. Однако быстрая разумом Хель отыскала лазейку в законах и прислала в Асгард своего вестника — ястреба, мертвого, но оживленного ее волшебством. К лапе ястреба был прикручен кожаный тубус, а в тубусе лежало ее своеручное послание для Бальдра.
К тому времени он успел многое разузнать о Хель. Говорили, дочка Локи обещает вырасти великой чародейкой — но ее душа не в ладах с разумом. Шептались, она выпала из чрева своей измученной родами матери мертвой. Три дня и три ночи ведьмы Мюрквида ворожили над трупиком новорождённой, принося жертвы и выпевая заклятья. В глухую ночь новолуния Хель сделала свой первый вдох и испустила первый крик, навек оставшись не живой и не мертвой. Болтали, что уже малым ребенком она возлюбила смерть превыше всего на свете. Странствуя с отцом и братьями по Девяти Мирам, девица убивала приглянувшихся ей людей ради развлечения. Выбирая лучших, любовно подбирая, как цветок к цветку. Хель обладала умением говорить с умершими и боялась живых. Она была чудовищем, чья сила возрастала день ото дня. Заточение в мире мертвых было единственным способом избавить Девять Миров от грозной колдуньи, не лишая Хель жизни. Один и Локи заключили сделку, во исполнение которой Хель ушла во тьму.
Ее письмо было исполнено сдержанной печали. Она писала, что Нижний Мир не так уж страшен, как ей казалось. Ей дозволили взять с собой своего питомца, огромного пса Гарма. Теперь он будет сторожить мост через реку Гьёлль. Великанша Модгуд, здешняя хранительница, зверообразна ликом и не расстается с огромной дубиной, но вроде бы добра душой. Модгуд весьма обрадовалась тому, что Нифльхейм наконец получил законную правительницу, и обещала рассказать Хель, что тут и как.
Бальдр ответил на письмо и с замиранием сердца стал дожидаться следующего.
Года незаметно скользили мимо. Из подростка Бальдр стал юношей, а неизменный ястреб по-прежнему совершал долгие перелеты между Асгардом и Хельхеймом. Стопка писем в закрывающейся на секретный замок двергской работы шкатулке становилась все толще. Бальдр тщательно оберегал свою тайну — вряд ли отцу и матери пришлась бы по душе дружба между их ненаглядным сыном и отродьем Локи. Знакомцам и приятелям Бальдр тоже не доверился. Они бы в недоумении вытаращились на него, не в силах понять, как такое возможно — год за годом обмениваться посланиями с женщиной. Без надежды увидеться, зная, что им никогда не суждено встретиться.
Перо скользило по пергаменту, Бальдр и Хель писали друг другу. Она упомянула о том, как бесцветен и уныл Хельхейм — Бальдр всякий раз старался как можно красочней описать ей Асгард и те дальние края, где ему доводилось побывать. Асинья Рута из свиты Фрейи умела рисовать — и по просьбе Бальдра охотно изображала виды Асгарда, животных и птиц. Бальдр вкладывал в письма яркие рисунки, засушенные листья и цветы, напоминая Хель о мире, который она потеряла. Хель рассказывала о своих подданных — в ее царство стекались души обычных людей, не воителей, павшие с оружием в руках уходили в Вальхаллу, к Одину. Она выяснила, что многие из призраков не теряют память о прошлой жизни, вполне сознают свое положение и даже здесь, в краю теней, умудряются вести некое подобие прежней жизни. Хель восхищало упрямство смертных. Она собрала себе маленький призрачный двор из бывших скальдов и рассказчиков, прекрасных дев и умерших мудрецов. Она продолжала учиться чародейству, упрямо стараясь не терять бодрости духа. Порой у нее случались скверные дни, и тогда строки ее писем переполняла удушливая, мертвенная тоска. Хель все душой стремилась обратно — к солнцу, звездам, гулу морского прибоя и пропахшим солью ветрам — но королева мира мертвых не в силах пересечь тонкий мост над темными волнами Гьёлль.
Может, она плакала, выводя эти строки. А потом поскорее запечатывала послание и подбрасывала ястреба в мертвенный, стылый воздух, крича: «Лети, лети прочь отсюда!»
Бальдр беспомощно скрежетал зубами. Она не заслужила такой участи. Но что он мог изменить? Хель — всего лишь игрушка в руках всемогущего Одина и своего отца, Хельхейм — ее тюрьма до скончания времен. Он мог только писать ей. Думать о том, какой она стала теперь. Остались ли ее косы такими же темными, а глаза — бездонными и прозрачно-зелеными?
Ей он мог рассказать о чем угодно. Поделиться любым секретом своей жизни. Незаметно, исподволь Хель стала его лучшим другом. Старший братец Тор хмыкал, рассуждая о том, что Бальдр в своей правильности аж сияет как начищенный медный таз, и интересовался, когда же малец обзаведется подружкой. Бальдр воспитанно отмачивался, смакуя мысль о том, что у него давно уже есть девушка. Такая, какой не может похвалиться ни один парень в Девяти Мирах. Единственная. Удивительнейшая. Которая понимает его. С которой можно говорить обо всем на свете, а не только глупо хихикать, держась за руки, и творить вопиющие глупости, именуя их подвигами в ее честь.
Бальдр не знал, как называется это новое чувство, которое он испытывает к Хель. Может, это и есть любовь? Но не оскорбится ли она, если он начнет писать ей о любви? Ведь они никогда не смогут быть вместе. Он — ас. Она — королева мира мертвых.
Но как же ему хотелось ее увидеть. Она снилась ему ночами. Она была разной — печальной и грозной, задумчивой и разъярённой. Бальдр узнал, как она ворожит, заглядывая в толстую растрепанную книгу, как вершит суд над приходящими к ней душами, как одиноко бродит по пустынной равнине, утонувшей в сыром тумане. Он представлял ее всякой, но никогда — улыбающейся. А ведь у нее должна быть чудесная улыбка. Чуть смущенная и робкая.
Невесть как Хель догадалась об обуревающих его чувствах. Ее письма стали пронзительно честными, обескураживающими, сводящими с ума. Она вторила его словам: нет, они должны вернуться к прежней дружбе, иначе они оба сойдут с ума, они не должны даже мечтать об этом, подобное невозможно. Родители строго накажут его, если узнают. Ей-то ничего, она сама себе хозяйка. Даже Всеотец не может без ее дозволения ступить на земли царства умерших.
Бальдр держал в руках очередное письмо и видел струящиеся строчки невысказанного, недосказанного. Слышал ее умоляющий шепот: приди ко мне. Хотя бы раз. Один-единственный. Я задыхаюсь здесь. С каждым днем моя клетка становится теснее.
Друзья и близкие в один голос твердили, якобы Бальдр унаследовал отцовскую рассудительность.
Бальдр сел, заставил себя успокоиться и начал размышлять, каким образом добиться желаемого. Ему нужно повидать Хель. Письма — это одно. Живой человек — совсем другое. Может, если он встретится с ней, ему полегчает. Он поймет, что заблуждался. Что слишком увлекся песнями скальдов об одиноких девах, тоскующих в ожидании своего героя.
Первое, что приходило на ум — Биврёст, Радужный мост, соединяющий миры Иггдрасиля. Стоящий на страже Хеймдалль, прежде чем открыть путь, пожелает узнать, куда это собрался младший из отпрысков Одина. Отвечать придется честно, а, услышав ответ, мрачный и не разумеющий шуток Хеймдалль либо сопроводит его прямиком к отцу для не слишком приятной вразумительной беседы, либо посоветует не маяться дурью и отправит восвояси. Владения Хель, скажет он, не лучшее место для прогулок, и будет совершенно прав.